Восточные сюжеты - Чингиз Гасан оглы Гусейнов
— Даву-у-уд!..
* * *Что же стало с тобою, двор?
Где твои ласточки?
Или я адрес перепутал?
Нет, и улица та же, и дом на старом месте, и так же застекленная галерея опоясывает квадратный двор.
И снова весна. Как это было в прошлом году, как это было в прошлом веке, как это было давным-давно…
Но ласточки давно покинули двор, покинули галерею. Даже гнезд их не осталось.
* * *Просторная галерея изрезана, изрублена на куски. Разделенная разноцветными заплатами дверей, галерея грубо выдается вперед. И кажется, что, отяжеленная ими, она вот-вот рухнет и завалит двор.
А сам двор от нависшей над ним тяжести сжался из страха.
Где уж тут полетать?..
Кто-то однажды первым отделил свою полосу в галерее. Не хотел, чтобы сосед увидел, какой славы он добился, как разбогател. Как жирны и весомы куски шашлыка, жарящиеся на его мангале, как золотится корочка его только что испеченного пахучего пшеничного чурека. Он боялся сглаза. Он не хотел пробудить в соседях зависть. Черное семя пало на землю и дало росток, ветвь протянулась в сторону соседа.
И второй однажды отрезал от галереи и свою долю, установил в ней отдельный водопроводный кран. Из крана журча лилась вода. Много-много вкусной воды. И втайне радовался прохладе, что шла от нее. Он не хотел делить радость с соседом, опасаясь, что, разделенная, она станет меньше. И о горе своем, когда приключилось, скрыл, думая, что злорадный сосед в довольстве бросит в воздух свою каракулевую папаху, пригласит зурначей, и музыканты будут петь под звуки зурны, бить в барабан, веселясь над несчастьем соседа.
А третий, чьи окна смотрели прямо в галерею, однажды подумал: «А почему моя часть галереи топчется чужими сапогами?! Почему каждый, кому не лень, заглядывает своими серыми или черными, каштановыми или голубыми глазами в мои окна, дышит моим воздухом?!» Подумал — и отрезал свою долю.
Черное семя, пустив корень, крепко держало упругий молодой росток с пышно распустившимся одиноким черным цветком.
Ах, как красив черный бархатный цветок!.. Кто взглянет на него, черноту зрачка теряет; кто вдохнет его запах, рассудка лишается, кто притронется рукой — рука отсыхает.
Черны крылья и у белогрудой ласточки, но она сторонится красивого цветка, улетает далеко, ввысь, завидя его.
А за полетом ласточек поди уследи!..
* * *Каким удивительным был наш двор!..
1969
Перевод М. Гусейновой.
СЛЕПЫЕ ДВЕРИ
Я долго стучался в двери прошлого.
Бил и бил кулаком.
Никто не отворил.
Я долго стучался в двери будущего.
Постучу и прислушаюсь, снова бью и бью кулаком.
Никто не откликнулся.
Стою между двумя закрытыми дверьми.
* * *Вот уже сколько лет я мечтал увидеться с тобой. Желание это то усиливалось, то затихало, да все было некогда. То ли двадцать лет прошло со дня нашей последней встречи, то ли двадцать пять. Я не смел, юнец, говорить с тобой, расспрашивать тебя, а тебе было скучно слушать меня.
Я мечтал встретиться с тобой, а ты — неуловим: ненадолго бросишь якорь, и снова — в путь. И жди, когда вернешься. Ничего не поделаешь — такая у тебя была работа.
Порой к виделся с тобой во сне. И разговаривал с тобой. Ты меня не узнавал. Потому что за эти годы я сильно изменился. Но я тебя узнавал тотчас. Потому что ты был в моем сне. Потому что ты оставался в моей памяти таким, каким был в те далекие годы.
— Неужели это ты?! — спрашивал ты удивленно.
— Да, я.
— Никак не могу поверить, что это ты!
Глаза твои в улыбке щурились и наполнялись слезами. И я радовался, что стою рядом и говорю с тобой на равных.
— Сколько лет я ищу тебя! — говорю я тебе. — Хочу так много узнать!..
— Подожди, расскажи сначала о себе!..
Твоим вопросам везло, потому что рассказывал я, а мои оставались без ответа.
За секунду можно увидеть сон на целое сказание. Но снами, где мы встречались, я не мог развеять сомнения, узнать о том, что беспокоило меня.
— Успеется, рассказывай! — говорил ты, и я рассказывал и рассказывал.
Когда встречал твоих знакомых, я неизменно спрашивал о тебе. Одни говорили, что ты далеко, другие — что близко, и я думал, что еще есть время, что обязательно встречу тебя, мы поговорим.
Но я забыл о том, что слышал, как поют ашуги длинными вечерами в кругу сельчан: «Мир этот — поле, а смерть — косарь. И люди колосья…»
Ты стоял в том краю поля, что ближе к косарю.
Я больше никогда не увижу тебя.
Кому задать вопросы? Ключи от дверей ты унес.
Говорили, что весельчак, ты. Все, что ни заработаешь, — делишь с друзьями, со знакомыми, а то и просто с первыми встречными. Веселился, чтоб доставить радость другим.
Но
