Виктор Шевелов - Те, кого мы любим – живут
И, может быть, о нем так бы никто и не вспомнил, если бы не одно обстоятельство, приключившееся на днях и вызвавшее много разговоров в школе. Андриеш Стеля, пионерский вожак и любимец школы, подрался со Спиридоном, сыном Петри Балана. Спиридон и его отец, как две горошины, были похожи друг на друга. Голова торчала вверх, подбородок, губы, нос и глаза — все тонкое, острое. Худой и приземистый, колючий, как шиповник, Спиридон обладал немалой физической силой. Ребята его побаивались. И не столько силы его, сколько подлой хитрости. Однажды в драке он прокусил ухо одному мальчишке, который положил его на обе лопатки. И тот так и остался с рваным ухом.
Началось с того, что ребята, посоветовавшись, решили создать при школе опытное хозяйство, где бы они в свободное от занятий время смогли обрабатывать землю, как это делают их отцы и матери в колхозе, разводить кроликов, растить телят. Застрельщиком был Андриеш.
Спиридон, слушая и наблюдая за ребятами, хихикал и посмеивался.
— Чепуха, ничего у вас не выйдет, — сказал он.
Поднялся спор. Спиридон внес такую неразбериху в затеянное ребятами дело, что трудно было найти ему начало и конец.
— Подстрекатель, — назвал его Андриеш.
— А я ничего, — пожимая плечами, вскинул тонкие, как лезвие, крысиные брови Спиридон. — Если вам хочется, то можно и бригаду и хозяйство. А если не нужно, так и не нужно. И я за то, как все. А ты, Андриеш, в начальники лезешь. — Спиридон засмеялся.
— Эх, ты… — сказал Андриеш. — Что ты, что твой батька — одна вам цена, все шиворот-навыворот хотите: не люди, а репьи, так и цепляетесь ко всему.
— Ты гляди у меня!
— Нечего мне глядеть!
Спиридон позеленел от злости:
— Ах, так! — и, не раздумывая, ударил Андриеша головой в челюсть.
Андриеш и опомниться не успел. Спиридон подставил Андриешу ногу и опять ударил. Андриеш едва не упал, но изловчился и подмял Спиридона под себя. Тот завизжал, будто его резали, а сам старался угодить кулаком Андриешу под ложечку. Андриеш опять поддал. Спиридон вдруг заплакал и запросил пощады.
— А я к тебе и не лез с дракой, — тяжело дыша и поднимаясь с пола, сказал Андриеш. — Иди умойся. Размазня!
Спиридон направился к выходу, но не сделал и двух шагов, как вдруг повернулся, подлетел к Андриешу, обхватил его сзади за шею и зубами вцепился в ухо. Андриеш взвизгнул от боли. На белую рубашку из уха потекла кровь. Он едва смог сбросить с себя Спиридона, но, сбросив, навалился на него всем телом и бил так, что его с трудом оттащили подоспевшие ребята.
Спиридон на этот раз уже не плакал. Крысиные глаза его сухо сверкали, маленький острый подбородок вздрагивал, зубы выбивали дробь. Он пригрозил Андриешу:
— Запомни, вожак. Мы с Ионелом тебя поймаем в темном углу… Убьем!..
Ребята замерли. Растерянно глядели друг на друга и на сгорбившегося Спиридона. Ионел хоть и учился в пятом классе, но боялись его даже семиклассники: он был ловкий и сильный, сравниться с ним в этом никто в школе не мог. Но не это сейчас вдруг заняло ребят. Все неожиданно вспомнили, что Ионел больше месяца не ходит в школу и нигде его не видно. И пусть он плохой ученик, а о плохих думать никогда не хочется, но, может быть, у него беда?.. Впрочем, если он друг Спиридона, то лучше, что его нет. Так решили все.
5По утрам уже случались заморозки. Напоенная дождями земля покрылась стеклянной коркой льда. Деревья, стряхнув себе под ноги листья, ощетинились в серое небо. Ионел пытался увидеть из маленького, как спичечный коробок, окна хоть краешек неба, но заслоняла старая, со скрюченными сучьями груша. Одна ее ветка уперлась в самое стекло, и Ионелу казалось, что чья-то черная рука тянется к нему и хочет схватить за горло. Ему трудно было дышать. В больницу Ионела не повезли. Отец вообще никого к себе в дом не пускал. Отхаживала Ионела бабка Степанида, прикладывала к груди какие-то мокрые тряпки и поила горьким настоем трав. Проболел Ионел с тех пор, как отец его ударил сапогом, больше месяца. Мать не верила, что выживет сын, совсем извелась, стала еще тоньше, ходила как тень. У Ионела мучительно ныли перебитые два ребра, кололо в груди. Слабый и жалкий, он впервые сегодня выглянул в окно и чему-то обрадовался, заулыбался. Он долго думал и никак не мог понять чему… И вдруг понял, и его сердце чутко забилось. Он обрадовался тому, что там, за окном, есть жизнь. Светит солнце, идет дождь, глядятся в небо, как в зеркало, сады, бегают ребята, о чем-то всегда недовольно толкуют между собой взрослые люди. Жизнь! Он до этой минуты не знал, что это такое. Все еще улыбаясь, Ионел опять взглянул в окно, но корявая груша заслоняла окошко, и ему так ничего не удалось увидеть.
Дважды Ионела навестила Нина Андреевна, учительница, у которой такие ясные, с золотыми искорками глаза, черные как вороново крыло волосы и красивое, как у сказочной царевны, лицо. Нина Андреевна что-то ему говорила о школе. Он не понимал ни одного ее слова. Сквозь густой туман и боль в голове уловил только, что она боится за его здоровье и хочет знать, почему он занемог.
Ионел не собирался жаловаться. Он лучше перенесет все сам. Он не скажет и об отце. Как щенку, ему дали пинка сапогом. Может, это к лучшему: теперь до конца он узнал, кто такой его отец, и больше в нем не обманется. А может быть, отец по ошибке ударил, не разобрал, чего хотел от него Ионел?..
Во второй раз, когда Нина Андреевна пришла к Ионелу, он схватил ее руку, уткнул в ее теплые, мягкие ладони свое высохшее, как кость, лицо и заплакал.
— Я поправлюсь. Я сдержу свое обещание, Нина Андреевна, верите? — тяжело дышал Ионел.
Нина Андреевна не забыла, что когда-то давно Ионел сказал ей твердо: «Буду учиться».
— Верю, Ионел. Очень верю, мой мальчик. Не надо плакать. Ты мужчина, Ионел. Ты сильный. Скорее приходи в школу.
Ионел поднял на Нину Андреевну заплаканное лицо. Она платком вытерла ему слезы.
— Вот так лучше, — сказала она.
Ионел улыбнулся. Нина Андреевна показалась какой-то другой. Она не только самая красивая для него. У Нины Андреевны доброе сердце. После сестры никого нет ему роднее ее.
— Скорее приходи в школу, — повторила она.
— Я поправлюсь…
Нина Андреевна ушла.
Звоном далеких ребячьих голосов отдалась в сознании школа. Стало как-то легко на душе. Но радовался Ионел только мгновение. Он вдруг почувствовал себя затерянным и никому не нужным. Самое худшее в жизни — быть никому не нужным. Его ни разу не навестили ребята из школы. Ионел неподвижно лежал с широко открытыми глазами и смотрел в потолок.
Вечером вдруг пришел Спиридон. У Спиридона под глазом синяк, другой глаз совсем заплыл и нос расквашен. Ионел невольно улыбнулся.
— Кто это тебя так разрисовал? — со слабой улыбкой спросил он.
Спиридон, корчась от боли и от не понравившейся ему шутки, скороговоркой сказал:
— Андриеша сейчас бил. Ты не гляди, что я такой тощий. Силы у меня на всякого хватит. Андриешу я ухо прокусил и пообещал еще с тобой ему прибавить.
Ионел не считал Спиридона своим другом. Спиридон был на два года старше и не нравился Ионелу. Но все складывалось так, что Ионел, не имея друзей, нередко бывал вместе со Спиридоном. Как-то даже Ионел защитил Спиридона от ребят, которым тот чем-то насолил.
Сейчас Спиридон, глядя на больного Ионела и захлебываясь в многословье, рассказывал, что в школе решили создать производственную бригаду, а он так «ножку подставил», что из затеи Андриеша одна пыль пошла.
Спиридон явно хвастал и привирал. Ионел успел убедиться, если Спиридон что-то хвалит или говорит о чем-то плохо, то обязательно должно быть все наоборот. Андриеша же Ионел уважал, втайне завидовал ему, но считал, что дружить с ним ему, Ионелу, недоступно. Андриеш — вожак. Он и учится здорово, и собою красивый, рослый парень, и одет всегда хорошо. Все у него отлично. Андриеша все любят. А Ионел — всем чужак-чужаком, да вдобавок еще и сын сектанта. Куда уж ему, Ионелу, лезть в друзья к Андриешу. Но, если он выздоровеет, он все-таки побьет Андриеша, чтобы не трогал и не обижал Спиридона.
— Потому что твой и мой тата — друзья, поэтому они нас и не любят. Вот поэтому нам и надо быть потеснее и вместе, один за одного, — вдруг заключил свой рассказ Спиридон и погрозил: — Ничего, мы у них на ферме кроликам в корм сурьмы и купороса подсыплем. Передохнут.
У Ионела отхлынула от лица кровь. Точно накаленным докрасна железом прикоснулся к живой ране Спиридон. «Огнем и мечом, словом и делом, руками и ядом…» — всплыли в памяти слова огца. У Ионела побелели губы. Он уставился в упор на Спиридона и живо, представил его отца — Петрю Балана с маленькими, острыми глазками, которые не глядели, а сверлили. Даже затошнило, до того вдруг стал противен Спиридон.