Живой - Борис Андреевич Можаев
Фомич принял шутку:
— Да живот потуже подтяни.
— Кажется, вы уж и так на последнюю дырку затянулись, — сказал солидный.
— Есть еще запас, есть, — отшучивался Фомич, похлопывая себя по животу.
Солидный вопросительно поглядел на молодого, а тот, еле заметно подмигнув Фомичу, улыбаясь, сказал:
— А вы покажите-ка нам свои запасы. — И солидному: — Начнем с подпола, Федор Иванович.
— Да, конечно. Посмотреть надо. — Солидный встал и начал расстегиваться.
Фомич принял его тяжелое пальто и положил на кровать.
— Вы бы лучше повесили, — сказал солидный, с опаской поглядывая на кровать, на ветхое лоскутное одеяло.
— Да у нас на вешалке шоболья-то больше, — сказал Фомич. — Как хотите! Я повешу.
Но солидный, увидев на вешалке драную Фомичову фуфайку да обтрепанные ребячьи пиджаки, поспешно остановил его:
— Нет-нет. Пусть там лежит. Я ведь ни о чем таком не подумал.
Востроносый, растягивая во все лицо подвижные смешливые губы, похлопывал дружески хозяйку по плечу:
— Ничего, ничего. Уладится. — Свой полушубок он кинул рядом с пальто на койку. — Айда в подпол! — Он сам открыл половицы и первым же спрыгнул. — Посветить чего не найдется?
Фомич подал ему зажженную лампу.
— Ну как, Федор Иванович, спуститесь? — спрашивал он из подпола.
— Да, да. — На Федоре Ивановиче был хороший черный костюм и ботинки. Он осторожно оперся о половицы. — Да тут глубоко! Без парашюта не обойдешься. А ну-ка мне точку опоры!
— Сейчас табуретку поставлю. — Фомич подал им табуретку.
Федор Иванович спустился в подпол, и они с минуту оглядывали небольшую кучу мелкой картошки.
— Это что у вас, расходная картошка? — спросил Федор Иванович.
— Вся тут, — ответил Фомич.
Они молча вылезли.
— Кладовая у вас есть?
— Нет.
— Это что ж, весь запас продуктов? — Федор Иванович ткнул рукой вниз.
— Вон еще кадка с капустой в сенях стоит.
Они вышли в сени.
— Как же вы живете? — спросил Федор Иванович растерянно.
— Вот так и живем, — ответил Фомич.
— Я же говорил вам — типичный перегиб, — сказал востроносый. — Мотяковщина!
Федор Иванович как-то посерел, и лицо его вроде бы вытянулось. Не сказав ни слова, он возвратился в избу, быстро оделся и попрощался с хозяйкой, глядя себе под ноги:
— Извините за беспокойство. Постараемся помочь. А вы пройдемте с нами, — сказал он Фомичу.
Возле бригадировой избы стоял «газик».
— Садитесь! — Федор Иванович пропустил Фомича на заднее сиденье вместе с востроносым и приказал шоферу: — Посигналь!
На звук сигнала выбежал из дому Пашка Воронин. Федор Иванович кивнул ему:
— Садитесь…
Пашка влез тоже на заднее сиденье, притиснулся к Фомичу, и поехали. Свернули в Свистуново. Остановились возле правления.
— Пошли! — Федор Иванович вошел первым.
В правлении Гузенкова не оказалось. Лысый Корнеич высунулся из дверей бухгалтерии и сказал услужливо:
— Посидите! Я сбегаю за Гузенковым. Мигом обернусь.
— Не надо! — остановил его Федор Иванович. — Вы кто здесь?
— Счетовод.
— И отлично! Вам Кузькин знаком?
— Так точно! — по-военному ответил Корнеич.
— Завтра Кузькину лошадь выделите. Он в райком поедет.
Корнеич передернул усами и с недоумением глядел то на приезжего начальника, то на стоявшего за ним Пашку Воронина. Наконец осторожно возразил:
— Я, конечно дело, передам Михаил Михайлычу. Только это, товарищ начальник, лодырь. — И поспешил добавить: — Правление, значит, определило его таким способом.
— А это что? — Федор Иванович показал справку. — Кто ее выдавал? Правление?
Корнеич только глянул и рявкнул:
— Так точно! Я то есть. Но, позвольте сказать, товарищ начальник, эту справку он взял обманом.
— Как обманом?
— Он у меня выпросил ее для райсобеса.
— Это не важно, для кого. Верно, что он выработал столько трудодней?
— Это уж точно! — Корнеич по-прежнему стоял навытяжку, и его тяжелые, в крупных синих жилах кулаки доставали почти до колен.
— Так вот, завтра же дать Кузькину лошадь. А вы приезжайте в райком к девяти часам, — обернулся он к Фомичу.
— Товарищ начальник, я лучше пешком пойду, — сказал Фомич.
— Почему?
— Боюсь, замерзну в дороге-то. Мороз вон какой. А моя одежка что твои кружева — спереди дунет, сзади вылетит.
— Хорошо. Дайте ему с подводой и тулуп, — сказал Федор Иванович.
— Сделаем! — рявкнул Корнеич.
— А вы, — обернулся Федор Иванович к Пашке Воронину, — сегодня же возвратите Кузькину велосипед. Он у вас где хранится?
— В сельсовете.
— Вот так. — Федор Иванович, не прощаясь, вышел из правления.
Фомич выбежал за ним.
— Садитесь! — сказал Фомичу Федор Иванович. — Подвезем вас до дому. Да смотрите, завтра вовремя приезжайте. И непременно на лошади.
А поздно вечером Пашка Воронин привел велосипед; он оставил машину на крыльце и постучал в окно. Когда Фомич вышел, его и след простыл.
9
Фомич лошадь все-таки не взял — хлопотно больно: надо идти в Свистуново, глаза мозолить в правлении, потом отгонять ее туда же и топать обратно пешком почти пять верст. Что за корысть? Кабы она на дворе стояла, лошадь-то, или хотя бы в Прудках. А то сбегай в Свистуново туда и обратно — ровно столько же в один конец и до Тиханова будет. И без тулупа нельзя ехать — замерзнешь. А с тулупом еще больше хлопот: не занесешь его в райком, и в санях оставить боязно. А ну-ка кто украдет? Тогда и вовсе не расплатишься.
Утречком по морозцу он легкой рысцой трусил без передышки до Тиханова — мороз подгонял лучше любого кнута.
«Чудная у нас жизнь пошла, — думал Фомич по дороге. — На все Прудки оставили трех лошадей — одну Пашке Воронину, двух для фермы воду подвозить. А мужики и бабы добирайся как знаешь. Ни тебе автобусов, ни машин. В больницу захотел — иди сперва в Свистуново в правление, выпроси лошадь, если дадут — поезжай. А куда-нибудь на станцию, или на базар, или в район — и не проси. У Гузенкова своя машина, у Пашки лошадь и мотоциклет, а у колхозника — шагалки. Бывало, свой автомобиль на дворе стоял — запрягай и езжай, куда захочешь. Хоть по делу, хоть в гости. А то и так просто по селу покататься, выпимши, к примеру, больно хорошо. И ребятам повозиться с лошадью — одно удовольствие. Там в ночное сгонять, в лес съездить. Красота! А теперь они, как бродяги, цельными днями без дела по лугам слоняются. А ведь раньше в зимнюю
