По собственному желанию - Борис Егорович Бондаренко
— Выходит, всю черновую работу на меня взваливаете? — усмехнулся Агуреев.
— Ну, можешь и так считать, — покладисто согласился Патриарх. — А ты как думал? Надо, братец ты мой, и ее кому-нибудь делать. Ничего зазорного в этом не вижу. Да и по справедливости так — то, что будет делать Русаков, куда сложнее всего, чем тебе предстоит заниматься. Это ты должен хорошенько понять и время от времени напоминать себе, если удила начнут резать.
Агуреев помолчал и тихо спросил:
— А если я откажусь?
— Не откажешься! — уверенно сказал Патриарх. — Другой работы я тебе не дам, а в другую епархию ты не пойдешь. Поздно, голубчик, завоевывать себе место под чужим солнцем. На абы что ты сам не согласишься, а приличных кресел в любом министерстве куда меньше, чем претендентов на них.
— На пенсию уйду. Уже сейчас могу, — угрюмо сказал Агуреев.
— Не уйдешь, — обескураживающе просто сказал Патриарх. — Тебе работать надо, командовать кем-то, иначе живо сыграешь в ящик. На флоксах и преферансе по маленькой долго не продержишься, мемуары тоже писать не станешь, начнешь водочкой баловаться — и сгоришь года за три. Не ты первый… Так-то, Сергей Васильевич.
Патриарх взглянул на часы.
— Мне пора уходить? — спросил Агуреев.
— Да посиди еще… минутки три. Может, тебе нужно что-нибудь?
— Ну что мне может быть нужно… — Агуреев поднялся. — Все у меня есть, Николай Аристархович.
— Кроме того, что я тебе дать не хочу? — улыбнулся Патриарх.
Агуреев дернул плечом.
— До свиданья, Николай Аристархович… — У двери он помедлил, обернулся: — Но я еще подумаю, Николай Аристархович.
— Думай, — разрешил Патриарх. — Но не слишком долго. Если ты откажешься, придется искать другую пристяжную.
Дверь за Агуреевым закрылась. Патриарх прикрыл глаза. Грубовато, конечно, распрощались, но, может быть, так лучше. Патриарх знал, что Агуреев согласится. А раз так, должен сразу знать свое место.
40
Его ждали к обеду, но Иннокентий позвонил из аэропорта и сказал, что вылет задерживается. И вот оставалось до Нового года чуть больше четырех часов, а его еще не было. Шанталь, Сергей, а затем и Георгий попеременно названивали в справочное, постоянно натыкаясь на короткие гудки. Раза три удалось прорваться, но сведения были неутешительные — там даже приблизительно не знали, когда прибудет самолет.
Услышав об этом в очередной раз, Сергей вздохнул и оглядел явно не празднично настроенную компанию. Похоже, всех приводило в уныние именно отсутствие Кента. Даже Шуру, хлопотавшую на кухне, — он прошел туда и и ответ на ее вопрошающий взгляд только пожал плечами. Ей-то, казалось бы, чего особенно волноваться? Знакомы меньше двух месяцев, виделись толком, можно сказать, считанные разы, весь декабрь Кент пробыл в Сибири, лишь однажды нагрянув на два дня.
И Юлька тут же встряла: когда прилетит «дядь Кеш»? Она по-всякому его называла, начитавшись Шекспира, — и «графом Кентом», и «милордом». Сергей подозревал, что еще немного — и она будет говорить ему «ты». Юлька любила сидеть у него в кабинете, рыться в книгах. Шура пыталась выговаривать ей, но Кент с улыбкой остановил ее: «Пусть, она мне не мешает».
И все остальные маялись, слонялись по разоренной квартире — часть вещей и почти все книги были уже в пути. Только Марина, утонув в кресле и вытянув длиннющие ноги, смотрела телевизор, потягивая винцо, и язвительно хмыкала, комментируя бездарнейшие, по ее мнению, праздничные номера.
Сергей ждал брата с редкостным нетерпением, и не только потому, что хотелось поскорее узнать его мнение о рукописи…
Прилетев в сентябре в Москву, Сергей в первый же вечер откровенно рассказал Кенту обо всем — и что не работается, и о необходимости уезжать с Сахалина, даже о замысле неполучающегося романа… Кент, как-то уж очень испытывающе глядя на него, сдержанно заговорил:
— Ну, о твоей работе не знаю, что и сказать. Некомпетентен. Только по себе могу судить — если не работается, надо работать, другого способа не существует. Для меня по крайней мере.
— Тебе, я вижу, не очень-то нравится моя идея, — удрученно сказал Сергей.
— Не очень, — подтвердил Кент. — Не люблю вундеркиндов — ни в жизни, ни в литературе.
— А сам?
— Слава богу, никогда им не был. Я прежде всего работяга, тебе ли этого не знать? Ладно, дело твое, пиши, если хочешь. Но, помнится, мы уже как-то говорили об этом после твоего фильма. Ты тогда, похоже, обиделся на меня, но ведь прав-то оказался я, — кто сейчас помнит твой фильм и эту мумию на котурнах… как его, Воробьев, что ли?
— Соловьев, — сказал Сергей, заподозрив, что Кент оговорился умышленно.
— Ну, один хрен, из породы воробьиных… А чем твой нынешний герой отличается от этого пернатого, пока не вижу.
— Да не в нем же дело, ты пойми, тут все в этой девочке!
— Тогда в первую очередь о девочке и пиши, — посоветовал Кент. — Судя по всему, ты ее знаешь и любишь по-настоящему. Это твоя Юлька? — Сергей кивнул. — Не мне тебя учить, конечно, но… из того, что ты мне рассказал, я пока только ее и вижу. А Платонов… Было все это, Сережка.
— Да если так рассуждать, все уже в литературе было!
— Ладно, не кипятись. В общем, сам думай. А с переездом не тяни, если такое дело, незачем твоей Юльке зимовать на Сахалине. Обмен устроить не просто, наверняка затянется, так что будете жить у нас.
— Мы же вас стесним.
— Стесните, конечно, — улыбнулся Кент. — Но не настолько, чтобы всерьез говорить об этом.
— А как посмотрит на это Шанти?
Кент поднял брови.
— Если мне не изменяет память, ты знаком с ней несколько больше, чем я… Как, по-твоему, она должна смотреть? Уж как-нибудь впятером в трех комнатах разместимся. Тем более что ненадолго, наверняка в этих трех комнатах вы будете жить втроем.
— Как это? — не понял Сергей.
Кент рассказал ему о своем назначении и предстоящем отъезде в Сибирь.
— Формально я еще не дал согласия, но это уже мелочи. Так что настраивайтесь на долговременное житье.
— Но вы же вернетесь, — сказал Сергей, еще не веря до конца в такую возможность.
— Разве что лет через десять. А за это время много воды утечет. Ты напишешь десять книг и получишь от Союза
