Евгений Воробьев - Незабудка
— Очень далекая тетя, — отрекомендовалась старуха. — Как говорится по-российски — седьмой кисель на одной воде сварили...
Она провела меня в знакомую комнату. Старуха не выставляла своей приветливости напоказ, в ней все было естественно, без приторности — и тон, и каждый жест.
— А можно повидать панн Тересу Сикорску?
— То неможливе. — Старуха с сожалением развела руками. — Шкода, але... Нема Тересы...
До чего же я огорчился этим известием! Будто Тереса мне назначила на тот вечер свиданье, а сама о нем позабыла. В ту минуту я понял, как тосковал по Тересе все годы, как мне ее недоставало в жизни!
До меня не сразу дошло, что пани Тереса попросту уехала. Она уехала несколько дней назад, старуха еще докуривает ее сигареты. Далеко? Очень далеко. И надолго? Этого старуха сказать не может. Через час — полтора вернется с работы дочь пани Тересы. Может, пан подождет? Знаком ли пан россиянин с Сабиной?
— Да, то есть нет. Хотя, пожалуй, все-таки знаком...
Я показал рукой чуть пониже стола, и старуха понимающе закивала — така малютка была Сабина. О-о-ей!!! Теперь Сабина — одна из наилепших девушек города. Да что там — города! Всего Шлёнска! Сабина — некоронованная «мисс Силезия». Первая красавица во всем воеводстве. Вот это урода! Почему пан машет рукой? Разве россияне говорят иначе? Уродиться красивой — об этом мечтает каждая девушка. Старуха тяжело вздохнула: она тоже когда-то мечтала проснуться однажды такой, чтобы не завидовать чужой уроде, то есть красоте. Но чудеса теперь не в моде, и с ней такого чуда, как, наверно, успел заметить пан, не произошло. Старуха сказала это с давнишней, уже отболевшей грустью...
Я все не решался спросить об отце Сабины, а тут подошел к простенку между окнами и увидел знакомый портрет молодого жолнежа, да только — в траурной рамке.
Я несмело пошарил глазами по стене — где же фотография Тересы? Честно говоря, я очень боялся, что увижу Тересу, совсем непохожую на себя, на прежнюю. Однако фотографии не было.
На стене висел лишь снимок звездного неба, больше похожий на рентгеновский.
Так хотелось побольше разузнать о Тересе, но язык никак не поворачивался начать расспросы. Неужели трудно понять, что мне совершенно неинтересно слушать сейчас какие-то подробности о старухе или об этой Сабине — ни о ком, кроме Тересы?..
Я отважился спросить, где Тереса работает. О-о-ей!!! Разве пан не ведает? Она — директор родильного дома. Лучший родильный дом в воеводстве. Над этим домом тоже горит красная звезда, как над шахтой, которая выполняет план. Впрочем, что касается деторождения, то шахтеры Шлёнска, насколько старуха помнит, всегда выполняли план... Тереса — не последний человек в поселке. Шахтеры выбрали ее в Раду Народову — это очень большая честь!..
Комната оказалась меньше, чем жила в моей памяти все годы — это было как воспоминание детства. Мебели прибавилось? На месте кроватки Сабины стояла просторная тахта с низкой спинкой.
Я невольно посмотрел под ноги — будто на полу могла остаться с той поры черная мыльная лужа. Пол был устлан светло-зеленым, под цвет тахты, ковром современного рисунка.
Та же самая божница в углу. А рядом со снимком звездного неба — знакомые ходики. Тикают! Взглянул на стрелки и тут же забеспокоился. Долго же я, оказывается, плутал по городку! Начало двенадцатого. С полчаса уже сижу. А если придется прождать Сабину еще час? Нельзя же уйти сразу после того, как мы с ней во второй раз познакомимся! Как бы не оказаться непрошеным, да еще назойливым гостем!
Я поднялся, старуха не стала меня уговаривать. Пан прав, ему нет смысла ждать Сабину. Старуха не боялась показаться негостеприимной.
— Але, пан россиянин зайдет завтра утром?
— Нет, завтра утром я занят, весь день в шахте.
Гм, может быть, Сабина эту неделю работает по вечерам, а после воскресенья перейдет в утреннюю смену? Тогда я зайду в понедельник или во вторник после двух. Старуха замахала рукой. Сабина бывает дома только по утрам. А в половине первого уезжает на работу. Она служит в планетарии. Утром на звезды никто не смотрит, утром звезды плохо видны, утром о звездах все забывают. Шановный пан, наверно, слышал про местный планетарий? Это в новом парке, в Хожове. Довольно далеко от их местечка, около часа езды на трамвае. Может, пану россиянину завтра вечером сюда не приезжать, а прямо поехать к Сабине на работу?
И снова чувствовалось, что говорит она так, не боясь показаться неприветливой, озабоченная лишь тем, чтобы мне было удобнее.
— А как найти Сабину? Ее фамилия — тоже Сикорска?
— Какая же еще?
— Может, она замужем?
— О-о-ей! То правда, много кавалеров молится, чтобы Сабина приняла их фамилии. Но пока она — Сикорска...
Найти Сабину очень легко. Или на площадке, где стоят телескопы, или в круглом зале, где все сидят в темноте, а потолок, то есть небо, все время меняется... Старуха тоже была однажды в этом темном зале и, когда вышла, не могла повернуть головы. Это удовольствие не для старого человека. Все время задирать голову кверху, а морщин на шее хватает и без планетария...
Признаться, невеселые размышления одолевали меня на обратном пути. Старуха очень тонко заметила, что морщин на шее хватает и без планетария. К чему искать эту самую дочку, пусть дочка в самом деле первая красавица во всем воеводстве, — она не заменит мать, которая уехала далеко и, кажется, надолго... Значит, не свидеться мне с Тересой... После того, как я счастливо очутился в городке, нашел дом Тересы, узнал, что она жива-здорова...
А вдруг Тереса получит мой привет и не сможет вспомнить от кого?
Я шагал к себе в отель, ни о чем другом не мог думать.
12
Еще не смерклось, когда я отправился в далекий Хожув, в парк культуры.
По Силезии ходят трамваи дальнего следования. Если не ошибаюсь, можно проехать трамваем с пересадками километров сто двадцать, а то и больше.
Иногда путь трамваю перегораживает шлагбаум. Но заводской или шахтный паровоз весьма расторопно перебирается через улицу, таща за собой хвост вагонов или вагонеток, и трамвай продолжает путь.
Города, городки и поселки так близко жмутся друг к другу, что окраины одного — в то же время предместья другого. Только по дорожным указателям и можно иногда установить, что выехал из одного города и въехал в другой. Вот теснота-то! И все время высятся вблизи или маячат на горизонте трубы, копры шахт, терриконы, или, по местному говоря, халды. Едкий горьковатый дым окутывает вершины халд, они курятся, как вулканы. В пасмурную погоду дымы видны не столь отчетливо, а проплывающие тучи походят на дымы.
У подножья халды, у самых трамвайных рельсов, стояли тележки, а старухи, старики, ребятишки карабкались с ведрами по крутому склону террикона, выбирали куски угля из породы.
Еще десяток-полтора трамвайных остановок, еще несколько раз сивоусый кондуктор с вежливостью дипломата осведомился у паньства, то есть у нас, у пассажиров, не забыл ли случайно кто-нибудь купить билет — и вот он, знаменитый парк культуры в Хожуве!
Поляки называют парк «зелеными легкими Шлёнска», и это на самом деле оазис в задымленной округе, где все стены домов, заборы, черепичные крыши и кресты костелов почернели от вековечной копоти. Здесь дождь и тот идет уже грязный, если небо заволокло дымом. И в безоблачный вечер не всегда увидишь звезды.
Каждому интересно сходить в планетарий, полюбоваться на потолок-небосвод, но самые благодарные и любопытные посетители — шахтеры. Может, потому, что мы день-деньской не видим неба — так любим глазеть на звезды.
В круглом лектории начался очередной сеанс.
— Подождите хвилечку, пани Сикорска занята, она в просмотровом зале.
Меня ввели в зал, где купол подсвечен фиолетовым светом. Чьи-то руки властно и бережно усадили в свободное кресло, в темноте его сразу не увидеть.
Звезды двигались по небосводу, блики мигали на чьих-то очках, на серьгах, на пуговицах.
Вот так выглядит небосклон над поселком Мирный в Антарктиде. Теперь посмотрите на августовские звезды в нашем Шлёнску. А вот каким видят небо советские ученые на дрейфующей станции, на околице Северного полюса.
Зрители сидели в мягких креслах, обратив лица кверху. Не у одного меня онемела шея, все вокруг вертели головами, словно им внезапно стали тесны воротники.
Окончилась лекция о «луннике», плохо мною понятая из-за слабого знания языка, а также астрономии. Кроме того, мешала неотвязная мысль — «сейчас увижу Сабину», и сомнение, «смогу ли ее узнать?».
Зажегся свет, все зажмурились, словно только что поднялись из шахты.
Я обвел взглядом зал и в нескольких шагах от себя за пультом управления увидел девушку.
Она сидела в белом халате, опустив голову. Я хорошо видел только пучок волос, перехваченный черной бархатной ленточкой, видел чистый лоб и разлетистые брови.
