Аркадий Первенцев - Огненная земля
София Павловна, где вы теперь?
Роты входили в казармы с песней.
— Вот так и живем, пока дела нет, — сказал Батраков? как говорится: «И пить будем, и гулять будем, а смерть придет, помирать будем». Сегодня ребята отличное рагу получат на ужин…
— Я тоже с большим удовольствием съел бы рагу, — сказал Букреев, — кишка кишке марш играет.
— Покушать во–время не вредно.
Они направились к штабу. Из казарм высыпали люди. Они умывались тут же во дворе, поливая водой друг друга прямо из ведер. Стоило только прозвенеть колоколу, двор опустел и к камбузу наперегонки бросились дневальные с посудой. Кулибаба выравнивал черенком черпака очередь.
Еще издали Букреев заметил на крыльце штаба девушку с выпущенным по суконной фланелевке матросским воротником. Она, подчиняясь командам начальника штаба, маршировала по крыльцу, стучала каблуками. Очевидно проходило шуточное обучение строевому шагу. Батраков, заметив недоуменный взгляд командира батальона, безнадежно вздохнул.
— Кто это? — спросил Букреев.
— Еще одна обуза.
— Какая?
— Главстаршина Иванова Татьяна. Курасовская не то невеста, не то не разбери–бери…
— Она ведь работает в военно–морском госпитале, как мне говорили.
— А теперь просится к нам, — неодобрительно произнес Батраков. — Что у нас медом намазано? Столько желающих…Мне ее хвалили… Я ее знаю, правда, по наслышке.
— Смотря за что хвалили! А вот из госпиталя не знают, как ее ловчее сбагрить. Там все вверх дном перевернула.
— Она хочет к нам?
— Хочет…
— Как ваше мнение?
— У нас и так девчат больше десятка. Пулеметчицы, медсестры, две даже ПТР таскают.
— Но, кажется, в штате медчасти не все заполнено. Мне докладывал Баштовой…
— Не только Баштовой. За нее десятка два заступятся. Звенягин и то просит… Дело, конечно, ваше. Но в десанте девчата ни к чему — одна канитель с ними.
Последние слова были сказаны Батраковым так, чтобы их услыхала Таня. Посмотрев пренебрежительно на нее и нехотя ответив на ее приветствие, замполит прошел в штаб, куда направился и Баштовой.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан? —спросила Таня, подбросив руку ко лбу.
— Пожалуйста, товарищ главстаршина.
Букреев мог внимательно рассмотреть девушку, о которой так много говорили. Ему припомнился и Курасов, и его цветы, и разговоры Шалунова, и вообще все слухи, которые сопровождали эту светловолосую девушку с открытым и вызывающим взглядом серых глаз. Золотые нашивки главстаршины на погонах, берет с флотской эмблемой и вся морская форма, отлично сидевшая на ней, — все это шло к ней.
Таня просила о переводе в батальон, приводила какие- то невразумительные доводы и, окончательно сбитая с толку молчанием Букреева, запнулась и остановилась на полуслове.
— Насколько понял, вы хотите перейти служить в морскую пехоту?
— Да, товарищ капитан. И если вы думаете…
Она смотрела на него сразу потемневшими глазами, в которых можно было прочитать недружелюбие.
— Вы обдумали свою просьбу, товарищ главстаршина? — мягко спросил Букреев.
— Я все обдумала, товарищ капитан.
— Ну, что же… Я согласен… — Ему хотелось назвать ее просто Таней, так, как ее называли все. — Товарищ главстаршина…
Таня подсказала:
— Иванова, товарищ капитан.
— Завтра оформляйтесь. Я отдам распоряжение.
— Разрешите итти, товарищ капитан?
Он кивнул головой, и она, подбросив вверх руку, круто повернулась и сошла со ступенек. Букреев, не оглядываясь, прошел в штаб.
— Непонятно героическое, щебечущее и своенравное девичье племя, — поднимая голову от бумаг, сказал Баштовой.
Букреев снял фуражку и, повесив ее на крюк, вбитый в стену; сказал:
— Определение, пожалуй, верное, товарищ Баштовой.
— Слова контр–адмирала. Он, помню, рассказывал, как впервые девушек послали на базу…
— Интересно.
— Ну, можете себе представить! Впервые на флоте девчата… Переворот. Пошла ревность и тому подобный ассортимент. Потом все вошло в берега.
— Все же не женское дело быть автоматчиком, — убежденно сказал Батраков. — Противоестественное дело. Женщина не должна палить из ружья, бросаться в атаки, а может быть, и в рукопашную.
— Тяжело. Но ничего не поделаешь, — заметил Букреев.
— Когда Новороссийск отштурмовали, я видел на ка- ботажке убитых девчат из бригады Потапова, — вспомнил Баштовой. — Одной живот осколком распороло, второй — такая была черноглазенькая Маруся — полчерепа оторвало. Верно, — тяжело и дико.
— Но вот вы скажите, девушки в бою храбрые? — обратился Букреев к Баштовому. — Конечно, ваша жена не в счет.
— Храбрые? — переспросил Батраков. — Храбрые. Но только потому, что всего не понимают.
— Не представляют?
— Может, и не представляют, Букреев.
— Храбрые и самоотверженные, — сказал Баштовой. — Если девушку пошлешь под огнем как связного, пойдет и дойдет. Если прикажешь вперед в атаку, — не задумывается. Если нужно не сойти с места в обороне, — не сойдет. Это мое личное наблюдение, и никто не станет оспаривать его.
— Оспаривать не буду. — Батраков засунул в ящик стола бумаги, которые он просматривал. — А вообще шут с ними! Пойдем есть рагу. Вон, поглядите… — Батраков забарабанил пальцами по стеклу.
Букреев и Баштовой подошли к окну. К Тане, стоявшей у обрыва, подъехал на мотоцикле Курасов.
Поговорив о чем‑то, Курасов и Таня вернулись к мотоциклу. Курасов устроил Таню на багажнике, сел впереди, оглянулся, упираясь ногами в землю. Таня положила ему руки на плечи. Курасов нажал стартер. Мотор затрещал и через минуту голубая полоса отработанной горючей смеси повисла над кустами по дороге в направлении гор.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Выход батальона задерживался. Это помогло лучше провести подготовку. Войска Северокавказского фронта 9 октября завершили разгром таманской группировки противника и полностью очистили от немцев Таманский полуостров, тем самым закончив начатое раньше освобождение оккупированной немцами территории казачьей Кубани. Доведя свои войска до водного барьера Керченского пролива и тем сузив протяженность фронта, командующий, генерал–полковник Петров, выполняя приказ Ставки, отдал на центральные участки советско–германского фронта значительную часть своих дивизий. Еще до того, как была разгромлена группировка немцев за «голубой линией» (как называли ее германские генералы из- за обилия водных преград), командующий отпустил с Кубани кавалерийские полки кубанских казаков, шедших с ним от Каспия. Кавалерия при атаке укрепленного и хол- мистого Таманского полуострова не имела оперативного простора, а переданная на Украину, значительно помогла армиям, действовавшим по северному Приазовью, Днепру далее к Одессе. Теперь уходила еще часть войск — участников освобождения Северного Кавказа и Кубани— для новых подвигов, о которых вскоре узнала вся страна.
Фронт вышел к морю, и потому снова возрождалась Отдельная Приморская армия. Появились новые армии и дивизии, прославившие себя на Кавказе и Кубани; появились новые имена военачальников — Леселидзе, Гречко, Хижняка, Провалова, Лучинского, Вершинина, Ерма- ченкова и многих других.
На фоне грандиозных военных событий были мало заметны имена скромных офицеров батальона.
Букреев отлично понимал свое значение в общем гигантском механизме, собранном руками великого Маршала для окончательного разгрома врага. Он знал одно: ему был доверен батальон, и он должен сделать все, чтобы оправдать доверие и выполнить в полную меру своих сил порученную ему задачу.
…Манжула, своими постоянными заботами напоминавший Хайдара, нашел для своего командира комнатку у тихих хозяев–старичков. При появлении у них такого важного, по их мнению, квартиранта, они еще больше притихли, ходили бесшумно, а по ночам о чем‑то долго перешептывались в соседней комнате. Комнатка, занятая Букреевым, была в провинциальном вкусе: начиная от обязательного фикуса в глиняном горшке и до выпиленных лобзиком настенных украшений. Она обладала одним несомненным, впрочем, достоинством — выходила окнами в сад.
На аллеях лежали мягкие листья, осыпавшиеся с деревьев. С тихим шелестом залетали они на серое дно заброшенного фонтана, украшенного статуей метателя ядра с отсеченной кистью правой руки.
В короткие минуты отдыха Букреев бродил по саду, ощущал увядание деревьев, едва согретых скупым уже солнцем поздней осени.
Дома почти по всей улице были разрушены. Улицу как бы повалили наземь. Прибрежным домам особенно досталось от германских «штукасов». Улица обрывалась у бухты, подрезанная глубокими окопами оплетенными колючей проволокой. Все прибрежные города превращались в крепости, раскидывали в стороны крылья минных полей и траншей… Вражеский десант угрожал приморским городам; к борьбе с ним готовились.
Немцы еще ни разу не рискнули высадить десанты, хотя при стратегическом наступлении в их руках были удобные базы и отличные десантные суда, переправленные на Черное море из Ла–Манша. А сколько раз немцы видели у захваченных ими берегов суда черноморцев и черные бушлаты наших моряков?
