Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 4
Наташа. Юрий, дай мою сумочку, платок там…
Юрий. Сумочку? Да я же ее в чемодан сунул…
Наташа. Ой, а я туда деньги и документы положила! Ну вот… что ж теперь делать?
Юрий. Ты только не волнуйся, Наташа, пожалуйста, не волнуйся, тебе вредно…
Наташа. Я нисколько не волнуюсь, но мы же теперь без денег…
Юрий. Подожди, у меня в полевой сумке что-то было… Ты только не волнуйся… дай сумку.
Наташа. Да где я тебе ее возьму! (Плачет.) Нету сумки. И когда ее свистнули, можешь ты мне сказать?
Юрий. Ну, нет так нет, что ж теперь делать… Меньше забот. (Роется в карманах шинели.) На телеграмму найду… трояк вчера был… Нет, нету… Главное, ты не волнуйся. Загоню свитер — вот и все… Бабушка, свитер не надо? Трофейный!
Софья Ивановна. Что вы… Разве я торговка. Я так себе вышла… Обокрали, видно?
Юрий. Похоже, что — да.
Наташа. Юра, вынь из рюкзака мое синее платье. Оно мне широко. Я его все равно не буду носить.
Юрий. Продать твое синее платье? Ни за что. Ты в нем провожала меня на фронт, забыла? Ты в нем и в родильный поедешь — очень хорошо, что широкое… (Софье Ивановне). А где у вас тут торгуют, тетя? Замечательный свитер продаю.
Наташа. Юра, милый, оставь, пожалуйста. У тебя же теперь ничего нет, кроме этого свитера, а смотри, какой холод. И потом, кому ты хочешь послать телеграмму, хотела бы я знать?
Юрий. Кому? Алеше Зайцеву, например. Раз!
Наташа. В адрес полевой почты телеграммы не принимают. Дальше.
Юрий. Ну, этому… как его… доктору с рыжими усами. Помнишь, он все время намекал, — если, говорит, будет нужно, пожалуйста.
Наташа. Где его адрес?
Юрий. У меня в полевой сумке, как же…
Наташа. А полевая сумка где?
Юрий. Ах, верно! Выходит, что телеграмму некому послать. Беда, Наташка. Вот это, брат, беда.
Наташа. Главное — спокойствие, Юра. Ты, главное, не волнуйся, вот что. Как-нибудь вывернемся. Не может быть, чтобы мы вот так взяли и пропали… сам подумай!.. Мало ли мы с тобой испытали на войне, и все ничего, все позади…
Юрий. Ты только, правда, не принимай близко к сердцу. Сегодня будем в колхозе, определимся.
Наташа. Ох, какой ветер!.. А еще юг называется! Пойдем, Юра, а то я совсем озябла.
Софья Ивановна. Да вы посидели б, отдохнули. Лица на вас нет.
Наташа. Я боюсь простудиться, а мне нельзя этого. Понимаете? Мне бы сейчас лечь в тепле где-нибудь, вытянуть ноги…
Софья Ивановна. Ребеночка ждете?
Юрий. Да, что-то вроде этого.
Наташа. Ух, добраться бы скорей до места, устроиться, отдохнуть. (Юрию.) И я тебя уверяю, будет чудесно. (Обнимает его.) Я даю тебе слово — будет отлично. Нам уже так давно плохо, что на-днях обязательно будет хорошо. Так всегда бывает, Юрий. Я знаю.
Сквозь вой ветра доносится сиплый, дрожащий гудок парохода. Все вздрагивают.
Софья Ивановна. А, чтоб тебя! Прямо шакал, а не пароход. Бедные вы мои… (Юрию.) Вы сами тоже, я вижу, не в исправности. Ой-ой-ой! Вы, главное, вперед выскакивайте, раз вы такой раненый. Так, мол, и так, в первую очередь, а то расхватают.
Наташа. Что расхватают?
Софья Ивановна. Да все, милая. Разве тут смотрят, чего хватать. До чего дотянулся, то и бери. Дадут дом — берите.
Юрий. На кой нам шут дом!
Софья Ивановна. Берите, берите, потом разберетесь. Или, может, как вы больные, корову посулят, — берите. Ссуду какую, аванс, — все надо брать! А как же! Брезговать не приходится. Была б я переселенка, я б вам пример подала!
Юрий. Ну пока!
Юрий и Наташа уходят.
Софья Ивановна. Хлебнут горя… (Вздыхает и уходит.)
Набережная пуста. Темнеет. Пароход дает второй гудок, еще печальнее первого. Появляется Воропаев в сопровождении моряка с чемоданом. Воропаев надрывно кашляет.
Моряк (беспокойно поглядывая в сторону парохода). Отдохните, товарищ полковник. Вот сюда, на камушек… мертвый город… И кой чорт их понесло, Робинзоны! Вы что, тоже с ними, товарищ полковник?
Воропаев. Нет. Я сам по себе.
Моряк. На службу?
Воропаев. Нет.
Моряк. В санаторий располагаете?
Воропаев. Нет, не располагаю.
Моряк. Родные имеются?
Воропаев. Нет.
Моряк. Так вы, наверно, местные сами?
Воропаев. Нет, к сожалению.
Моряк. Ну, тогда плохо. Разве тут жизнь? И чего, спрашивается, едут, какое такое переселение, с какой стати? Тут лишнего гвоздя не найдете, война все взяла, а они — то им подай, другое выложи… К весне разбегутся, я вас уверяю.
Воропаев. Не знаете, где комитет партии?
Моряк. А вон, за тем углом. Пришли, стало быть. Я, значит, даю задний ход. Желаю счастья, товарищ полковник!
Воропаев. Что?
Моряк. Счастья желаю, как говорится.
Воропаев. Спасибо, спасибо.
Моряк уходит. Воет ветер. Волны колеблют гранит набережной, и лампочка на уличном фонаре танцует, раскачивая свет.
Ну вот… приехал…
На набережной становится совсем темно и глухо. Пароход дает печальный гудок, взвывающий на ветру. Воропаев медленно идет дальше.
Картина вторая
Большая, когда-то великолепная комната. Сейчас в ней пусто. Разбитые стекла заклеены бумагой. Она шуршит и рвется под ударами ветра, задувая моргалик на столе, за которым Корытов просматривает бумаги. Он в пальто и кепке. Воропаев сидит в кресле перед столом, внимательно следя за Корытовым.
Воропаев. Вы меня не за жулика, часом, считаете?
Корытов (продолжая разглядывать бумаги). Полковник… шесть орденов… был начальником политотдела… четыре ранения…
Воропаев. Выслушай меня, товарищ Корытов. В армии я, как ты понимаешь, не работник… а тут еще туберкулез обнаружился, сынишка тоже болен. Вот я и надумал сюда… Поправляться.
Корытов. Ты разве местный?
Воропаев. Я эти места знаю.
Корытов. Отдыхал тут?
Воропаев. Воевал…
Корытов. Да-а… Вы у меня, полковник, первый такой. А прокурором не пошел бы?
Воропаев. Что?
Корытов. Прокурором, я говорю. Людей у меня, брат, нет — жуткое дело! (Зовет.) Лена, Лена!.. Транспорта нет. (Загибает палец.) Топлива нет. (Загибает второй палец.) Света нет. (Загибает третий палец.) Воды нет. (Загибает четвертый палец.)
Входит Лена Журина с тарелкой в руках. Корытов показывает ей два пальца, давая понять, что требует ужин и для гостя. Движением головы Лена отвечает, что второго ужина нет.
Да и ужина, видишь, нет. Жуткое дело. А ведь какой, брат ты мой, районище, другого не найти на всем побережье. Виноград, табаки, фрукты, рыба, эфиромасличные… что хочешь. Но главное — виноград. Только не обкопаешь его раз десять, во-время не обрежешь — ни черта не получишь. А главное, один тут комбайн — руки… А людей нет… Может, лектором пошел бы? Оно и для здоровья вполне подходит. Зарази людей энтузиазмом.
Воропаев. Не могу.
Корытов. Ах ты, жуткое дело…
Звонок телефона.
Алло! Я, Корытов. Лопат нет? Опять двадцать пять. Что вы сами-то думали до сих пор? Ладно. Посоветуемся тут, позвоню… (Продолжает, жуя и откладывая половину омлета Воропаеву.) На фронте тебе, друг милый, куда легче было. Там у тебя адъютанты, автомобили, телефон… А у меня голосовая связь…
Воропаев. Как в рукопашном бою?
Корытов. Точно. Вот поразослал всех на места, сам от телефона не могу оторваться.
Снова звонок.
Я, Корытов. Приземляется народ? Так. Чего шумят? Природа не та? Ай-ай-ай!.. Ну, я природой не руковожу, скажи — не в моих силах… И агитатора сейчас прислать не могу… попозже как-нибудь… Ну, ладно… звони, посоветуемся тут…
Воропаев. С кем ты все время советуешься?
Корытов (потрясает бумагой). С планом! С кем? Беру лопаты у одних, даю другим… У этих беру тягло, перекидываю третьим… Оформляйся-ка агитатором, полковник, работенка не пыльная, опять же паек, то да се…
