Владимир Дудинцев - Белые одежды
— Вот так, Федор Иванович… — сказал еще раз второй. А Киценко решил открыть новую тему.
— У вас на руках было чужое дите, как вы выразились…
— Да, было. Из него я там, в подполье, как вы говорите… Я вырастил там за это время вот такого юношу… — Федор Иванович достал из конверта и положил на стол подписанное Спартаком Петровичем письмо о приеме заявки на новый сорт. — Это один из лучших сортов в мире. Я бы даже так сказал: это не сорт, а человек. Он еще тогда тяжело болел. Боюсь, что его уже нет. Если так, он стал картошкой и будет своим телом кормить миллионы людей. Вы положите эту справку в те страницы, где показания Ивана Ильича Стригалева. Увидите, как строки нальются кровью…
Федора Ивановича опять клонило закричать, ударить кулаком по столу, и те двое по ту сторону, почувствовав это, подобрались.
— Лишили страну ученого, который давал сорта! Вредительство, между прочим. Чистейшее. Вот что надо было видеть!
— Эмоции, — сказал Киценко, глядя в сторону. — Эмоции.
— А почему в справке нет вашей фамилии? — поинтересовался второй.
— Моя роль тут не так велика. Когда вы его брали, сорт уже был…
— Где?
— У меня на хранении. Он уже чувствовал и передал мне…
— Брали его не мы… — сказал Киценко.
— Ну да, знаю. Ассикритов.
— Ассикритов, между прочим, в отставке.
— То есть, на генеральской пенсии, вы хотите сказать? — поправил его Федор Иванович. Второй развел руками:
— Генералу не дашь пенсию капитана. Мы хоть на пенсию проводили. А ваш академик…
— Не в наших стенах изобрели этот вейсманизм-морганизм, — перебил Киценко. — Вот над чем подумайте хорошенько. — И сразу остановил себя, замолчал.
— Значит, вы… — не смог унять любопытства второй. — Значит, вы кинулись в свои приключения ради этой картошки?
— Не совсем. Не совсем. Вас не посещало такое?.. Не было у вас когда-нибудь такого ощущения, что вы виноваты перед человеком… Перед двумя, тремя… Которым вы незаслуженно… Жизнь которых после встречи с вами пресеклась… Не было такого? У меня было. И есть до сих пор.
— А где вы работали?
Вместе с этим вопросом, который вырвался сразу у обоих, быстро высунулось и тут же спряталось что-то затаенное, чего Федор Иванович нечаянно коснулся. И он понял, что это самое ощущение было и у них. Только оно еще не стало силой, несущей перемены в жизнь.
— Я портил жизнь своим… не так. Не по долгу службы, — сказал он. — Просто очень легкомысленно жил. Испортить чужую жизнь легко. Портить — это как пух. Невесомая вещь. А искупать вину — это дело для многих прямо-таки невозможное. Некоторые даже смеются, — добавил он. Ему показалось, что в глазах второго скользнула неуверенная улыбка. Но он ошибся. Оба смотрели внимательно и строго. — Ну вот я и поставил себе… Она сама поставилась, задача. Сделал, правда, маловато…
— Был конкретный человек? — спросил второй.
— Двое. Первого помог… Отправить… Второго хотел спасти. И не успел. Не сумел…
— Это вы о Стригалеве? Да… Не успели… — задумчиво подтвердил второй, похлопывая пятерней по столу. Это было первое четкое подтверждение судьбы Ивана Ильича. — И вы, значит, ради этого на все пошли? — тихо продолжал второй. — Ведь вы на все пошли, на все!
Глаза у обоих увеличились. Оба притихли. И Федор Иванович молчал.
— Нестандартно поступили… — почти шепотом проговорил Киценко.
— Таких людей… нестандартно поступавших, между прочим, было много, — сказал Федор Иванович. — Если начать считать…
— Да, мы знаем, мы знаем… — второй еще больше затуманился.
— Между прочим, и Михаил Порфирьевич…
— Вы с ним были знакомы? — загорелся Киценко.
— Хотелось бы сказать не «был знаком», а просто — знаком. Слово «был» не оставляет надежды…
Киценко поднял руку, мягко останавливая его.
— Мы были друзья, — продолжал Федор Иванович. — У нас начала складываться такая дружба… Потому что первый раз в жизни я встретил такого… Я ведь что хотел… Я хотел сказать… Даже подчеркнуть… Что такие люди даже в то время были и в вашем учреждении.
— Н-да-а… — сказал второй, сжав губы. И Федор Иванович понял, что думать об этих людях хоть и можно… Да ведь и не запретишь…
— А вот сказок о них не расскажут… — продолжил он мысль.
Никто его не поддержал.
— А я что хотел… Я хотел сказать, что стать таким и сейчас ведь открываются возможности… Не закрыты… Ведь можете вы проявлять интерес не к конкретному своему делу, а к…
— Этот интерес не к конкретному своему делу как раз много и напортил, — сказал второй. — На этом поставлена точка.
— Федор Иванович недоговаривает, — засмеялся Киценко заинтересованно. — У вас имеется что-то для нас?
Второй слабо улыбнулся, как бы разрешая продолжать и одновременно оценивая находчивость и тонкость подхода, показанную гостящим у них сегодня оригинальным бесшабашным биологом.
— Я, может, и не явился бы к вам, — сказал Федор Иванович. — Продолжил бы свое небытие… Еще года на два. Если бы не это. Понимаете… Есть такой пруд, тихий… Совсем сначала ничего не видно было, гладь сплошная. Только коряга лежит в воде. Бревно. Вокруг него всякая мелюзга суетится, а оно лежит… А потом бревно открыло сначала один глаз, потом второй… Шевельнулось… И оказалось, что это среднего роста крокодил. Который двинулся прямо ко мне и спокойно так меня за ногу… А жертва связана — держит на руках дите. И крикнуть нельзя, надо молчать. А крокодила не моя нога, а именно дите интересует. И тащит… Могу и телефон дать…
— А точнее нельзя? — второй при этом взглянул на Киценко.
— Я же сказал: его дите интересует. Начальник есть такой, в сортоиспытании. Спартак Петрович. Впился как клещ — давай ему процент участия. Не меньше как пятьдесят процентов. Уже год задерживает. Уже на год сорт опоздал! И все передает через третье лицо…
— Вы это заявляете? Изложите письменно, и там, в бюро пропусков, висит ящик… Туда бросьте…
— Не-ет. Избави бог, не заявляю. Вы слушайте. Он улыбается и ждет, когда я ему в рот заплыву. Будет ждать и год, и два. Вот если бы вы позвонили… Вам ведь эта справка нужна?
— Да, да, конечно… — сказал Киценко.
— И мне же она нужна. Вот если бы вы позвонили и невинным голосом попросили его прислать вам копию. Еще лучше — с подробностями. Когда мы сдали ему сорт Стригалева. В каком положении сейчас… Он же трус! Только хлопни в ладоши — сразу нырнет на самое дно. Шкодливая дрянь…
— Это, к сожалению, не наше дело, — Киценко подобрал губы, — у нас другая задача…
— Это ваше, ваше дело. Послушайте! Почему хорошие люди страдают больше всех? Вот он стоит против всего общества, протягивает свой дар. А общество бьет его по протянутой руке, топчет! Сообща топчут, с помощью собрании. Так это делается, что и не найдешь виновного. А потом, когда человека уже нет, а дар его оценен, и уже наступила за столом тишина… О которой Пушкин сказал: «Уста жуют…». Хоть бы тут от человека отстали. Так нет же, из числа жующих вылезает соавтор: давайте мне пятьдесят процентов!..
— Не пройдет, Федор Иванович. Не уговорите, — сказал Киценко.
— Неужели нельзя поломать эту закономерность? Ну поломайте хоть сейчас! Сделайте нестандартное усилие! Позвоните этому борову, испугайте его!
— Вот именно — пугать. С этим покончено. Это совершенно не наше дело!
— Понимаю. Когда гнать замечательного ученого, это было ваше!.. Не хочу продолжать. Я забираю у вас справку. Вот. И кладу в карман. Справка вам нужна? Позвоните, он вышлет…
— Ну ладно, давайте номер телефона… — Киценко улыбнулся соседу, махнул рукой: — Действительно, нужна ведь справка. Подловил нас товарищ Дежкин…
В тишине зажужжал диск. Киценко набрал номер, поднял глаза к потолку, стал постукивать карандашом.
— Из Комитета госбезопасности, — сказал он служебным тоном. — Мне, пожалуйста, Спартака Петровича… Пожалуйста… — он оглянулся на обоих своих соседей, придвинувшихся к нему. — Спартак Петрович? Это из Комитета госбезопасности Киценко. Вам сдан для сортоиспытания сорт картофеля. По-моему, год назад. Автор Стригалев… Нет, вы мне скажите, сдан? А вы вспомните, вот передо мной документ за вашей подписью. Сейчас дату скажу… Вспомнили? Не можете вы мне выборочку прислать? Когда сорт сдан. В чем это конкретно выражалось. Да, я это и имею… Какого числа состоялось решение. Чьи резолюции, какого содержания. Как движется дело…
Трубка торопливо завибрировала. Спартак Петрович бился на крючке, что-то горячо втолковывал. Киценко не перебивал его. Кивал. Он прекрасно вел свою роль.
— Простите, Спартак Петрович, я повторю ваши слова. Значит, так. Стригалев, как вы сказали, взят органами. Известный вейсманист-морганист. Это точно? Академик Рядно упоминал на семинаре? Вот-т оно что… А кто же представил этот сорт? Дежкин? Федор Иванович? Я-асно… Дежкин представил сорт, — повторил Киценко, как будто записывая. — Что скрыли? Ах, факт взятия Стригалева! Дежкин скрыл? Дежкин назвался Стригалевым? Ходит по министерствам как Стригалев! Хорошо, все ясно. Да… Спартак Петрович, это все? Скажите… Да, я понял. Скажите… Я у вас разве об этом спрашивал? Вы записали себе то, о чем я вас просил? Пожалуйста, будьте добры, вот это мне подробнейше и напишите. И желательно в пределах двух дней…
