Борис Бурлак - Смена караулов
Он бесцельно ходил из угла в угол, дожидаясь, когда жена накормит его домашним ужином. Надоели ему буфеты с холостяцкой поры: одни «дежурные» бутерброды — и в институте, и на стройках. У других жены встречают мужей накрытыми столами, заботятся с утра до вечера, а ты, на правах «штатного» командировочного, только и ищешь, где бы перекусить на скорую руку. Зато жена — общественный деятель, пользуется доброй известностью в городе. Никто не знает, чего стоит ему, Дворикову, эта ее известность. Все не как у людей: вовремя не поешь, в субботний вечер не сходишь в театр или на концерт, да и поговорить будто не с кем, если жене все заранее известно. Вот сегодня мимолетно поинтересовалась его размолвкой с Горским и тут же рассудила, точно посторонняя, даже не вникнув в самую суть дела. Раньше, бывало, спорила, отстаивала свою точку зрения. А сейчас и спорить не желает…
Они встретились лет десять тому назад. Виталий Двориков был уже главным инженером союзного треста, а Римма Степановна Луговая — начинающим инструктором парткома. Когда она впервые появилась на строительной площадке вместе с секретарем парткома, Двориков подумал: откуда это взялась такая миловидная женщина, одетая, что называется, с иголочки? Он принял ее за легкомысленную щеголиху из столицы, приехавшую по заданию какой-нибудь газеты. Мало ли этих дамочек встречается на ударных стройках… И когда через несколько дней она обратилась к нему лично, он снисходительно заулыбался, ожидая наивных вопросов. Ей, кажется, не понравились его улыбочки, и она довольно требовательно попросила ознакомить ее с ходом работ. Волей-неволей пришлось битый час водить ее по всей площадке, показывать что к чему, объяснять, чего и сколько не хватает из материалов. Римма Степановна коротко записывала не переспрашивая. Тогда Виталий, опасаясь, как бы такая инструкторша не перепутала все на свете, начал излишне подробно растолковывать специальные термины. «Ясно, ясно», — скороговоркой отвечала она и шла дальше. «Позвольте, вы инженер по образованию?» — не удержался он. «Нет-нет. Но прежде чем появиться на стройке, я кое-что полистала». Он усмехнулся в сторону: «Ох уж эти дилетанты с инструкторскими полномочиями!..» Однако через две или три недели, на совещании в парткоме, Двориков вынужден был изменить свое мнение о Римме Степановне. Она выступила дельно, доказательно, удивив не только строителей, но и монтажников, которым легче всего укрываться за техническими премудростями. «Да вы просто молодец!» — похвалил он ее в коридоре. «А вы комплиментщик, оказывается, товарищ Двориков?» — ответила Римма Степановна на ходу.
Он стал оказывать ей больше внимания, которое незаметно для него самого перерастало в открытую привязанность. Прорабы уже поговаривали между собой о том, что-де главный инженер треста ухаживает за инструкторшей, как завзятый деревенский гармонист. Он ничего еще толком не знал о Римме Степановне, за исключением того, что она сама вызвалась уехать из областного центра в этот густо задымленный городок, который даже перелетные птицы огибают стороной. «Видимо, не повезло в семейной жизни», — заключил он. И был рад, что не повезло, иначе бы они не встретились. Когда же кто-то сказал ему, что Римма Степановна вообще не выходила замуж, он поразился: так не похожа была она на беззаботную девушку.
Накануне пуска новой домны Двориков пригласил Римму Степановну подняться на колошниковую площадку, откуда открывается вид не только на весь комбинат, но и на дальние южные отроги Уральского хребта. Она явилась в новеньком синем комбинезоне, в рабочих ботинках. Он мельком осмотрел ее: как преобразилась, точно из комсомольского штаба.
Сухие утренние облака, ослепительно кипенные, в отличие от заводских лиловых и оранжевых дымов, проплывали, казалось, над самым колошником, едва не цепляясь за макушку домны. Римма Степановна жадно смотрела с птичьего полета на горы, на бело-розовый городок, построенный на отшибе от главных цехов комбината, над которыми клубились вулканические дымы коксохима, доменных печей, мартенов. Картина была впечатляющей. «Спасибо за доставленное удовольствие», — сказала Римма Степановна, направляясь к металлической лестнице. Двориков удержал ее за локоть. Она посмотрела на него недоуменно, отняла руку. «Послушайте, Римма Степановна, разве вы не догадываетесь, что я неравнодушен к вам», — дерзко и в то же время смятенно спросил он. «Вот еще новость!» — с этакой девчоночьей усмешкой ответила она. Тогда Двориков, вовсе позабыв и о собственном солидном положении, и о почтенном возрасте, принялся убеждать Римму Степановну в своих серьезных чувствах к ней. Он не стеснялся банальных слов, как юный влюбчивый студентик. Она стояла, облокотившись на перила лестницы, и слушала молча, терпеливо, стараясь, не встретиться с ним даже мимолетным взглядом. А он говорил излишне громко, довольный тем, что Римма Степановна задумалась. Да и кто мог услышать их в поднебесье, где плывут над головой легкие кучевые облака, снявшиеся перед восходом солнца с ночной стоянки на западных шиханах?.. Улучив паузу, Римма сказала с мягким укором: «Вы же, Виталий Владимирович, совершенно не знаете меня». — «Важно то, что я чувствую», — наспех сказал он и опять было вернулся к своей любовной исповеди. «Я тоже совсем не знаю вас, Виталий Владимирович», — добавила она и, крепко держась за поручни, стала спускаться вниз. Он учтиво опередил ее, чтобы она нигде не оступилась… Вот с той поры их отношения переменились. Сама Римма Степановна не сделала ни шагу навстречу ему, однако и не избегала встреч. Двориков догадывался, что она постепенно одолевает какое-то внутреннее сопротивление, но никак не мог понять, что за сопротивление, откуда оно взялось у незамужней, ничего не испытавшей Риммы Луговой.
Через год с лишним она уступила. А еще через несколько лет он был назначен временно исполняющим обязанности директора проектного института, и они переехали в областной центр. Здесь Римма Степановна пошла в гору: заведовала отделом в горкоме, откуда ее выдвинули в облисполком. Ну, а теперь и вовсе поднялась высоковато — начальник областного управления культуры. Он же, Двориков, как был главным инженером треста, так и остался. Изволь довольствоваться тем, что у тебя жена везучая. Нет, никогда не думал он, что окажется в тени преуспевающей жены…
Римма Степановна вернулась из магазина и, ни слове не говоря, занялась ужином. Делала она все в доме только по обязанности хозяйки. А ведь в прошлом было у них что-то настоящее. Но чем дальше, тем реже светило скупое солнце прошедшей молодости. Двориков сначала досадовал, что у них нет детей, которые могли бы скрасить иногда семейное ненастье; и Римма, наверное, была бы другой, более внимательной и к нему и к дому. Она заметно утратила свою былую женственность, хотя на людях старалась выглядеть прежней: актриса, которая не первый год играет заученную роль женщины, вполне довольной своей судьбой. Многие завидовали Римме Степановне, что у нее такой видный муж: красивый, с немного грустным, задумчивым лицом, всегда со вкусом, тщательно одет даже на стройке, среди котлованов и траншей. Он, Двориков, знал себе цену. Не потому ли Римма Степановна и вышла за него в конце концов… Припоминая то время, он был убежден теперь, что была у нее когда-то безответная любовь, вечерние отзвуки которой и сейчас не дают ей душевного покоя. Тут и дети не помогли бы. Наоборот, хорошо, что их нет, — по крайней мере отношения яснее.
За ужином Двориков спросил:
— Признайся, Римма, откровенно: кого ты любила до меня?
Она слегка переменилась в лице, однако ответила игриво:
— Учителя географии в девятом классе.
— Я тоже любил одну математичку, Но то были школьные страсти.
— Откуда у тебя, Виталий, эта поздняя ревность? Говорят, она похуже ранней.
— Тебе лучше знать.
— Не пойму: чего ты хочешь?
— Только минимума — моральной поддержки.
— Ты, Виталий, тщеславный человек, а тщеславным вечно кажется, что их не поддерживает никто, в том числе и жены. Вот сам испортил отношения с Платоном Ефремовичем и терзаешься, что он может испортить тебе карьеру… Так, так, не возражай! Плохо ты знаешь славу. Она женщина кокетливая. Если увидит, что кто-то от нее без ума, годами станет водить за нос.
— Не издевайся.
— Я жалею тебя. Умный, толковый инженер, а ведешь себя…
— Пошла ты, знаешь ли, подальше!..
— Если бы ты сказал мне это тогда, на домне, — печально улыбнулась Римма Степановна и вышла на кухню.
Все. Настроение у него испортилось окончательно. Он не помнил случая, когда бы в таком тоне разговаривал с женой. Были, конечно, досадные сценки, были, но они вскоре забывались. А этого Римма не забудет долго, будет дуться, несмотря ни на какие извинения. Нет ничего тягостнее в доме, как женское молчание. Неприятности на работе — полбеды, но когда им сопутствуют неурядицы семейные, то вовсе не на кого опереться. Ему же, Дворикову, особенно теперь необходима надежная опора в жизни.
