Виктор Конецкий - Дополнительный том. Лети, корабль!

Прошел год с тех пор, как мое сознание можно считать пробудившимся. Не помню, каким толчком это было вызвано. Факт тот, что я начал думать.

Этот год был весьма для меня тяжелым, годом исканий, надежд, полного отчаяния. Короче, год испытания всех моих духовных сил.

Я сравнивал действительность с тем, что должно быть по теории. И никак не мог подогнать теорию к практике. Меня сбивало с толку ужасающее расстояние между минимальной и максимальной зарплатой, ужасала та спокойная сила, которая могучей рукой бросала людей труда не на то, что считаю нужным. Измученный сам, видя кругом таких же, я считал ужасающей несправедливостью так насиловать волю народа…

1949 г.

Суть в том, что я не могу найти в жизни точку, которая притягивала бы меня всего целиком…

Лилька… (Лиля Куприянова — друг юности, покончила с собой в 1950 году. — Т. А.). В обеспеченной семье. В школу с домашним образованием. Отсюда плохо учится — привычка не заниматься, хорошие отметки, восторг родителей, мысль о том, что она выше других. Первые трудности, с 8–9 класса сильное отставание, отвращение к учебе, интерес к мальчикам.

Университет, искание факультета (за полгода — три факультета), конфликт с матерью, мысли о бесполезности жизни, о том, что она никогда не будет полезна, осознание недостатков и полная пассивность, попытка самоубийства.

Попытка бросить университет, работа в книжном издательстве (девочка на посылках). Мысль и необходимость замужества.

Широкое лицо, всегда румяные щеки, резкие полумужские движения, широкий шаг. Почти незаметный переход от груди к бедрам, сильная спина — вся создает впечатление сильной и здоровой натуры. И только глаза грустные, дряблые веки и набрякшая голубая кожица под глазами — нервозность. Волосы светлые, колечки на лбу (вчера!).

Недавно кончил «Сагу о Форсайтах». Лейтмотив — любовь. Любовь, которая выливается из этого толстого тома, и ты в ней тонешь. Ты ею наслаждаешься. Автор изощряется, показывая любовь совершенно разных людей. Все остальное лишь фон. Готов поспорить с ним.

1950 г.

Выражение чувства, передача своего первоначального состояния другим и не лично, а через что-то!

Слово и мысль возникают вместе, первые естественно служат для выражения второго, но чувства? Как их выражают?

Ритм, краска, линия, пространство — все сугубо материально, все имеет свой объем, а выражает то, что материально не существует вокруг нас, то, что внутри нас.

Какая все это муть!

25 марта мы с братом Олегом стояли у могилы Лильки, и земля падала на крышку гроба, а с горы открывалась равнина в голубой дымке. Весенняя грязь текла по дорожкам кладбища тихо-тихо, глухо шелестели черные ветки дерев… Я подумал и сказал Олегу, что кому-то из нас предстоит хоронить другого. Я понял, почувствовал неизбежность смерти, но страха не было, была радость от сознания жизни, от выпитой водки, от сознания причастности к чему-то большому. Олег сказал, что эта смерть нас сблизит, но я не чувствую этого…

Все книги В. Каверина похожи одна на другую, но все одинаково возобновляют глохнущую любовь к жизни и не просто жизни, а жизни осмысленной и целеустремленной, наполняют верой во что-то лучшее в будущем…

Идем на Ригу 1.06. Вчера начали с картошки — до двух ночи. С 14 до 16 стояли штурманскую вахту. Холодно. Прочел первые 16 страниц «Материализм и эмпириокритицизм», идет плохо. Настроение сложное, как музыка большого оркестра.

Прошли Таллин. С 4 до 8 утра вахта. С 16 до 20 опять. Ночью — плавающие мины. «Материализм…» — тренировка для мозгов.

Стояли в Кронштадте. Прочел книгу Льва Никулина «Жизнь есть деяние». Хорошо о Маяковском, показывает его как человека, прожившего всю жизнь в разладе с самим собой, всю жизнь делавшего то, что против его нутра, но что он считал нужным делать.

Наконец я на буксире. Ноги легко пружинятся на плавно качающейся палубе, сильный влажный ветер ласкает лицо. Позади утомительная процедура увольнения, бесконечные построения, смотры, наставления. Впереди — Кронштадт. Я стою на носу и смотрю на черно-красные кирпичи города. Он медленно проходит по левому борту. За ним рисуются в предвечерней дымке силуэты больших кораблей, теплый Петровский парк. Круглится густым, темным пятном луковица купола Морского собора. Тихо. Мы курим.

Буксир поворачивает влево и подходит к пирсу. Я первым прыгаю на грязные доски Арсенальной пристани, торопясь, выхожу в парк. Моя цель — почтамт и письмо матери…

Возвращаемся из похода в Ботнику (Ботнический залив. — Т. А.). Вчера произведен в рядовые. Смех и грех. «За постоянное высокомерное отношение к офицерскому составу». На минзаге «Урал» был дежурным по камбузу — ночью чистили картошку человек на 300. В 3 часа ночи проверка, а ребята полусонные и кто спит, кто полуочищенную картошку в чан бросает. У меня срезали лычки и козырек — разжаловали. Разжалование напоминало декабристов, когда срезали мои лычки. Когда же я начну ценить свою Жизнь? Моря я не брошу. Помирать буду на нем. Решено! В тяжелые моменты жизни у меня появляются минуты, наполненные осмысленной радостью жизни, верой в нее, восторгом. Объясняется легко — помогает мечта (особенно у слабых натур) на фоне черной действительности.

Встретили двух американцев. Прекрасные корабли-красавцы. Но не приветствуют, сволочи! Нахально фотографируют…

Морская практика курсантов тех лет — учебный корабль «Комсомолец», минный заградитель «Неман», минный заградитель «Урал», канонерская лодка «Красное Знамя».

Не обходилось и без неприятностей. Главная — потеря винтовки, о которой Виктор Конецкий позднее рассказал в книге «Вчерашние заботы», — закончилась благополучно.

Гарнизонная гауптвахта на 15 суток (там же, где сидел когда-то Суворов и Лермонтов). Матери я сообщил, что в числе лучших курсантов меня отправляют в загранкомандировку… А сам сидел на гауптвахте и вспоминал, что Лермонтову из ближайшей кухмистерской еду носили, его навестил Белинский — их первое знакомство. И все это меня очень подбадривало. То, что я нашел винтовку, — это чудо. Десять лет были бы мне обеспечены. А вообще было оскорбительно — отобрали ремень, сигареты… Мы строили трамвайную линию на Стрельну, вставали в 5 утра. Обед привозили. Брат обо мне тоже ничего не знал.

V

Старший сын Любови Дмитриевны Конецкой и Виктора Андреевича Штейнберга — Олег — родился 5 июня 1927 года. Первенец, которого родители ждали десять лет.

Войну он встретил на Украине, вместе с матерью и братом Виктором. На хуторе близ Диканьки мать снимала угол на летние каникулы детей.

По дороге в Ленинград поезд, в котором они находились, бомбили немцы и Олега ранило осколком бомбы в левую руку между плечом и локтем. Ему было 14 лет.

Самым страшным для матери и брата во время блокадной зимы 1942 года стал день, когда Олег заболел воспалением легких.

О том времени Виктор вспоминал в неумелых стихах, сидя на лекции в Подготовительном военно-морском училище в 1949 году:

 В доме большом и холодномТам, у меня за спиной,В комнате дальней и темной,Брат мой лежал больной.Рамы забиты фанерой,Клей блестит на стене,Пламя, дышащее струйкой,Бьется в конфорках буржуйки.Тихо и мертво кругом.

Уже не узнать, какими словами мать отмолила у Бога сына. А может быть, больному помогло масло, принесенное Робушкой…

Во Фрунзе, в эвакуации, Олег работал помощником чабана, в Омске — на 208-м военном заводе электриком, получал рабочую карточку. Там его ударило током и рабочие закопали его в землю, чтоб спасти. В выходные дни ездил на уборку картофеля — можно было наесться вволю. В эвакуации закончил восьмилетку. В октябре 1944 года завербовался на реэвакуационный 206-й военный завод электромонтером.

В армию Олега призвали в феврале 1945 года. Он попал в 20-й фронтовой запасной автополк — вывозили военную технику из Калининграда на немецких грузовиках и перегоняли ее в Ленинград.

В армии Олег окончил 3-месячные шоферские курсы.

В сентябре 1945 года по рапорту поступил на 2-й курс в Военно-морское подготовительное училище (09.45–11.47), закончил его и поступил в военно-морское училище им. Фрунзе.

Демобилизовался Олег с 3-го курса гидрографического факультета. Служить он не хотел — искал применение своим гуманитарным способностям.

В 1950 году поступил на факультет теории и истории искусства Института им. И. Е. Репина.

Во время учебы в институте Олег принимал участие в археологических экспедициях.

Вика, что мне тебе написать о моей жизни. Личной жизни у меня уже давно нет. Я живу собраниями разными, обсуждениями выставок и т. п. занятиями. Пишу все семинар по Сурикову. Ничего не получается (не совсем, но трудно). Эта же тема наверняка будет и на диплом, но, конечно, шире и проблемнее. Внутренне расту, это чувствую иногда очень ясно.