Воинский эшелон (повесть) - Альберт Анатольевич Лиханов
Не спят мальчишки. Не могут уснуть пацаны. Еще бы, только что шли они в первую атаку.
В купе Пети, Феди и Ефима крутят на столе костяшки.
— Эники-беники — ели вареники, — говорит длинноногий Фима, который только что вылез из-под горящей крыши. — Эники-беники — ели вареники…
ТОПЛЕНОЕ МОЛОКО
Очень странно кончилось наше путешествие,
Как-то под вечер, когда солнце, совсем не осеннее, устало уже жарить, поезд остановился на маленьком полустанке.
Веяло прохладой от ближнего леса, звенели в прозрачном воздухе комары. Под покатой коричневой крышей, на прилавке стояли редкие банки с вареным молоком, с топленым — покрытым коричневой, поджаристой пленочкой, с кислым — в глиняных, блестящих горшках. Возле банок и горшков сидели бабки и приговаривали:
— А ну, сыночки, налетай, налетай!
Никитин, опустив оконное стекло, вглядывался в домишки, которые потихоньку останавливались возле нас, то хмурился, то улыбался, и, наконец, собрав свои морщины на лбу, сказал;
— Вот и прибыли.
Бабки еще гомонили, надеясь сбыть свой аппетитный товар нежданному, без расписания, поезду, а по вагонам прошла команда:
— Приготовиться к высадке!
Гул прокатился по эшелону. Никто не ждал, что все будет так неожиданно. Полетели вниз с третьих полок «сидоры» и чемоданчики, телогрейки и кепчонки. Заторопились, затолкались, задурачились в тесных проходах будущие взводы и отделения.
Ах, не было с нами Саблина и некому было крикнуть хрипловатым баском:
— Стано-вись! Равнение-е на-право-о! Смиррна!
Никитин командовал сам, небыстро перебегая от взвода к взводу.
Из-за низеньких домиков к майору двигалась группа военных, вздымая за собой клубы мягкой деревенской пыли.
Старухи, торговавшие молоком, заохали, бросили свои кринки, и выстроились неподалеку от навеса, на пригорке, живописной толпой. Одна из них, самая высокая, ростом, наверное, с нашего Занина, встала еще зачем-то на какую-то кочечку и возвысилась на две головы над остальными бабками. Лицо у тетки было все изрезано мелкими лучиками, одной рукой она подперла щеку и так, пригорюнившись, глядела на наш строй. Другие тетки окружили ее и тоже глядели на нас горестно, жалеючи. Две старухи приложили ладошки козырьком ко лбу, загородившись от солнца, Одна тетка щелкала семечки, не глядя кидала их в рот. И на всех на них были фартуки, Синие, черные, красные, зеленые…
Никитин на ходу щелкнул сапогами, приветствуя подошедших военных, и тут же пожал им руки, о чем-то заговорил. Потом он обернулся, завертел головой, разыскивая кого-то, увидел меня и махнул рукой. Я подошел к военным, и Никитин представил меня совсем молодому полковнику.
— Дмитрий Серегин, комсорг обкома…
Полковник улыбнулся мне, пожал руку и сказал:
— Я вас попрошу, следуйте в замыкающей машине, а майор будет в ведущей.
— Ну, — он снова пожал мне руку,— еще увидимся. Будем принимать новобранцев от вас.
Полковник махнул рукой кому-то, и сразу возник мощный гул. Из-за избушек, медленно, один за другим, пятясь назад, выехали бронетранспортеры. Ревели мощные двигатели, выплевывая черный дым, закружилась мягкая дорожная пыль.
Взводы садились по машинам, галдя от восторга. Полковник стоял в открытом газике, оглядывая маленькую площадь, где грохотали транспортеры. Я сел в последнюю машину со взводом Занина. Ребята, сначала оторопевшие от техники, на которой им придется проехать первый раз, сейчас, возбужденные, хлопали друг друга по плечу, гордо поглядывали по сторонам.
А бабки смотрели на нас пригорюнившись, будто на поминках, Я задумался на минуту, глядя на высокую бабку. Наверное, вот смотрит она на пацанов, на этих безусых вояк и вспоминает такой же теплый осенний день… Или, может, когда шел проливной ливень и капли, падая в желтыь лужи, пузырились, предвещая долгие дожди. Ав сером вагоне, медленно отъезжающем в сторону, на последней ступеньке с мешком, сползшим из-за плеча на руку, стоял бритоголовый парнишка, И на белую, незагорелую голову, рассыпаясь, падали капли с вагонной крыши, а мальчишка улыбался широкой, открытой улыбкой и махал рукой. Может, таким запомнила мать своего сына, А может, другим…
Загрохотали моторы, и бронетранспортеры подползали поближе друг к другу, чуть выровнялись перед маршем.
Бабки у навеса вдруг зашевелились, заговорили о чем-то. Высокая сошла со своей кочки и быстро заторопилась к прилавку. Другие побежали тоже, схватили банки с вареным, кислым, свежим и топленым молоком и кинулись к ревущим машинам. Высокая подбежала к нам, протянула банки с молоком, приговаривая:
— Пейте, сынки, пейте на здоровье!
Ребята нерешительно смотрели то на нее, то на меня, будто требуя разрешения.
— Пейте, говорю! — прикрикнула высокая бабка, и к ней потянулись руки ребят.
По площади к транспортерам три тетки, тои дело останавливаясь, волокли белый, многоведерный бидон, а одна из них размахивала литровым черпаком, которым меряют молоко на базарах. Старухи бегали от навеса к машинам, и белые банки с молоком исчезали за зеленой броней.
Впереди, на газике, полковник, стоя, тоже допивал свою банку. Время от времени он отрывался от нее и, глядя на веселый переполох, улыбался. А машины хлопали моторами, стреляли газом.
Наконец, тетки напоили нас и, довольные, отошли от колонны. Пустые пол-литровые банки стояли возле них на земле расстроенными, не боевыми шеренгами.
Полковник еще раз оглядел машины, помахал старухам рукой, отдал им, улыбаясь, честь и сел. Газик неслышно пошел вперед, взревели моторы транспортеров, и колонна двинулась.
Старухи, прикрыв ладошками глаза от солнца, смотрели нам вслед и махали руками. И каждому, наверное, показалось, что это матери еще раз вышли проводить их к военной дороге…
Удивительное теплое солнце, словно желток, плавало в пыльном мареве, поднятом транспортерами. Впереди лежала наезженная дорога…
Ребята притихли, глядя вперед, стараясь различить что-то неожиданное, секретное, важное. Обернувшись украдкой, я гляжу на них. Вон прищурился зеленоглазый Занин. Вон Димка, тезка мой. Смотрит вперед, о чем-то думает. Вон прижались три воробья, три кореша — голенастый, как кузнечик, Ефим, ушастый Федя и третий, Петя—Диоген без особых примет. Это мне тогда, в первый раз так показалось, что он без особых примет,
А примет у него много. Нет человека без примет.
Едут ребята в военной машине. Пока одинаковые. Стриженные под нулевку. Наденут солдатские сапоги, брюки и
