Лев Экономов - Часовые неба
— Паре капитана Еремина — готовность номер один.
Еремин взглянул на своего ведомого Косиц-кого, и оба побежали к самолетам, около которых хлопотали техники.
Едва капитан доложил, что готовность занята, последовали новые команды:
— Запуск! Выруливайте. Взлет!
А когда самолеты с ревом и грохотом понеслись над полосой, летчикам приказали набрать высоту тысяча пятьсот метров и взять курс девяносто градусов.
Несколько минут летчики летели спокойно в заданном направлении. Скорость была максимальная. Потом последовала новая команда с КП.
— Вам барражирование по прямой с четырехминутным интервалом. Курс ноль — сто восемьдесят градусов.
Косицкий понял: где-то на небольшой высоте шла цель и вот теперь истребителям давалось задание барражировать в поперечном направлении цели. Он чуточку волновался — ему впервые приходилось выполнять такое трудное и ответственное задание. Нужно было не зевать, больше надеяться на себя, чем на радио-локаторщиков. На малой высоте цели некоторыми радарными станциями обнаруживаются на меньшей дальности, чем, скажем, на средней высоте. На это, видимо, делал ставку «противник». Но замысел его был раскрыт штурманом наведения. Вот почему капитану Еремину и старшему лейтенанту Косицкому дали задание заранее выйти в район вероятного полета цели и ждать ее появления.
Косицкий услышал команду ведущего:
— Взять превышение в высоте триста-четыреста метров. Занять разомкнутый боевой порядок.
— Понял, — коротко ответил он. Косицкий знал, что все это делается, чтобы не помешать друг другу в поисках цели, строить маневр для атаки.
Они летели над облаками, расстилавшимися над землей на высоте шестьсот-восемьсот метров. В разрывах между облаками мелькали реки, озера, небольшие деревушки. На земле было сумрачно, хмуро, а здесь, на высоте, ярко светило солнце, слепило глаза, и Косицкий боялся, что прозевает из-за этого цель.
Чтобы не жечь попусту горючее и иметь возможность в любую минуту сделать разворот с меньшим радиусом, летчики уменьшили скорость до шестисот километров в час.
С КП поступила информация:
— Цель слева, впереди, тридцать километров. Идет ниже вас. Вам разворот с креном пятнадцать градусов до курса двести сорок градусов.
«Ага, значит, ему не удалось скрыться от всевидящих лучей локаторов», — подумал Косицкий о «противнике», выполняя команду штурмана наведения.
Летчики еще не успели окончательно развернуться до нужного курса, когда штурман наведения подал новую команду:
— Цель слева впереди десять километров. Увеличьте скорость. Крен тридцать градусов. Высота цели триста метров.
— Вас понял. Выполняю, — ответил ведущий.
Высота цели триста метров. Это очень небольшая высота. «Противник» шел под облаками, его нужно было во что бы то ни стало перехватить.
— Удаление до цели восемь, — сообщили с КП.
Все свое внимание Косицкий сосредоточил на разрывах между облаками. Он первым увидел, как впереди в одном из таких разрывов мелькнул реактивный бомбардировщик.
Летчики нырнули в облако и на удалении четырех километров увидели цель. Она шла со скоростью восемьсот километров в час по направлению к аэродрому, с которого взлетели Еремин и Косицкий. Капитан тотчас же доложил на КП:
— Цель вижу. Атакую. Летчики увеличили скорость. Цель начала энергично маневрировать по направлению: она металась из стороны в сторону, не давая истребителям возможности прицелиться, увеличила скорость. Обстановка для атаки была крайне трудной. Для создания нужного ракурса мешали облака, низко висевшие над головами летчиков, и ограниченная маневренность самолета на малых высотах. Атакуя с меньшим ракурсом — без превышения, можно было попасть в спутную струю от бомбардировщика. Это на малой-то высоте! Здесь, если остановится двигатель, о запуске нельзя и думать. Кроме того, можно потерять управление, что тоже крайне опасно в соседстве с землей.
Истребители шли на максимальной скорости в правом пеленге — уступом вправо назад. Косицкий смотрел то на цель, то на своего ведущего, который шел впереди слева и ждал, когда капитан начнет атаку.
Продолжая маневрировать, цель начала выполнять энергичный разворот вправо, в сторону ведомого. Истребители тоже должны были сделать разворот. Разворот всегда делается с креном. А создавать большой крен на малой высоте — дело крайне опасное. Косицкий знал: крен мог привести к дальнейшей потере высоты.
— Атакуй первым! — послышался в наушниках Косицкого голос капитана.
Косицкий не ожидал такого приказа. По установившейся традиции первыми атаку всегда начинали ведущие.
Косицкий мгновенно сориентировался. Он понял, почему капитан принял такое решение: ведущий мог проскочить мимо, потому что он был ближе к цели, а на большой скорости трудно сделать крутой разворот на цель. Кроме того, — и это, возможно, было главным, — своими действиями он бы сковал своего ведомого, затруднил бы ему атаку.
Капитан отвернул в сторону с небольшим набором высоты и пропустил вперед ведомого. Косицкий внимательно выслеживал цель и, как только она вписалась в прицел, выполнил фотострельбу.
Капитан Еремин в это мгновение сделал доворот на цель, и, когда ведомый стал выходить из атаки, цель начала вписываться в прицел его самолета. Через секунду ему оставалось нажать на кнопку фотопулемета.
С КП подтвердили:
— Цель атакована на заданном рубеже.
Через несколько минут после приземления истребителей пленка была проявлена и продешифрирована. Оба летчика цель поразили с первых очередей на дистанции триста-четыреста метров.
Капитану Еремину и старшему лейтенанту Косицкому объявили благодарность. Товарищи горячо поздравили летчиков с выполнением трудного задания.
ПРОИСШЕСТВИЕ В ВОЗДУХЕ
Капитан Дубовиков и старший лейтенант Пахомов отрабатывали типовые атаки. Внизу плыли белые облака, скрывая от летчиков землю.
Сначала атаковывал ведомый Пахомов. Дубовиков шел впереди. Потом, когда старший лейтенант выполнил три атаки, летчики поменялись местами.
Вот Дубовиков занял заданную дистанцию, стал увеличивать обороты, чтобы сблизиться. Но вместо того чтобы расти, обороты стали вдруг падать. Стрелка счетчика стремительно пошла влево.
Капитан посмотрел на температуру газов — температура была около нуля. Давление топлива уменьшалось.
Все говорило о том, что остановился двигатель.
Взгляд капитана невольно сосредоточился на высотомере: 12 500. Высота вполне достаточная, чтобы пытаться что-то предпринять.
Между тем шум двигателя за спиной летчика прекратился. Никогда в жизни капитану не приходилось ощущать такую тишину в воздухе. Она была почти осязаема.
Самолет шел более плавно, чем обычно, он словно плыл по тихой невидимой реке. Стрелки на приборах температуры газов и давления керосина и масла стояли на нуле. Немногим приходилось видеть такое «чудо» в стратосфере.
Отчего произошла остановка двигателя, летчик сейчас не думал. Он лишь отметил для себя, что при остановке не было тряски, приборы вели себя нормально, значит, ничего серьезного не произошло.
Позднее на этот счет было много толков. Одни говорили, будто двигатель прекратил работу потому, что летчик резко послал вперед сектор газа. Другие связывали это со спутной струей от впереди идущего самолета, в которую якобы попал Дубовиков, третьи предполагали, что в топливе оказалась вода.
Летчик не помнил, что он сделал вначале: доложил о случившемся на КП или закрыл стоп-кран, чтобы керосин не поступал в камеру сгорания. Может быть, то и другое он сделал одновременно. Он действовал, как автомат. Вот где помогли тренировки на земле. Чтобы не разряжался аккумулятор, Дубовиков выключил все приборы, которые забирали энергию. Энергия теперь нужна была при запуске. И тут капитан вспомнил о своем ведомом.
— Ноль сорок шестой, смотри за мной! — приказал он Пахомову на случай, если двигатель не запустится и ему придется катапультироваться. О посадке с выключенным двигателем не могло быть и речи: не было поблизости подходящей посадочной площадки. На пути самолета простирались леса, болота и топи.
С командного пункта капитану приказали снизиться на высоту надежного запуска. Летчик повернул в сторону аэродрома, перевел самолет в пологое пикирование, чтобы скорее, пока двигатель не остыл, снизиться до высоты, где воздух более насыщен кислородом, без которого невозможно воспламенить топливо в камере сгорания.
Самолет в абсолютной тишине резко снижался. Находившиеся в воздухе летчики прекратили радиопереговоры, настроились на прием. Было слышно, как отсчитывают секунды укрепленные на приборной доске часы. Десять секунд, двадцать, двадцать пять… Еще никогда так медленно не тянулось время. В голове пронеслась вереница мыслей: он увидел себя мальчишкой, провожавшим жадным взглядом каждый самолет. Вспомнил почему-то, что мать очень хотела, чтобы ее Володя стал инженером, и когда он поступил в аэроклуб, она плакала. «Это такая опасная профессия, — говорила она — Ты разобьешься. Оставь свою затею!..» Но Владимир не оставил. С упорством, которому завидовали многие, он осваивал новое для себя дело.
