Случайные обстоятельства. Третье измерение - Леонид Борисович Борич
Тоном своим Каретников был недоволен. Нужно бы как обычно: с иронией, с усмешкой, легко, — а он говорил каким-то скучным, поучающим голосом, и случалось это именно когда он с ней говорил. Какой-то въедливый, скрипучий, по-старчески нудный тон.
— Ой, Андрей Михайлович, я очки забыла... — словно бы заранее извинилась она за то, что ей близко приходится наклониться к листкам на столе и, значит, к нему, Каретникову, тоже.
Возможно, это объяснялось в какой-то мере неожиданностью затеянного Кирой Петровной кокетливого наступления, а неожиданность нередко тормозит даже самые древние мужские инстинкты; возможно, по молодости и самонадеянности своей — хотя ей и было отчего надеяться на себя, — Кира Петровна все же не учла, что до сих пор бытует еще тип мужчин, которых отталкивает слишком очевидная женская предприимчивость; а может — дай-то бог! — не таким все же легкомысленным человеком был Андрей Михайлович, — но только не чувствовал он в эти минуты ни малейшего почти волнения от непосредственной близости у своей щеки и у плеча всего того, что, по справедливости, могло быть и было гордостью Киры Петровны. Как, впрочем, не менее возможно и то, что мужчине на пятом десятке необходимо иногда убеждение, что ты нравишься не потому, что от тебя столь очевидно зависят, а и сам по себе.
Так или иначе, но Каретников от этого затянувшегося прикосновения Киры Петровны ощущал скорее неудобство, тем более что в любую секунду сюда мог заглянуть кто-нибудь из сотрудников и вообразить то, чего не было ни в мыслях, ни в ощущениях Андрея Михайловича.
А еще Андрей Михайлович чувствовал и некоторую беспомощность, потому что, например, хотя бы чуть отодвинуться от Киры Петровны он тоже не мог: в конце концов, то, что он воспринимал как явную женскую уловку, могло быть на самом деле совсем не намеренным с ее стороны, — и хорошо бы он тогда выглядел!
От всего от этого Каретников говорил, может быть, порезче, чем собирался говорить.
— Ну, а выводы, — сказал он, — совсем уж микроскопические. Вот в первом же... — Каретников ткнул карандашом. — Где тут ваше понимание патогенеза? Как происходит метастазирование? По каким путям?
Кира Петровна наклонилась еще ближе, старательно вглядываясь в те строчки, на которые указывал Каретников.
— Ну... — кокетливо протянула она, — тогда... тогда можно написать, что... что из-за распространения по лимфатическому руслу все и происходит. Нет?
— Что именно? — спросил Каретников почти с неприязнью. — Происходит — что?
В ту же секунду он перестал ощущать ткань ее шуршащего халата у своей щеки и усмехнулся точности дозировки, с какой Кира Петровна допускала услаждаться собой: дескать, ты ко мне холодно — что ж, тогда и я тоже.
— Что метастазирование опухолевых клеток происходит из-за их распространения по лимфатическому руслу, — сказала Кира Петровна.
«Чурбан какой-то бесчувственный, — обиделась она и тут же мстительно подумала: — Может, ему вообще уже ничего не надо?»
— Н-да... — Каретников откинулся на спинку стула и, постукивая карандашом, стал обдумывать, как объяснить ей, что для диссертации необходим все же иной уровень мышления. — Видите ли, Кира Петровна... Вы сравниваете, скажем, собаку и лошадь. И все ваше утверждение сводится к тому, что и та, и другая имеют ноги. Или, в лучшем случае, что они — едят. Тоже ведь верно? Но возможен и другой вывод: и собака, и лошадь — животные. Это уже, если хотите, хоть какая-то концепция. Понимаете?
Она понимала. Несмотря на причиненную ей обиду, он все же нравился Кире Петровне и без всяких меркантильных соображений. Но так как были и меркантильные, ей уже совсем не трудно было даже сейчас смотреть на Андрея Михайловича с откровенным обожанием. И под этим ее взглядом Каретникову уже начало казаться, что он, наверное, излишне суров с ней, чересчур придирчив и что нужно быть снисходительнее.
— Давайте-ка вот что, — неожиданно мягко проговорил Каретников. — Я вам наговорю «рыбу», ну, приблизительный сюжетец, а вы записывайте. Если что непонятно будет — объясню. Идет?
— Ой, Андрей Михайлович, конечно! — просияла Кира Петровна, одарив его таким благодарным и нежным взглядом, каким смотрит женщина, которая вновь обрела уверенность, что она нравится.
В тот же миг Кира Петровна уже все-все простила ему: и то, как он изводил ее своей логикой, заставляя по нескольку раз переписывать каждую строчку, и то, как он всегда был вежливо-холоден с ней, ни разу — ну абсолютно ни разу! — не взглянув на нее так, как она любила, чтобы на нее смотрели, — и не только простила, но еще и себя укоряла в своей несправедливости к нему: мужчина он хоть куда! А то, что так вел себя с ней, — так ведь не мальчик все-таки, да и положение обязывает. И потом, он уже столько времени на нее потратил, что чем же и объяснишь это, как не его расположением? Даже совестно, сколько он возится... Хотя сам, конечно, виноват: за каких-нибудь две-три недели мог бы надиктовать ей почти всю диссертацию. А то, как до сих пор было, — это же сущее мучение! Сколько раз можно переписывать? Ни конца ни края. Так она вообще никогда не напишет.
— ...не только распространение, но и рост, развитие, — диктовал Каретников, расхаживая по кабинету. — Следовательно...
Он задумался, формулируя один из выводов, который вполне бы мог войти в его статью, но теперь, захваченный тем, как логично и доказательно все выстраивается, он с увлечением продолжил:
— Следовательно, лимфатические сосуды можно рассматривать не только как пути метастазирования, но и как среду... Успеваете?
Кира Петровна кивнула. Но это же только часть главы. А остальное? Опять варианты, бесконечные переписывания... Уж и так все, наверное, над ней посмеиваются... Нет, сам, конечно, виноват. Придется к Володе... Он-то как миленький согласится!
— ...как среду, в которой растет злокачественная опухоль. Лучше сказать: «...в пределах которой», — поправил себя Каретников.
Кира Петровна посматривала теперь на него даже с некоторой
