Ефим Дорош - Деревенский дневник
Тут же, вместе с другими женщинами, работает Наталья Кузьминична. Работает она лучше других, подгребает граблями колоски.
Выздоровевший к вечеру Николай Леонидович с обидой в голосе рассказывал про вчерашнее партийное собрание. Собрание проводила Ростовцева. Обсуждали ход уборки зерновых, — в колхозе убрано пока что сорок процентов. Мешают уборке дожди. Но главная помеха в том, что один из двух комбайнов, прикрепленных к колхозу, отдали соседям. И еще плохо с выходом на работу, вернее на работу выходят охотно, но все же часть времени теряется колхозниками на поездки с вишней и огурцами в областной город. Николай Леонидович считает, что не пускать колхозников на базар нельзя — товар гибнет. Ростовцева, однако, думает иначе. Она распекала бригадиров и председателя колхоза за срыв уборки, за плохую организацию труда, поставила вопрос перед собранием о взыскании с бригадира Свайкина двадцати восьми тысяч рублей якобы за проросшую пшеницу: ее, мол, сжали жнейками и не связали в снопы, оставили в поле, уехав с вишнями на базар, — она и проросла. Николай Леонидович доказывал, что пшеница не проросла, что Свайкин поступил правильно, отпустив часть людей на базар, с тем чтобы они на другой день вязали снопы. Ростовцева настаивала на своем. На стороне Ростовцевой был и Антон Иванович Чашников, который однако же бригадиром быть не хочет, живет себе хуторянином.
Николай Леонидович говорил коммунистам, что ему очень трудно, что он не может не отпустить колхозницу на базар. Он спрашивал совета, как ему поступать в таких случаях, говорил, что от многих коммунистов, в том числе от Чашникова, помощи он не видит. Тот же Чашников, человек опытный, если усмотрит где непорядок, не скажет председателю, не посоветует, как ему быть, а сразу пишет в райком. Николай Леонидович назвал Чашникова американским наблюдателем. Тут Ростовцева, что называется, взвилась, стала говорить о политической ошибке, допущенной Николаем Леонидовичем, стала, как говорится, прорабатывать председателя. Для ее метода руководства, который состоит из так называемой накачки, угроз и требований, Чаш-ников очень подходящий человек. Он о каждой промашке Николая Леонидовича сообщит; Ростовцевой и ездить в колхоз не надо, чтобы быть в курсе дел. Таким образом, молодого и честного председателя, который изо всех сил старается поднять колхоз, она считает плохим коммунистом, а хуторянина Чашникова, записавшегося в старики, ничего не делающего в колхозе, она считает хорошим коммунистом.
Вот почему заболел вчера Николай Леонидович.
* * *Миновал год, и вот я снова подъезжаю к Райгороду…
Ночью был дождь. Травы унизаны капельками воды, и когда сквозь серые рваные облака пробивается солнце, каждая травинка одевается радужным сиянием. По временам набегают черные, как бы смазанные, тучи, из которых, сверкая на солнце, лениво сыплются крупные дождинки. Могучие старые ветлы вдоль шоссе ветвями своими закрыли почти половину дороги. Чем ближе к Райгороду, тем наряднее избы, с железными, красными и зелеными крышами, с белыми и голубыми наличниками, с выкрашенными в охру, сурик или ультрамарин террасками. Иной затейник всю избу окрасил суриком, лазурью или нежной зеленью. Или крышу покрыл голубой краской либо малиновой. В окнах, на белых подоконниках, теснясь к стеклам, красными и розовыми пучками пестреет герань. Нарядно живет райгородский крестьянин!
Подъезжаем к Ужболу, видному издалека. Луга под горой, на которой стоит село, уставлены стогами сена. По обеим сторонам села, на мягко опускающихся к низине склонах, где в Прошлом году была рожь, стоят стога скошенного клевера, темнеющие среди сочной отавы.
Это очень внушительное зрелище — село, обставленное стогами.
Николай Леонидович рассказывает, что клевера нынче хороши, да и вообще сено в этом году укосное. Накосили уже тонн пятьсот, осталось столько же, если не больше.
А в прошлом году всего накосили семьсот.
О кукурузе он говорит, что она плоха: низкая, желтоватая, вся заросла сорняками. Посеяли пятьдесят гектаров. Сеяли, когда земля была холодная, но начальство торопило — Надо было выполнить план. Из-за холодов кукуруза всходила медленно, зато жизнестойкие и неприхотливые сорняки лезли вовсю. На одном участке, расположенном высоко, где земля скорее прогрелась, кукуруза быстро взошла и сейчас выглядит неплохо. А вся остальная пропадет, потому что прополоть ее нет возможности. Завтра одно поле будут перепахивать.
Одним словом, из кукурузы в нынешнем году ничего не выйдет, — заняли землю, затратили много труда, горючего, семян, и все это пошло прахом. Страшно, однако, не столько это, сколько то, что отличную культуру скомпрометировали в глазах народа.
Мне кажется, что для начала надо было посеять гектаров десять, да сеять, когда прогреется земля, и был бы урожай. Десять-то гектаров прополоть было бы не трудно. Народ понял бы все преимущества и всю выгодность кукурузы, и на будущий год можно бы увеличить площадь посева. Но запланировали, не испытав и не проверив, именно пятьдесят, с самого начала загубили дело вредной поспешностью, продиктованной оглядкой на областное начальство.
Проходя мимо избы Павла Ивановича, трудолюбивейшего из здешних стариков, увидел у него на огороде отличную кукурузу. Посеял он ее просто так, из интереса, сеял и в прошлом году и собрал спелые початки. Соберет и нынче, надо полагать, хотя весна была поздняя и холодная, — кукуруза у него уже по плечи, каждое растение, раскинув листья, стоит зеленое на чистой черной земле. Так, вероятно, узнав свою выгоду, начинали здесь некогда сеять лук, цикорий, горошек, мяту, тмин. Приказом-то не очень возьмешь, необходим пример.
Из всего этого следует, что новый порядок планирования из-за канцелярских методов, которые губят живое дело, пользы пока что не принес.
Считается, что планирует колхоз, но, как рассказал Николай Леонидович, если составленный правлением и утвержденный общим собранием план не отвечает представлениям начальства, то райисполком его не утверждает. Не в отношении количества продукции, которую должен сдать колхоз, — это было бы понятно, потому что исполком обязан следить, чтоб не нарушались интересы государства, — а в отношении площадей и культур.
Здешнему колхозу, например, запретили чистые пары, планируют ему пары занятые. Но земли здесь очень засорены, навозу мало, и поэтому в чистых парах пока что спасение. Мало того, — когда пары будут занятые, то есть засеянные однолетними травами или же овощами, колхоз не успеет посёять в срок озимые: пока скосят сено или уберут овощи, пока вспашут землю под озимь, глядишь, наступит ранняя в этих местах, дождливая осень. Да и вообще, зачем за счет чистых паров увеличивать посевные площади, если имеющаяся у колхоза земля из-за недостатка рабочих рук плохо используется? Правильнее, мне кажется, было бы все усилия направить к тому, чтобы как можно лучше обрабатывать и удобрять эту землю, чтобы тщательно и в срок пропалывать посевы и таким образом, а не за счет расширения площадей, увеличивать производство зерна и овощей.
Заняв же пары, можно лишь увеличить площадь зарастающих сорняками полей, увеличить потребность в изнуряющей человека прополке, сознательно идти на то, что часть урожая останется в поле.
* * *В колхоз недавно вступило шесть человек. Все больше и больше становится в Ужболе изб под дранкой и железом, окрашенным в зеленый или красный цвет. Починили возовые весы — до недавнего времени они стояли покосившиеся, а теперь их выпрямили, и они светлеются свежими тесинами. Построен телятник, начали строить шлакобетонный птичник. Построили несколько силосных ям — кирпичных, цементированных, и теперь стали закладывать силос.
Особенно радует богатый урожай трав. Наталья Кузьминична то и дело восклицает: «Сено-то нынче как малина!» Кажется, что и природа решила помочь выбирающемуся из нужды колхозу. Впрочем, удивительные урожаи и прежде бывали, а скотина падала от бескормицы, потому что люди, ничего не получая, оставляли луга некошеными. Сильнее природы оказались знаменитые сенокосные трудодни: десять процентов сена, которые получает каждый работающий на сенокосе. Теперь и молодому председателю стало легче.
* * *С утра солнце. Дороги быстро просыхают, только в колеях жирно чернеет грязь. Кричат петухи, гуси, посвистывает всякая пташка. Лениво пошевеливается на слабом ветру листва на деревьях, иные из листьев, повернутые к солнцу, отражают его свет, и дерево переливчато сияет. Еще нет девяти часов. Земля, освещенная солнцем, вовсе не плоская, а в черных канавах, в низинках, поросших муравой, в куртинках лопухов под плетнем, в кустиках травы… Глубокие тени и резкий свет подчеркивают выпуклость, объемность каждого бугорка, кустов, деревьев, изб. Объемность еще усиливается тем, что второй план — луга за избами, плоский силуэт деревеньки на фоне озера — как бы в серебристой дымке.
