Сергей Григорьев - Кругосветка

— Ничего. Я еще шире закажу в магазине «Дрезден». Да велю еще застежку сделать с цепочкой и золотыми львиными головами, как у моряков… Шикарно!..

— «Ши-и-карно».. «Не жалко», — продолжала причитать Маша. — А шляпу не жалко?

— Гм? Шляпу, пожалуй, несколько жалко. Я ее в Одессе купил, у одного итальянского матроса. Хорошая шляпа, настоящий «борзалино». Ну, что делать — куплю картуз…

— Картуз вам не пойдет!

— Ну, голубушка, не надо так. Довольно… А то я сам заплачу.

Из мальчишек больше всех сочувствовал Машиному горю Стенька с той улицы. Он тяжело вздыхал и перебирал листы своего ягодного букета.

— Эх! — укорял Стенька Алексея Максимовича. — Вы бы хоть внарошку пожалели одежу — ей бы легче стало. А то — ему не жалко. Он, вишь, богатый… Не плачь, что ли… утешься… на…

Стенька протянул Маше свой букет и предупредил:

— Только не ешь — это ягоды все лечебные: живот заболит.

Маша улыбнулась, приняла букет и опять заплакала, отрывая губами от веточек букета ягодки и выплевывая их.

— Довольно, Маша, — сказал я. — Ну чего ты?.. Скажи!..

— Да, «скажи»… Это я ведь пошутила, попытать его хотела… А ему не жалко. Вон, подите, за тем кустом я шляпу и хламиду спрятала… Оденьте его… Его продрожье берет…

Мальчишки кинулись за куст и вернулись с плащом и шляпой.

Плащ накинули Пешкову на плечи, шляпу он лихо заломил за ухо, и легкий ветерок сейчас же загнул широкий обод шляпы на лицо. Ветерок упорхнул, и обод выпрямился сам собой. Настоящий «борзалино»!

— Хорош? — спросил Алексей Максимович, красуясь перед Машей, чтобы ее утешить.

— Хо-о-о-ро-ош!.. Обрадовался… Шляпе обрадовался…

Маша снова залилась слезами.

— Все вы, все ра-а-ады… А котик где? Шляпе все рады, а где Маскоттик? Про Маскоттика все забыли…

— В самом деле, где же кот?

— Убежал… Уж я искала его, кискала-кискала — не идет… Убе-жа-ал наш котик, а-а-а!

Мы разошлись и стали на разные лады кликать кота:

— Кис, кис, кис… Маскотт, Маскотт. Маскоттик… Поиски и зовы оказались бесплодными: кот пропал. Когда мы вернулись опечаленные к Маше, она уже не плакала. Размотав черную нитку с иголкой, пришпиленной на груди к платьишку, Маша спросила:

— Мальчишки, у кого штаны порваны? Давайте зашью.

— Эх, и артистка же ты, Маша! — Я погрозил ей пальцем.

Она, откусив кончик нитки, улыбнулась такой же надменной улыбкой, как вчера, когда гадала нам на картах «исполнение желаний» и хорошую погоду и обрезала сомнение Пешкова, не врут ли карты, словами: «Карты никогда не врут!»

Увы! Карты явно наврали. Небо затмевал с заката серый, плотный полог. Ветер тянул ровно, тихо и упорно от «веста» — дождь ночью будет непременно. И вдобавок к тому, что карты наврали, пропал наш Маскотт…

— Трехшерстный кот…

— Никакой он не трехшерстный, — ответила Маша, штопая Стеньке с той улицы штаны, разодранные на коленке.

— Ты же сама уверяла, что трехшерстный.

— Ну да: у него на брюшке по белому были рыжие пятна. Это он где-то вымазался в краске. Всю ночь лизал, чистился и все слизал.

— Да-а, — протянул Алексей Максимович, — Видно, начинается невезенье!.. А как везло поначалу! И кот пропал — невознаградимая утрата. Да еще вдобавок оказался не трехшерстный, а просто серый.

— С белым брюшком, — поправила Маша. — Я вижу, вам вовсе не жалко Маскоттика. Вам смешно! Какие вы все злые, жестокие…

Подавленные этим упреком и общим нашим горем, мы собирались дальше в путь в угрюмом молчании. Отсюда до устья реки Усы Волга жмется к горному берегу. Течение быстрое, идти на веслах трудно и долго. Ветер встречный. У всех ребят разбиты, исцарапаны ноги, заставить их идти бечевой по камням босиком — безбожно. Обуты только Пешков и я. Будем чередоваться. Он сел на корму, а я впрягся и пошел лямкой. До Усы оставалось верст десять.

Я шагал мерным, ровным шагом. Уже через две-три минуты я нашел самую выгодную меру шага. Небольшое искусство тянуть лямку, но все-таки и это дело «мастера боится». И в этом простом деле есть своя радость чувствовать, что все идет ладно. Бурлак умеет находить меру траты своих сил: идти медленнее — не сдюжишь, быстрее — утомишься. Между мной и Пешковым сразу через натянутую лямку установилась связь. Он правил мастерски. Идя бечевой, я не чувствовал ни одного рывка, ни одного внезапного ослабления лямки, одинаково досадных и утомительных. Хотя тут не было застругов и бечевник чертил плавную дугу без всяких изгибов, но берег был засыпан крупными камнями. Встретив нагромождение камней, я их не перепрыгивал, не карабкался через, как это делают, идя бечевой, мальчишки (им это забава), а обходил их стороной. Кормчий помогал мне и тут: он следил, чтобы в эти минуты бечева не натягивалась и не ослабевала, и описывал лодкой по воде плавную кривую в сторону, обратную моему обходу. Завидев камень-отпрядыш, торчащий из воды, и зная примерно, через сколько моих шагов Пешков будет обходить его справа, я на этом месте замедлял ход. Бечева сохраняла одно и то же натяжение: если бы в нее включить динамометр, как это делают при изучении законов буксировки судов, стрелка динамометра стояла бы на одном месте, только чуть качаясь около некоторой средней силы тяги. Я рассчитывал ход на два часа.

Глава двенадцатая

Так шагая, я заметил впереди чью-то лодку. Она шла стрежнем нам навстречу. В веслах сидели в первой паре две девушки, во второй паре я издали по выгоревшим плечам пиджака узнал земского врача Ивакина. На корме правил статистик губернского земства Макаров. Узнав меня, Макаров крикнул:

— Сарынь на кичку!.. Куда это вы? В ответ я молча помахал рукой.

Они ушли, как и собирались, много раньше нас, в субботу, из Самары в обычную кругосветку по течению и теперь торопились к ночи вернуться домой.

Гребцы перестали грести. Макаров встал на корме и повторил вопрос, на который я ответил неопределенно.

— Пешков, куда вы?

— В Самару! — ответил Пешков весело.

— Да вы спятили?

— Нет!..

— Там, на баре в Усе, воды всего четверть аршина, мы едва перетащились. Поворачивайте за нами назад.

Я свистнул. Алексей Максимович ответил мне тоже свистом.

«Вот невезенье!.. Наша лодка куда тяжелее ихней!» — сказал я своим свистом. Пешков свистом ответил: «Ничего, вези».

Гребцы у Макарова ударили в весла.

Я не оглянулся вслед счастливцам. Они сделали две трети своей кругосветки, им оставалась последняя треть — самая легкая. У нас впереди — самая трудная треть: волок из Усы в Волгу да еще до него бар — песчаная пересыпь с перекатом, где они едва перетащили свою легкую лодку, а наша сидела глубже.

Вечерело. Начал накрапывать дождь. Кто не живал в наших краях, тот не поймет сладостной отрады мелкого, затяжного вроде осеннего дождя в конце знойного, пыльного лета. Да, это очень приятно дома, под крышей, или в каюте парохода. Нам радоваться дождю не приходилось. Начну с себя. Когда спорый дождь начал кропить мне в лицо, при встречном ветре было очень хорошо. Когда же промокли плечи и по спине потекли холодные струйки, я стал поеживаться. Алексею Максимовичу с его слабыми легкими дождь с ветром даже опасен, он и так к вечеру после подъема на курган начал сильнее покашливать. У ребят от дождя и ночного холода одна защита — парус, а он тоже, наверное, скоро промокнет. Идти дальше в темноте не имело смысла еще и потому, что ночью трудно отыскать вход в Усу из Волги, да еще при столь малой воде на перекате. Лучше переночевать на берегу у костра: залить его мелкий дождь не может, да не успел еще он и намочить сушняка — топливо будет…

Я уже собирался остановится и посоветоваться с товарищами, как вдруг с лодки послышались веселые крики и смех. Бечева ослабла… Пешков круто повернул, и лодка уткнулась в песок заплеса. Должно быть, на лодке приняли решение, к которому и я склонялся, но не этим же вызваны бурные восторги? Сматывая на локоть бечеву, я пошел к лодке… Mania издали показывала мне, подняв над головой, белобрюхого кота — Маскотт нашелся.

Ребята наперебой рассказывали мне, что случилось. Они услыхали, что кто-то скребется под палубой лодки на носу. Потом кот замяукал. Открыли люк, и оттуда выскочил Маскотт. Сначала подумали, что это подстроила Маша. Она божилась, отрекалась и так искренне обрадовалась коту, что мы отказались от подозрений и согласились на том, что, когда мы ушли на гору, кот соскучился или ему показалось жарко, и он перебрался в лодку, где я оставил открытым палубный люк. Усаживаясь в лодку, мы люк захлопнули, не заглянув туда, и кот в прохладе проспал там преспокойно все то время, пока я тянул лодку бечевой.