Константин Паустовский - Том 6. Пьесы, очерки, статьи
За дверью – топот, шум, крик: «Пошла, проклятущая!»
Никак коза с кем-то схватилась!.. (Семенит к двери, но не успевает дойти.)
Дверь распахивается. В лавку входит сержант Кутыркин – крепкий, обветренный человек, с вещевым мешком за спиной.
Кутыркин (гневно). Это чья коза на крылечке привязана?
Анисья (отступает, кланяется). А что, батюшка?
Кутыркин. Твоя коза?
Анисья молчит.
Конюх. Ее коза. Такая ведьма коза, не приведи господи!
Анисья (кланяется Кутыркину), Прости, батюшка!
Леденцов. Безобразие!
Кутыркин. Понятно, безобразие. Главное, с тылу ударила. Кабы я не поспел за столбик схватиться, сшибла бы с ног. И шинель порвала. (Показывает прорванную шинель.)
Анисья. Я тебе, родимый, зашью. Ты остынь, не серчай.
Кутыркин. Остынешь тут с вами! Этой шинели цены нету. Я в ней всю войну прошагал, до Берлина дошел, – ее пуля ни разу не тронула. А от козы пострадала. Добро бы, коза была как коза, а то одни кострецы торчат и вся морда от чернильного карандаша пегая.
Анисья. Это я ее метила, родимый. Ну, давай шинель. Я зашью. Коза у меня, верно, лихая. Игривая.
Кутыркин (снимает шинель). Главное, жует чего-то. Меня ударила, а пищу изо рта не выпускает. Я глянул – селедка! Залом. Сроду не слыхал, чтобы козы селедками питались.
Анисья. Да тебе помстилось. Селедки она не брала.
Паня. Я тоже видел. Она с хвоста ее жевала.
Леденцов. А я смотрю, то-то она все на селедку зырк и зырк! (Прикидывает на счетах.) С тебя, Анисья, еще семьдесят пять копеек. Сейчас отдашь? Или погодить?
Анисья. Погоди уж, батюшка.
Конюх. Да-а, недешево та коза стоит!
Леденцов. И чтобы больше я не видел козы в сельпо. Кажный день с ней скандалы.
Кутыркин (дает Анисье шинель.) Вот, зашей.
Анисья. Ой, батюшки! А ниток-то нету.
Кутыркин (снимает фуражку, достает из-за подкладки иголку с намотанной ниткой). Боец по уставу без иголки и нитки существовать не может. Бери.
Анисья садится на ящик, начинает чинить шинель.
Леденцов (Кутыркину). Откуда к нам пожаловали? Личности вашей не припоминаю.
Конюх. Я и то дивлюсь, кто такой? Наши с войны давно воротились.
Кутыркин. Я человек прохожий.
Анисья (вздыхает). И с чего это столько прохожих людей развелось! То женщина ходит, то солдат навернулся. Ходят-ходят, будто свет им мал.
Паня (с восхищением смотрит на гимнастерку Кутыркина с несколькими медалями). Восемь медалей! Да как звенят!
Варюша. Как колокольчики!
Кутыркин. Я человек дальний. Вы меня знать не можете.
Леденцов. Чайку похлебать не желаете?
Кутыркин. Выпью, пожалуй. (Садится, пьет чай, рассказывает.) В гражданское состояние я перешел. Да… А в армии служил я сапером. Мое было дело понтонные мосты наводить. А вот теперь, значит, пробираюсь домой. Шагаю. До нашей деревни от железной дороги – сто километров.
Конюх. Натрудил небось ноги?
Кутыркин. Малость натрудил.
Конюх. Отдохнуть следует.
Кутыркин. Вот я и соображаю: может, пожить здесь у вас денька три-четыре. Местность у вас пересеченная, приятная. Воды и леса много.
Леденцов. Поживите у нас на здоровье.
Анисья (Кутыркину). А семейство у тебя большое?
Кутыркин. Один я, вот и все семейство.
Анисья. Сирота, значит. Вроде как вот она, Варюша.
Кутыркин (смотрит на Варюшу). Выходит, так.
Конюх. Говоришь, сапер?
Кутыркин. Сапер.
Конюх. Паром наладить можешь?
Кутыркин. Сказано тебе, что я есть сапер? Сказано! А чего сапер должен знать? Перво-наперво паводку мостов, потом постройку паромов и прочих переправ. Через водные рубежи. Понятно?
Конюх. Понятно.
Кутыркин. Паром у вас в неисправности? Анисья. На нем плавать – остатние нервы погубишь.
Кутыркин. Ну так без меня ничего у вас и не получится. (Конюху.) Вот попью чайку, и мы пойдем с тобой, браток, к председателю колхоза. Там все и уладим. Паром я вам починю и подамся к своим местам. У меня характер плохой. Чтобы сиднем сидеть, этого я не могу. Меня все куда-то тянет, будто я чего позабыл. Сосет вот тут и сосет. (Леденцову.) Махорочки мне продадите? Курить хочется – прямо скулы свело. Свою я с утра докурил.
Леденцов. Малость опоздали. Последнюю махорку девочка эта купила.
Кутыркин (Варюше). Может, продашь?
Варюша. Дед Никита не велит продавать. Это ему от кашля. Он больной.
Кутыркин. Эх ты, цветок-лепесток в валенках! Больно серьезная.
Варюша (протягивает Кутыркину мешочек с махоркой, ласково улыбается). А ты так возьми сколько надо. Покури.
Кутыркин отсыпает в карман добрую горсть махорки, торопливо скручивает цигарку, затягивается, потом берет Варюшу за подбородок и смотрит, посмеиваясь, в глаза. Из задней комнаты выходит Нюрка, останавливается около дверей, исподлобья глядит на Варюшу.
Кутыркин. Эх ты, анютины глазки с косичками! Чем же мне тебя отдарить? (Анисье.) Дай-ка на минуту шинель. (Роется в карманах шинели.) Разве вот этим? (Достает из кармана стальное колечко.) Все в махре! (Сдувает с колечка крошки табака, вытирает его о шинель и надевает Варюше на средний палец.) Носи на здоровье. Этот стальной перстенек совершенно чудесный. (Улыбается.) Ежели ты будешь носить его на среднем пальце, принесет он здоровье. И тебе и деду Никите. А наденешь вот на этот, на указательный, – спасешься от неминучей опасности. А, к примеру, захочется тебе посмотреть весь белый свет с его чудесами – надень перстенек на безымянный палец. Непременно увидишь.
Нюрка. Будто! (Смеется.) Обманули дурака на четыре кулака!
Конюх. Ай-ай-ай! Видишь, какой человек говорит, а ты насмешничаешь.
Леденцов (Нюрке). Ох, и доберусь я до тебя!
Нюрка исчезает.
Кутыркин (смеется, Варюше). Я вроде как колдун. Слыхала такое слово?
Варюша. Слыхала.
Кутыркин. Ну, то-то!
Варюша. Вот спасибо! (Поворачивает колечко на пальце. Оно вспыхивает ярким огнем. Варюша вскрикивает.)
Анисья. Господи! Солнышка нету, а оно полыхает.
Конюх (испуганно). Ты гляди, что такое?!
Ослепительный свет возникает за окнами, заливает всю лавку. Разноцветными красками вспыхивает посуда. Блестят бутылки. Медный чайник сверкает, как золотой. Свет быстро гаснет.
Анисья (бросается к окну). Она! Глянь! Мимо прошла!
Леденцов. Кто?
Анисья. Да женщина эта молодая. Прохожая.
Леденцов (вскакивает из-за прилавка). Где?
Анисья. Да вон она. К колодцу подходит.
Все теснятся около окна, смотрят.
Леденцов. Нету никакой женщины. Все выдумываешь, старая.
Конюх. И я не приметил.
Паня. Дым да снег, ничего больше не видно.
Кутыркин. А мне будто привиделось – блеснули вот тут за углом две косы. Золотые.
Паня. Догнать ее, что ли! (Выбегает из лавки.)
Варюша (смотрит на кольцо). Потухло колечко.
Леденцов. Вот так всегда. Наговорят тебе всякой всячины, а потом и начнет мерещиться. Просто солнышко из-за тучи выглянуло – и все!
Кутыркин. Нет, хозяин. Это дело серьезное.
Варюша. Ну, я побегу. К дедушке.
Анисья. Беги, милая. Дед небось заждался.
Варюша убегает.
Кутыркин. В этом деле разобраться надо. На дворе облачно, снег моросит, а тут блеснул такой свет. (Прислушивается.) Стой! Послушай!
Слышно, как по селу тревожно мычат коровы, разноголосо и звонко поют петухи. Нюрка незаметно пробирается через лавку и вслед за Варюшей выбегает на улицу.
Леденцов. Совсем вы меня запутали. С вами свяжешься, так и в домового поверишь.
Конюх (смеется). Это свободно! Деды наши говорили, что домовой в валенки любит забиваться. Там ему тепло. Как на печке. Ежели ты валенок натягиваешь, а тебя в пятку защекотит, значит, там домовой схоронился. Он маленький, вроде сверчка. Однако с бородой.
