Сергей Никитин - Живая вода

Старик был в легком веселом хмелю. Араратская долина собрала урожай винограда, прикопала на зиму свои лозы, наполнила чаны, бочки и бутыли их солнечным соком и ликовала праздник осени, праздник мачджари — молодого вина, которое еще и не вино во всех свойственных ему качествах, но уже и не безобидный сок… Жизнь мачджари скоротечна — несколько дней: оно не выдерживает хранения, перевозки, и потому короткий срок его приобретает характер всеобщего праздника, венчающего собой конец уборки урожая.

Через Бориса Мкртчяна я заговорил со стариком о его возрасте.

— Считают, что мне сто пятнадцать лет. Так записали в паспорте, — сказал он, попыхивая папиросным дымком из-под усов. — Но на самом деле мне сто сорок пять.

— Не может быть! — вырвалось у меня.

— Зачем я буду врать? — с лукавым спокойствием ответил старик, выслушав перевод Бориса Мкртчяна. Пенсию ведь мне не прибавят… Я помню еще ту, старую, войну.

— Какую? — спросил я. — Турецкую?[2]

— Нет, в Турецкую я был совсем взрослый, а тогда — совсем-совсем мальчик.

— Неужели иранскую?[3]

— Да, — спокойно сказал старик. — Помню, с гор спустилось много, много змей, и старики говорили, будет война.

— Значит, тебе даже больше ста сорока пяти, — сказал я.

— Больше, — задумчиво согласился старик и добавил еще что-то, вопросительно взглянув на Бориса Мкртчяна.

Тот перевел, что старик приглашает нас к себе выпить по стакану мачджари.

— Он обидится, если не пойдем, — прибавил Мкртчян от себя.

Это я уже знал без него.

…Представьте себе вместе со мной вечерний Ереван. На розовом туфе зданий лежит отблеск заходящего солнца, журчат струи фонтанов, по-осеннему сухо пахнет листвой пирамидальных тополей…

В такой вечер на тихой улочке я вошел в небольшой особняк, увитый виноградными лозами, и на крутой лестнице, ведущей в мастерскую художника, был встречен его хозяином, чье имя — Мартирос Сарьян — было для меня синонимом Армении. С его картин глядела она — солнечная, прекрасная, яркая и обильная.

У ног старого художника сидел пес — немецкая овчарка — небывало крупный сильный зверь, великолепный представитель своей породы, грациозно и барственно спокойный от сознания своей красоты и силы.

Фотографические портреты Сарьяна не воспроизводят его истинного облика. С них глядит изжеванное годами морщинистое лицо старухи, тогда как морщины Сарьяна рельефны, четки и видятся как борозды мудрости, как работа точного резца, имя которому — время.

Мы поднялись в его мастерскую — высокую комнату с окном во всю стену. На мольберте стоял большой, примерно с квадратный метр, натюрморт, а рядом на столике громоздилась натура, — яблоки, груши, гранаты, грозди винограда… Все это было свежим, точно с ветки, с лозы, а натюрморт уже закончен, и я спросил Мартироса Сергеевича, сколько времени он работал над этим полотном.

— Пять часов. Пять часов с утра без перерыва, — сказал он.

Ему было тогда без малого девяносто лет.

В мастерской старый художник сначала показал мне свои уцелевшие академические работы, написанные почти семь десятков лет назад. Как и полагается по академическим канонам, это были темные линии на темном фоне, выполненные с присущим талантливому художнику мастерством, но это был не Сарьян, которого мы знаем, и знает весь мир. И вот в нижних комнатах дома я вижу наконец не в репродукциях, а воочию картины, сделавшие имя Сарьяна, полные пламенных красок, солнца, жизнелюбия и неукротимого темперамента.

Что я написал тогда дословно в альбом Сарьяна — не помню. Но смысл был таков: чтобы полюбить Армению, достаточно двух недель, но, чтобы выразить ее в красках и словах, не хватит двух жизней.

Примечания

1

Армянское имя Мкртч соответствует русскому Никита.

2

1877–1878 годы.

3

1828 год.