Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный
— Знали его? — встрепенулся Сергей Тимофеевич.
— После ВПШ меня избрали вожаком ясногоровской комсомолии. Приходилось встречаться и в депо, и в райкоме партии. Он тоже был членом бюро. А когда это случилось, вся Ясногоровка хоронила. Да-а... — Повернулся к Павлу Павловичу. — Шел человек с работы, как обычно задержавшись допоздна, и вдруг — крик. Мог бы пройти стороной. Только в том то и дело, что не было для него чужой беды.
Павел Павлович закивал:
— Мне Сергей Тимофеевич рассказывал.
— Печальные воспоминания, — проронил Геннадий Игнатьевич. — Ты уж, Сергей Тимофеевич, извини, небось, разбередил душу. — И заторопился: — Мы пойдем. Нам с директором еще к строителям надо заглянуть. Счастливо тебе, Сергей Тимофеевич.
Пропустив секретаря обкома вперед, Павел Павлович молча похлопал Пыжова по плечу и тоже вышел. А им навстречу, по-матросски преодолевая трапы, спеша сменить Сергея Тимофеевича, мчался Иван Толмачев. На промежуточной площадке задержался, увидев спускающихся секретаря обкома и директора. Поздоровавшись и подождав, пока они пройдут, снова припустил вверх.
25
Об аресте Корякова Сергей Тимофеевич узнал на следующий день. Оказывается, еще вчера во второй половине дня звонили из райотдела милиции и справлялись, числится ли на заводе такой рабочий. Марьенко, сообщивший Сергею Тимофеевичу эту весть, сказал, что собирается в Ясногоровку выяснять обстоятельства, а то, мол, одни говорят — на краже попался, другие — автоинспектора убил, дескать, своими глазами видели в кювете перевернутый милицейский мотоцикл.
— Такие-то невеселые дела, Тимофеевич, — с досадой продолжал Марьенко. — Поручили навести справки, чтобы парткому доложить, администрации... Теперь хоть тебя оставят в покое.
А Сергей Тимофеевич думал вовсе не о себе. Перед глазами стоял мальчишка, вот тот, который вертелся подле отца в гараже — сынок Семена Корякова. Увиделись зафиксированные зрительной памятью, родниковой чистоты, любопытные и доверчивые глазенки его дочери...
У Сергея Тимофеевича зашлось сердце.
— Проворонили-таки, — глухо сказал он, — Не смогли помочь...
— Нашел, о ком жалеть, — возразил Марьенко, — если оно, извини, дерьмо!..
— Что говоришь?! — возмутился Сергей Тимофеевич. — Родился-то он человеком! Война таким сделала. Как малым впитал в себя эту заразу, так и не смог от нее избавиться.
— Помочь можно тому, кто этого хочет, — почти так же, как в свое время Пташка, проворчал Марьенко. — Мало ты с ним возился? Чем он отблагодарил, мы знаем.
— Не обо мне речь. Через нехочу надо было спасать. Всем браться. А ты мирил, углы сглаживал. Теперь забегал: «Позор цеху, заводу...» Конечно, позор — не сберегли человека,
— Ну что ты на меня насел?!
— Только процентами интересуетесь, — ворчал Сергей Тимофеевич. — Ой, Афанасий Архипович, разложу тебя на парткоме в пух и прах!
— От тебя иного и не жди! — обиженно проговорил Марьенко. — Там, может быть, все и не так страшно, а мы уже поцапались... Пойду на автобус.
И Сергей Тимофеевич увязался за ним, не имея сил оставаться в неведении.
— Только не пили, — поставил условие Марьенко. — И без твоих речей тошно.
— Значит, тошно? Это уже хорошо. А я думал — тебя ничем не прошибить.
Они долго ждали на остановке. Потом им удалось остановить такси.
— Послушай, парень, подбрось в Ясногоровку, — заговорил Сергей Тимофеевич, нагибаясь к окошку. И тут же воскликнул: — Петро?! Вот так встреча! Понимаешь, край надо в Ясногоровку.
— О чем разговор? Для рабочего класса всегда пожалуйста, Сергей... Тимофеевич. Кажется, так? Пыжов — точно помню, уж очень фамилия такая... Огнестрельная.
— Все правильно, Петро, — обрадовался Сергей Тимофеевич, усаживаясь рядом с шофером. Марьенко он отправил на заднее сиденье, сказав ему при этом: — Мы с Петром старые знакомые.
Как-то из Жданова к самому подъезду меня и Анастасию Харлампиевну доставил, словно барина и барыню.
— Было такое, — кивнул Петро, трогая машину с места.
— Ты-то видел, как бар подвозили? — усмехнулся Марьенко.
— Видел... В кино, — засмеялся Сергей Тимофеевич. И к Петру: — Все так же вертишь баранку? А учиться когда?
— Учусь. Заочно. Школяры могут на стипендию жить, а мне это уже не подходит.
— Если неплохо зарабатывал, на стипендию переходить и впрямь трудновато, — сказал Марьенко. — Наш же Иван Толмачев тоже не на стационаре.
— У него еще и мать на иждивении, — пояснил Сергей Тимофеевич. — Парень толковый,
— И возьмешь в зятья? — поинтересовался Марьенко. — Слышал, дочку твою обхаживает.
— А чего же не взять?
— Так ведь немчик.
— Наша баба родила, значит, наш — гагай, — отозвался Сергей Тимофеевич. — Да и отцово имя ему не стыдно носить. Стефан Липпс, к твоему, Архипович, сведению, был казнен в фашистском лагере Дахау за то, что защищал Советскую власть. А твой родитель, между прочим, как мне батя рассказывал, при раскулачивании обрубывал своим коровам хвосты... Это не в упрек тебе, — поспешил успокоить Афанасия Архиповича. — То, что было, перемололось, войной проверилось. Ты вот передовик, и военный, и трудовой орденоносец, парторг цеха, а Сенька Коряков перещеголял твоего отца, хотя и кулака живого не видел.
— Как вы, Сергей Тимофеевич, сказали? Коряков? — вмешался Петро. — Семен Андреевич?
— Да, это тот автолюбитель, — напомнил Сергей Тимофеевич, — что на «Волгу» хотел сесть. Теперь едем узнавать, чего он там натворил.
Петро присвистнул.
— «Волга» его ляпнулась, Сергей Тимофеевич. — А сесть — сядет. И крепко... Я у него вчера ключи и корочки отбирал. Да, Коряков. На зеленом «Москвиче».
— Так что там? — заторопил Марьенко. — Что случилось?
— Могу от и до. Все на моих глазах произошло.
— Давай, Петро, по порядку, — уже не ожидая ничего хорошего, проговорил Сергей Тимофеевич.
— Рано это было, — начал Петро. — Привез к вашему заводоуправлению какого-то технаря. Еду обратно. Пассажиров нет. Пустой. Впереди, вижу, зеленый «Москвич», а позади — мотоцикл с коляской чего-то мечется: то левее берет, будто на обгон, то вправо смещается. Далеченько от меня — не
