Василий Афонин - Путёвка
Решила всеми силами добиваться железнодорожного билета.
Договорившись с попутчицей, Анна Павловна после ужина пошла прямо к кассе и отдежурила около списка до полуночи. Потом ее сменили. В семь утра она снова была у кассы, провела на ногах в очереди день, не завтракая, не обедая, билет купила, боковой, возле самого туалета.
На следующим день, взяв у лечащего врача необходимые бумаги, пообедав, она уехала на станцию. Поезд подали вечером, Анна Павловна самостоятельно нашла вагон, место и сразу же попросила постель...
Гришку этими днями она не видела, да и не хотела видеть, и он, слава богу, не попадался на пути. Но по дороге, раздумавшись, поняла она, что поступила нехорошо: уехала, не простясь с человеком. Думала о Гришкиной судьбе, о своей попутно, о том, что вот пропадает человек, считай, пропал уже, и как бы это ему помочь. Воевал, награды имеет, на войне герой, а в обычной жизни не хватило силы правильно поставить себя, и понесло! А теперь что ж, тяни как есть. Хотя не так уж он и стар. Пятьдесят с небольшим! Для мужика самые годы. Не сорок, конечно, по и не семьдесят. Вида нет, опустился, не следит за собой. Припарить бы его к крепкой бабе, отмыть, приодеть, на работу стоящую определить, тогда б за нормального мужика сошел. Не замухрышка же он, в самом деле, и поплоше видом встречаются, а живут семьями, и хорошо живут. В колею направить — образумится, не стыдно будет и на людях показаться с ним...
О себе думала. Пятый десяток доживает. А девки взрослеют, взрослеют — скоро замуж отдавать. Пригожие обе, образованные — чего же еще? Женихов имеют, знала: переписываются: у Верки моряком служит на острове дальнем. Полгода осталось. У Ленки после техникума работать уехал. В другую область. Пишет: квартиру получу весной, переезжай, не задумывайся. «А что задумываться, — сказала Анна Павловна, — надо ехать, если но душе выбрала. Белый свет посмотрите. Не сидеть всю жизнь в селе, как матеря ваши. В гости приезжать-навещать, внуков показывать». Она же останется доживать на родине. Сама себе хозяйка. Лучше так. Милее будут и дочери и зятья. Идти к зятьям, детей их нянчить у Анны Павловны заранее не было охоты-желания. Это еще какой зять попадет, а то и будешь сидеть в углу, ждать, когда накормят! Или вытурят через месяц, останешься среди поля, потеряв гнездо свое. Сколько случаев...
Нет уж! Силы пока хватает справляться по хозяйству, до пенсии доскрипит, а там видно будет. Хотя одной в старости тоже не сладко, слова некому сказать.
И решила она в дороге написать Гришке письмо, пригласить к себе. Приедет и напишет. На следующий год перебрался чтоб, весной, скажем, как огороды начнут пахать. А пока подготовится пусть, обдумает. До весны переписываться можно. С девками переговорит предварительно. Да что девки — возразят разве? Они и сами советовали — выходи, мамка, замуж, не обращай на нас внимания.
На станции ее встречали. Хозяйство оказалось в порядке, огород убран. Анна Павловна и субботу приехала, в понедельник вышла на работу. И дома и в мастерских было много расспросов: как там, на курортах? Анна Павловна обстоятельно отвечала. Все нашли, что она посвежела, похорошела, стала казаться моложе, стройнее. Анна Павловна смеялась, конфузясь...
А через некоторое время, по снегу уже, писала она длиннющее письмо на юг, Гришке. «Гриша, — выводила она взятой у дочерей ручкой, — я долго плановала до того, как сесть писать тебе. И решила так, что не надо бы тебе, Гриша, жить там в холоде и голоде, а надо переезжать ко мне, раз уж мы с тобой сошлись, хоть и непутево. Дело наше немолодое, будем жить вдвоем, никто нам мешать не станет, девки мои уезжают, одна весной, другая — летом. Есть у меня изба своя, крепкая еще, прямо на берегу речки, баня, огород и корова. Все как у людей — жить можно. Работу мы тебе тут подыщем по нраву. Не след тебе, Гриша, в твоем возрасте и как герою войны таскать ведра с помоями. А если ремесла нет, так научат. Да ты ведь понимаешь по сапожному, сам говорил, ловко каблуки подбиваешь, ну и пойдешь в сапожную мастерскую. Стыда нет. А я, покамест письмо ходит, разузнаю, что к чему. А если тебе, скажем, денег не хватает на дорогу или еще чего, так ты сообщи, не стесняйся, и я вскорости вышлю. Погода стоит хорошая, снегу выпало на четверть. Перед праздником свинью кололи, сало в четыре пальца толщиной. С чесноком солила. К Новому году соберем тебе сальца посылочку...»
Несколько страниц исписала Анна Павловна, стараясь, чтобы вышло сердечнее и доходчивее, а то начнет раздумывать с ответом-решением. Отправила и стала ждать.
Месяц прошел, второй, полгода минуло — от Гришки никаких вестей не поступало. Анна Павловна писем больше не посылала, чего надоедать человеку, если отвечать не желает? Скажет: вот привязалась баба! Да у него, поди, таких, как она... едва успевают из чулана выскакивать. А может, не попало письмо в руки, фамилии Анна Павловна не знала, написала просто: «Санаторий, столовая, Григорию». Надеясь, что там он всякому известей, передадут.
Письмо Гришка получил. Удивлен был несказанно! Никто никогда ему писем не посылал, принесли один раз повестку, когда хмельной надебоширил в шашлычной. А тут передали прямо в руки, потому что на конверте так и было написано: «лично в руки». Гришка повертел конверт, хмыкнул, сунул в карман и, оставив дела, ушел к складу. Там он сел на ящик из-под минеральной воды, вскрыл конверт и начал читать.
Письмо оказалось от Анны Павловны, женщины, с которой он познакомился здесь осенью и которую успел забыть. Не то чтобы забыл ее напрочь, нет, вспоминал иногда, но реже, реже и без того сожаления, с которым думал о ней в сентябре, узнав, что она уехала. Женщина звала к себе. Жить. Чтобы стал он ей как бы мужем, то есть не как бы, а действительно — мужем. Вот тебе на! Гришка никак не ожидал этого. Крутнул носом. Ну бабы, не успел привести к себе, в мужья приглашают. Значит, не совсем он прокис, как кажется посудомойкам.
Письмо поправилось Гришке, польстило. Он хотел вскоре отписать, что подумает, но за зиму так и не собрался, а когда наступила весна да зацвели деревья, можно стало спускаться к морю и выходить на лодке за бычками и скумбрией, Гришка уже твердо знал, что никуда, ни к какой Анне Павловне он не поедет. Эк нашла дурака — приезжай! Брось свою квартиру, да какую квартиру — в курортной зоне, у моря самого — да пойди в чужую! А в чужой, известно, не так ступил, не так кашлянул. Опять же кормежка. Здесь он регулярно ест, три раза на день, как на службе. Захотел — добавил. А что у нее — не пишет. Ну, допустим, зовет, стало быть, кормить будет. Картошки чуть не пятьсот ведер накопали... Нужна ему та картошка, казенной не съесть! С работой? Сапожничать советует. Знает он это дело! Сиди целый день согнувшись, тюкай молотком. А зарплату домой принеси, это уж как положено! Не пошелестишь в шашлычной рублями, красненького не выпьешь.
Как только Гришка в размышлениях своих дошел до красненького, тут же вопрос и был решен — не поедет. Зарплата зарплатой, главное, конечно, а еще вот что — уживется ли он с ней, с бабой той, Анной Павловной? Ученый, имел уже жену. Выгонять начнет — куда пойдешь? Не двадцать лет — шастать по вокзалам. А здесь место его мигом займут, охотников много пожить у моря! Останешься в дураках. Да и что за нужда, ради бабы ехать во-он аж куда — в холодный край. Или он не найдет здесь себе? Найдет, и думать нечего! Вот пенсию оформит и сосватает любую. Это она верно заметила, Анна Павловна, что в старости вдвоем держаться надо — легче. Рассудительная баба, он сразу сообразил. После пенсии можно бабенку немудрящую отыскать — для разговора. Сейчас ни к чему.
Ответа Гришка не дал. Зачем? Напиши, она еще пришлет. Не отвяжешься, знаем...
Прошло лето, осень. Анна Павловна жила одна. Девки повыходили замуж, разъехались. Санаторий вспоминался редко: если вспоминался, то не море, не чудные деревья — кипарисы, не Гришка-плут, обманувший ее, а один вечер на танцплощадке... Танцы закапчивались, заиграли плясовую, и Анна Павловна только собралась выйти показать, как пляшут у них на гулянках, а тут начался дождь. Кинулись кто куда! Липа Павловна заскочила в оркестровую раковину, человек сорок сбилось их там. Кто-то в гуще самой запел «Стою на полустаночке», остальные подхватили, и Анна Павловна с ними.
Дождь шел, высокий фонарь освещал омытый бетой площадки, а они так и стояли, теснясь, пели под шум косо падающей светящейся воды...
Больше на курорты Анна Павловна не ездила. А ну их всех!
Расстройство одно только.
