Любовь Воронкова - Беспокойный человек
Катерина ответила ей:
— Обижать не собираюсь, а сказать — скажу. Не могу не сказать, мама. Должна сказать, ведь я же комсомолка! И так слишком долго молчали!
— Вот видишь, — вмешалась бабушка, — а не была бы комсомолкой- как бы спокойно было!
Но Катерина уже хлопнула дверью.
— А не была бы комсомолкой, так же поступила бы, — возразила мать: — вся в отца! Тому тоже никогда в жизни покоя не было!
На совещание собралось много народу — доярки, телятницы, конюхи, скотники, члены правления колхоза; пришли и пастухи — сегодня должна была речь идти и о пастбищах… Разместились кто как сумел: и на лавках и на стульях, а кто и прямо на полу. Синеватый папиросный дымок уже бродил под потолком. Негромкий разговор, негромкий смех — кто о чем, только не о том, что стоит в повестке собрания. Настанет час, и поговорим, а что же раньше времени свои мысли высказывать!
Катерина вошла и живо оглянулась — здесь ли Саша? Саша был здесь. Рядом с ним сидел румяный большелобый Ваня Бычков. Тут же незаметно приютилась и Маруся Чалкина. Ее светлые брови были напряженно сдвинуты, маленькие губы плотно сжаты, и темная родинка казалась еще темнее на побледневшей щеке.
У Катерины заблестели глаза — все здесь! Она улыбнулась Саше, который в это время взглянул на нее, и тихонько села в сторонке.
Вскоре пришел председатель, и дед Антон открыл совещание.
Катерина сидела спокойно, но так волновалась, что почти и не слышала, о чем говорилось на совещании. Удои, корма, пастбищные угодья… Спорили, доказывали, советовались.
— А как насчет нового двора? — спросил дед Антон у председателя. — Когда будем стройку начинать? Ты говоришь — в районе одобрили?
— В районе одобрили, — ответил председатель. — По-твоему, старик, вышло: будем лес возить!
Дед Антон самодовольно погладил подбородок. Голубые глаза его весело засветились из-под косматых бровей.
— Ну, вот и все вопросы разрешили. — сказал дед Антон. — А на дворе-то, гляди, ночь уже!
Все начали было подниматься. Тогда Катерина встала и подошла к столу.
— Нет, дедушка Антон, еще не все вопросы, — сказала она: — я вот еще насчет телят хотела поговорить.
Все насторожились. Марфа Тихоновна выпрямилась, и брови ее грозно сошлись у переносицы.
— Я вот прочитала книжечки про костромских телятниц. Очень интересные дела там делаются. Они телят воспитывают в неотапливаемых помещениях, в холодных…
Сразу поднялись недоверчивые голоса:
— Ну, мы этого не видели!
— Мало ли что напишут!
— Да ведь это больших, наверно! Не маленьких же!
— Маленьких, — твердо продолжала Катерина. — Как родится, так его сразу в секцию молочников: это значит — в телятник для маленьких. В этих секциях даже совсем печек нет. И телятки у них не дохнут. И не только не дохнут, но и не болеют даже. И никакого отхода у них нет. Не пора ли и нам у костромичей поучиться? А так что же? Нам люди говорят, нас люди учат, а мы всё свое! Дальше терпеть такое положение нельзя, у нас телята гаснут! Вот сейчас опять больна телочка от самой лучшей коровы, от Золотой, а ее непременно надо бы на племя вырастить, она хорошей породы. А вот и она болеет!..
— Так что же ты предлагаешь? — прищурившись, спросил Василий Степаныч.
— Предлагаю новорожденных телят сразу ставить в неотапливаемые телятники, — ответила Катерина, смело и твердо глядя ему в глаза, — предлагаю воспитывать их так, как воспитывает зоотехник Штейман в совхозе «Караваево», — вот что я предлагаю!
— Ну?.. — Дед Антон обвел глазами примолкших людей: — Кто скажет?
И вдруг зашумели все сразу:
— Я скажу!
— Дай мне сказать!
Встала доярка Аграфена Ситкова.
— Своих телят сколько в жизни вырастила, — покачав головой, сказала она, — но таких вещей не понимаю. Так ведь маленький теленок — как дитя! Нежный! И вдруг — на холод! Как хотите, а у меня бы рука не поднялась…
— У нас телята сроду за печкой росли! — усмехнулась доярка Тоня, — а уж это какая-то новая мода!..
— За печкой росли и то болели, — поддержала телятница Паша.
— Вот оттого именно и болели, что за печкой росли, — ввернул Ваня Бычков.
— Марфа Тихоновна, — обратился к старой телятнице Василий Степаныч, — что ж ты молчишь? Тебя дело касается!
Марфа Тихоновна, подняв брови, пожала плечами.
— Уж не знаю, что и сказать, гражданы, — негромко начала она, опустив глаза на свои лежащие на столе жилистые, сухие руки. — Ну что тут сказать? Слышала я, слышала уже эти речи! Тогда я на эти речи ответила. И теперь на эти речи так же отвечу — Она встала, и огненный взгляд ее опалил Катерину. — Кого вы слушаете? Девчонку! Ей впору бегать по улицам да столбы мужиками обряжать! Что она видела в жизни? Какое хозяйство знала? Живет белоручкой — за матерью да за бабкой, она сроду своего теленка не поила, а туда же лезет, все хозяйство поворачивать! Этого я не допущу! Я пятнадцать лет на колхозных телят положила, я их пестовала, дыханьем своим согревала, полстада мною выхожено да выращено! А теперь я должна увидеть, как безумные люди будут губить наше колхозное добро? Не дам! Не дам! И к телятнику близко таких людей не подпушу!
— Бабы, — сказал дед Антон примиряющим тоном, — а все-таки надо бы поинтересоваться, как это у костромичей… Я вот тоже прочитал…
Но ему не дали говорить.
— Может, у костромичей и коровы-то совсем другие, — прервала его сухопарая, с вечно озабоченным лицом телятница Надежда, — а наши коровы простые! Телятки у нас слабые!
— Марфа Тихоновна за телят отвечает, — подхватила другая телятница, лукавая рябая Паша, — она лучше знает. Ночей не спит. Жизнь свою кладет!
— Катерина эта — ей лишь бы что-нибудь выдумать! — сказала Тоня, обращаясь к скотнику Степану, который молча курил рядом. — Просто чтобы людям покоя не было!..
— Верно, — поддержал Степан, — никому покоя не дает. А мне так и сказала: не дам тебе покоя, пока ты жив. Вот тебе и всё.
— Товарищи, потише! — крикнул дед Антон. — Ну чего разгалделись? Вот человек хочет слово сказать, так ему не дают! Говори, Борис Иваныч!
Борис Иваныч Коноплин, старый член правления колхоза, обратился к Катерине. Глубокая морщина между бровями, твердый, неулыбающийся рот придавали суровое выражение его обветренному, загорелому лицу.
— А ты, Катерина, может, нам растолкуешь, для чего же телят костромичи держат в холоде? Какая же настоящая польза от этого? Нам вот это важно. А так-то что ж? Сказать-то все можно…
Катерина еще не собралась с духом после бури, которую только что вызвала. Она глядела на Бориса Иваныча, не совсем понимая, о чем он спрашивает.
Тогда поднялся Саша Кондратов. Черные цыганские глаза его горячо блестели на смуглом лице, и в голосе слышалось скрытое волнение:
— А польза от этого вот какая, Борис Иваныч! Вот вы как-то выступали на собрании, Борис Иваныч, что важно не только количество скота, но важно и качество. Вот тут и заходит речь о качестве. У нас коровы за лактацию сколько дают? По полторы, по две тысячи килограммов. Так?
Дед Антон утвердительно затряс головой:
— Да, мало, мало дают! Корма не те!..
— А в Караваеве… Маруся, прочитай, что ты там выписала.
Маруся развернула бумажку.
— Вот: корова Нитка дает двенадцать тысяч девятьсот восемь килограммов, — сказала Маруся.
Собрание охнуло:
— Двенадцать тысяч!
— Орлица — двенадцать тысяч восемьсот… — продолжала Маруся. — Гроза — двенадцать тысяч девятьсот сорок… а вот Послушница — шестнадцать тысяч двести шестьдесят два литра…
— Ну, да там коровы-то какие! — заговорили доярки. — Да нашим сроду не вытянуть и на пять тысяч, а не то что…
— Ну, и у них не сразу такие-то были! — вмешался дед Антон. — Эта Послушница тоже сначала три с половиной давала, а уж потом до шестнадцати дошла!..
— Ну ладно, — опять веско и сурово заговорил Борис Иваныч, — а вот при чем же тут холодное воспитание? Это я все-таки что-то не пойму. Обмороженные телята лучше растут, что ли?
— Дайте мне слово, — попросил Петр Васильич, который вошел в самый разгар споров и остановился у притолоки, — позвольте мне вам все это объяснить. Теленок не боится холода, а микроб холода боится. Значит, микроб погибает, а теленок избавляется от заболеваний. На холоде теленок хорошо ест. Эго очень важно, товарищи, чтобы теленок много и хорошо ел, — это в будущем отзовется на удоях. Чем больше корова съест, тем больше даст молока.
— Это-то и без вас знаем! — крикнула доярка Тоня.
— Не прерывай, голова! — остановил ее дед Антон.
— У коров, которые дают вот такую высокую удойность, — продолжал Петр Васильич, — очень сильно напрягается организм — значит, надо еще в молодом возрасте подготовить организм к такому напряжению. Надо его закалять, закалять с первого дня жизни. Животное должно иметь хорошие пищеварительные органы, хорошие легкие, крепкое сердце. На холоде теленок растет бодрым, с хорошим аппетитом, весь организм его хорошо работает, у него отличный обмен веществ… Вот почему надо воспитывать телят на холоде. Если в раннем возрасте теленка не закалять, после не наверстаешь. Хоть корми потом корову, хоть раздаивай — ее слабый, изнеженный в тепле организм не может вынести такое высокое напряжение.
