Илья Гордон - Песня на заре
Да, она неоправданно холодно встретила Павла и наговорила ему обидных слов, назвала дикарем. А он ведь хороший, простой… Человек чистой души. Как ей теперь поступить? Где может сейчас находиться Павел? Может быть, поехал в сельхозинститут? Но сегодня воскресенье. Зоя вернулась в общежитие и позвонила в институт. Ей ответили — сегодня с 16 до 20 часов будет проводиться консультация для студентов-заочников.
В шестнадцать часов Зоя вошла в здание сельхозинститута и у окна приемной увидела Павла — неприступного, оскорбленного.
— Павел, нам нужно поговорить.
Взгляд Павла потеплел, он готов был устремиться к Зое и даже крикнуть — «поглядите, это моя Зоя пришла…». Но тут же опустил голову и сквозь зубы процедил:
— По-моему, нам не о чем говорить.
Зоя несколько секунд постояла, глядя поверх головы Павла на портрет какого-то ученого, и, повернувшись, неторопливо пошла к выходу. Лицо ее пылало.
Дверь закрылась, и Павел остался стоять у окна, задумчивый и огорченный, он уже понял, что вел себя непростительно грубо. Он еще мог догнать Зою, добиться прощения, но упрямство взяло верх: «Не хочу унижаться».
22
Еще до отъезда Павла в город в колхозе имени Ватутина прошло общее собрание членов артели, на котором слушали годовой отчет председателя правления.
Хотя все показатели были удовлетворительными, все же Аким Федорович беспокоился. Правда, в райкоме не возражали против кандидатуры Касатенко — в случае, если члены колхоза вновь изберут его. Все-таки хозяйство колхоза расширялось, укреплялось, становилось более рентабельным.
Но за две недели до собрания Аким Федорович вызвал раздражение у многих членов артели, главным образом у механизаторов.
Бухгалтерия представила председателю ведомости на оплату их труда. Аким Федорович не поверил глазам.
— Интересно, кто такие заработки оплачивать будет? — спросил он главбуха.
— Расчеты сделали правильно. Мы начисляли за полученную колхозом продукцию исходя из прибыли.
— Из прибыли! А вы готовы ее разбазарить! Сократите сумму процентов на тридцать. Ну, на двадцать.
— Сократить невозможно. Люди уже знают, сколько они заработали.
— А вы объясните им — произошла ошибка.
— Этого я делать не стану.
— А я вам указываю.
— Напишите на ведомостях.
Касатенко написал длинную резолюцию, которая начиналась словами: «В интересах укрепления экономики колхоза…»
Механизаторы зашумели, хотя на сторону Касатенко стали садоводы, огородники, работники мастерских: прогрессивная, премиальная система оплаты труда в колхозе имени Ватутина их-то не особенно поощряла.
— Чего им, этим механизаторам, еще надо?! — поддержал Касатенко Тихон. — Понакупили телевизоры, мотоциклы, трюмо, кожаные пальто… Своим бабам всякие капроны. Ишь какие! Панами стали.
Сгоряча Тихон заговорил об этом в доме механизатора Семена Радченко, но ему пришлось спешно ретироваться, и второпях он забыл получить деньги за конверты и марки.
Никогда еще на отчетно-выборное собрание не приходило столько народу, как в этот раз.
Отчетный доклад председателя колхозники выслушали спокойно. Секретарь райкома Горобец внимательно наблюдал за присутствующими. «Как изменился внешний вид сельских жителей!» — думал он. Почти все мужчины в хороших костюмах. Женщины в шелковых платьях. Молодежь вся одета по-городскому.
Наверное, многие из этих молодых людей получили специальное образование и работают трактористами и комбайнерами, знают электромотор, умеют обращаться с химикатами…
Конечно, нередко у них нет еще в должной мере главного — умения беречь машины и правильно ухаживать за ними, потерянную гайку еще нередко заменяет проволока. На фермах кое-где еще грязновато, на колхозных дворах еще частенько лежит всякий хлам. «Но и это вскоре уйдет в прошлое», — рассуждал Горобец.
— Начнем прения, — объявил председатель. — Кто желает слова?
По залу пробежал шепот.
Первой встала работница птичьей фермы.
— Вот у нас два детских сада. А вы поглядите, какая там теснота. Повернуться негде. Еще когда правление постановило построить новые детсады! Вот я побывала на строительстве сахарного завода. Посмотрели бы вы, какие там детские сады и ясли строят! Неужели нашим детям не положено такое счастье, как заводским? Или, может быть, мы уж такие бедные? Разве мы не согласны сами построить сады, своими руками? Почему правление не подумает об этом?
Женщины зашумели, заговорили. В адрес бригадиров посыпались упреки. Оказывается, некоторых членов колхоза бригадиры обходят, не посылают на выгодную работу и, таким образом, лишают их хорошего заработка. Больше всех шумела бойкая и острая на язык Христя.
— А ты уже забыла, что я каждый день палкой стучал в твои окна, приглашал тебя на работу, а ты пряталась от меня, а потом огородами на базар уходила?
— Забыла! А ты хочешь, чтоб я опять пряталась? Хочешь, чтобы опять не выходила на работу?
Теперь смеялись женщины, подзадоривали соседку: «Не сдавайся, Христя!»
С места порывисто вскочил Семен Радченко, размахивая длинными руками подошел к столу.
Он обрушился на председателя, осуждал его за отсутствие делового размаха в работе, за бюрократические замашки.
За ним выступил и Павел.
— Наши мастерские плохо работают. Но это не беспокоит главного механика товарища Гурко. А было время, когда Гирш Исаакович беспокоился и привозил нужные станки и инструмент. Техники, новой, сложной, стало больше, а внимание главного механика к ней убавилось. Председатель правления товарищ Касатенко, скажу откровенно, слишком много времени проводит в своем кабинете. А он обязан ежедневно объезжать поля, фермы, семеноводческий участок, бывать в мастерских, в бригадах, в садах… А не заставлять людей ходить к нему в правление на прием. Нет, отяжелел наш Аким Федорович. Перспективы не видит.
Молодежь поддержала Павла…
Горобец коротко обрисовал пути, по которым колхоз должен идти вперед, отметил несомненные успехи в развитии механизации труда в колхозе. Несмотря на резкую критику деятельности председателя, Касатенко все же опять избрали в правление.
Гирш и Аким Федорович вышли с собрания последними.
Над Дубовкой стояла морозная беззвездная ночь.
— Как ни крути, Гирш Исаакович, а мне пора сдавать свой пост другому, — начал Касатенко.
Гирш молчал. Похоже было, что он согласен с Акимом Федоровичем.
— Такой открытой критики в мой адрес я еще не слыхал. Правильно говорили и указывали, что я не вижу перспективы. Завтра на правлении попрошу освободить меня.
— Что за важность, что тебя сильно критиковали. Подумаешь… И меня не меньше твоего критиковали, хотя это было пе на партийном собрании. Важно, что критиковали по-людски, с душой. По-твоему так выходит — коммуниста покритиковали, а он обиделся и ушел в отставку. Не расстраивайся, Аким. Вот что я тебе скажу. Первое — ты хороший хозяин. Умеешь считать и придержать рубль. Это неплохо. Второе — человек ты честный. Правда, грубоватый, зато зря ничего не обещаешь. А сказал — держишь слово. Третье — тебя, прямо скажу, боятся. Ты не постесняешься и призовешь к порядку любого. Так что дисциплину держишь на высоте. По секрету, именно за это тебя еще раз избрали. Поработаем еще, раз партия доверяет нам.
Было уже очень поздно.
— Ну, как там Зоя? — вдруг спросил Аким Федорович.
— Пишет — хорошо.
— Ага.
И они разошлись по домам.
Утром Аким Федорович подписал платежные ведомости механизаторам.
23
После своего неоправданного грубого поведения в здании сельхозинститута Павел отправился на вокзал пешком и дорогой укорял себя:
«Как же это я так? Ведь Зоя разыскала меня, пришла… А я… от ревности с ума сошел! Эх!»
На вокзале он увидел в киоске «Книгу о вкусной пище» и не раздумывая купил ее для Матрены Григорьевны. Самому вручить подарок Зоиной матери он не решился, послал книгу с мальчишкой.
Мотря спросила мальчика:
— От кого?
— Павел прислал… Лукьянихин.
Книга насторожила Матрену Григорьевну: неужели Зоя все-таки дала слово этому парню, раз он ей подарки присылает?
Когда правлению колхоза понадобилось послать в область человека, Гирш сказал жене:
— Готовьтесь, завтра поедем в город.
Мотря и Елена захлопотали. Напекли пирогов, зажарили цыплят…
Зое не телеграфировали, чтобы не беспокоить ее: поезд приходит в город в шесть утра. Остановились в гостинице. Мотря и Елена привели себя в порядок и отправились в магазины, а Гирш пошел по своим делам.
И только в пять часов вечера они приехали в общежитие.
— Гурко еще не пришла, — заявила дежурная, но в этот момент сзади послышалось:
— Мама!
