Борис Раевский - Только вперед

Кочетов сразу сбился с мыслей, покраснел и замолчал. Ученики недоуменно переглядывались — в чем дело?

С трудом довел он до конца свое первое занятие на заводе.

Это было полгода назад. С тех пор каждый вторник Леонид тренировал заводских пловцов. Он крепко подружился со своими учениками, и даже бухгалтер Нагишкин с торчавшей из воды бородкой и очками уже не казался ему смешным. Наоборот, когда Нагишкин, засиживаясь над годовым отчетом, два раза пропустил занятия, Кочетову казалось, что в эти дни чего-то не хватает.

Вместе с Николаем Грачом не раз осматривал Леонид огромный завод.

Минуя ряд цехов, он провел Леонида к самому сердцу завода — большому конвейеру. Огромная широкая стальная лента, растянувшаяся метров на двести-двести пятьдесят, непрерывно двигалась. К ней с боков подходили тридцать малых конвейеров, которые подавали к главной ленте отдельные части будущих тракторов.

Казалось, все детали живые: они ползли, катились, ехали — над головой, на уровне груди, возле ног... На ходу рабочие проверяли, окончательно доделывали детали, которые стягивались к центральной широкой ленте.

Идя вдоль большого конвейера, Леонид испытывал странное, необычное чувство. Прямо на глазах, как в сказке, рождались тракторы.

Вот у начала конвейера на ленту тяжело взбирается неуклюжая, громоздкая, голая рама — остов будущей машины. На ней ничего нет, только зияют вымаханные суриком гнезда для будущих деталей да торчит передняя ось. Рама движется по ленте и постепенно обрастает деталями, а их немало в тракторе — больше четырех тысяч!

Вот к раме приросли колеса, установлена коробка скоростей. Вот привернут руль, плотно встал радиатор, мягко сел на приготовленное для него место мотор. Вот уже надет капот, несколькими ударами пневматического молотка приклепана заводская марка и номер.

У конца конвейера мотор заправили бензином, на пружинистое сиденье лихо вскочил паренек, в кепке козырьком назад, одну руку положил на руль, другой — дернул рычаг, и до того неживая машина вдруг издала первый, радостный звук, осторожно сползла с ленты и уверенно пошла своим ходом по площадке.

— Здорово! — закричал Леонид, возбужденно схватив за рукав Николая Грача.

Потом они прошли в кузнечный цех. Шум сначала оглушил Кочетова. От частых тяжелых ударов, казалось, вздрагивала сама земля. Мерно гудели огромные вентиляторы. Длинными рядами выстроились гигантские молоты, около которых лежали груды остывающих поковок.

Подошли к одному из молотов.

— Виктор! — крикнул Грач прямо в ухо Кочетову, показывая на кузнеца.

Леонид сперва и не узнал его. В самом деле, это был Виктор Махов — один из его учеников-пловцов, паренек с девичьими, голубыми глазами. Кочетов привык видеть его в одних только плавках, а здесь Махов был в синей спецовке, и не смешлив, как в бассейне, а серьезен и строг.

Нагревальщики достали из пылающей печи брусок и передали его Виктору; тот огромными клещами подхватил раскаленную болванку и установил ее в штамп.

Он нажал педаль — и многотонный молот обрушился на металл. Махов бил точными, короткими, даже немного щегольскими ударами.

«Ловко! — подумал Кочетов. — Как боксер!»

Виктор всего шесть раз ударил по болванке, и вот уже подручные схватили клещами рассыпающий вокруг себя искры готовый коленчатый вал — одну из самых сложных деталей.

Леонид с Грачом побывали и в заводоуправлении. В огромной бухгалтерии Кочетов не сразу узнал Нагишкина. За массивным столом, на котором то и дело звонили три телефонных аппарата, важно сидел какой-то солидный человек. Спустя немного Леонид сообразил, что это и есть тот неловкий толстяк, которого он обучает плаванию.

В бухгалтерии Нагишкин, очевидно, был начальником: главбухом или, по меньшей мере, заместителем. К нему все время подходили люди то с бумагами на подпись, то за какими-то разъяснениями. Он был не в очках, как на тренировках, а в изящном пенсне. Кочетов улыбнулся, вспомнив первое появление Нагишкина в этом пенсне в спортзале.

...В этот вторник Кочетов пришел на занятие, как всегда, в половине седьмого. Все ученики уже были в сборе. Обычно, ожидая тренера, они громко разговаривали, делились заводскими новостями, «разминали» мускулы на спортивных снарядах.

В этот раз они уже стояли в шеренге, и, едва Кочетов вошел, вся шеренга замерла, как по команде «смирно».

Погруженный в свои тяжелые мысли, Леонид, войдя в зал, не заметил этого образцового порядка. Он негромко поздоровался и начал занятие.

Но вскоре он все-таки почувствовал, что сегодня каждая его команда схватывается на лету и выполняется безукоризненно. Даже самые отстающие, вроде Нагишкина, которому с большим трудом давалось стильное плавание, занимались сегодня лучше обычного.

«Что это с ними?» — думал Леонид.

Он не знал, что ученики пристально следили за его попытками побить рекорд и горячо переживали неудачи Кочетова. Своими успехами они хотели порадовать учителя в тяжелые для него дни, хоть этим выразить ему свое сочувствие.

На семинаре по химии получил «двойку» пловец, мастер Холмин — высокий, хорошо сложенный, красивый парень. Только рот портил его лицо: узкий, ,как щель, с тонкими плоскими губами.

«Словно ножом прорезанный», — однажды подумал Леонид.

За последний месяц это была уже вторая плохая отметка у Холмина. Однако он не слишком огорчался. Во всяком случае, товарищи из седьмой группы волновались гораздо больше его самого.

Сразу же после лекций Аня Ласточкина — староста группы — устроила собрание.

Когда потребовали у Холмина объяснений, он, правда, «для порядка» дал обещание исправить «двойку», но потом резко заявил:

— А что, собственно, случилось? Не знал формулы этилового спирта? Но я же не собираюсь быть химиком, и учимся мы не в технологическом. Все равно — кончим институт и забудем всякие химии-физики.

— Кем же ты собираешься быть? — насмешливо спросила Аня.

— Во всяком случае, не ученым секретарем химического отделения Академии наук, не академиком и даже не членом-корреспондентом, — ехидно отрезал Холмин. — Я спортсмен.

— Такой профессии в СССР нет! — спокойно заметила Аня. — У нас и спортсмены работают...

— Не придирайся к слову, — отмахнулся Холмин. — Конечно, я буду трудиться. Стану тренером!..

Но всем студентам было хорошо известно: мастеру Холмину днем и ночью грезилась алая майка чемпиона. Он мечтал только об одном — побыстрее получить почетное звание. А там — видно будет.

— Какой из тебя тренер! — усмехнулся Кочетов. — Покажешь ученикам, как двигать руками, ногами — и только. А какие химические явления происходят при этом в организме, — чай, не объяснишь?

— А это, чай, ты им за меня растолкуешь! — насмешливо скривив тонкие губы, отозвался Холмин.

«Опять?! — разозлился Леонид. — Опять «чаи» гоняю?!»

Он уже говорил совсем правильно. Но три слова, как занозы, застряли в его речи: «чай», «кажись» и «ужо». Они оказались дьявольски живучими и, сколько Леонид ни боролся, все-таки иногда прорывались в его речь.

— Да, кстати, — вдруг с ядовитой улыбочкой прибавил Холмин. — Если мне память не изменяет... Один из будущих ученых-тренеров сам недавно получил «тройку» по анатомии!

Леонид нахмурился. Это была правда. Увлекшись тренировками, он однажды не успел толком подготовить задание по анатомии. Правда, «тройка» — не «двойка», но все же...

Собрание становилось все более бурным. Гимнастка Галя Зубова и штангист Федя Маслов дружно напали на Холмина.

Потом взял слово Виктор Малинин.

— Тут надо смотреть шире, — сказал он. — Холмин к сожалению, не одинок. Мне вот недавно один хоккеист — правда, не из нашей группы — жаловался: зачем, мол, ему изучать психологию? Разве тогда он будет лучше бить клюшкой по мячу? Не понимает, что без знания психологии не сможет он быть хорошим тренером.

С этим, так сказать, «правым уклоном» надо решительно покончить. Но есть у нас и другие «уклонисты» — «левые», — такие студенты, которые науками-то занимаются, а о своем спортивном мастерстве не заботятся. Это уж «академики» чистой воды. Их только теория интересует.

— Правильно! — крикнула Галя Зубова. — Например, Нина Бортникова.

— Я как раз ее и имею в виду, — сказал Виктор Малинин. — Нина по всем теоретическим предметам имеет «пятерки» и «четверки». Хорошо? Конечно, хорошо! Но по практическим замятиям — и по конькам, и по волейболу, и по плаванию, и по гимнастике — у нее сплошные «троечки». Ну, куда это годится?

Станет Нина Бортникова преподавать физкультуру в каком-нибудь институте. Прочтет студентам лекцию о том, как бегать на коньках. Объяснит все великолепно, а потом надо ведь самой надеть коньки и показать класс. Тут-то и выяснится, что преподавательница еле-еле ковыляет по дорожке. Конфуз! Никакого авторитета у Нины не будет.

В нашем институте заниматься, конечно, не легко, — закончил Малинин. — Надо и общеобразовательные и специальные дисциплины изучать, и о своем личном мастерстве помнить! Все надо успевать!