Анатолий Черноусов - Экипажи готовить надо
«Завтра же надо покончить с этим, завтра же! А если упрется, то пойду к начальнику, пусть забирает этого обормота от меня! В противном случае, скажу, отказываюсь работать…»
Но тут Анна Петровна подумала, что убирать вожатого с отряда или из лагеря — это же без педсовета не обойдется. А если педсовет, надо будет что-то говорить. А что она скажет? Чем он там с ними занимается в лесу?
Поднялась, вышла на террасу, где в углу были свалены кучей уродливые корни, сучки, чурки, пни. Шкаф набит бумагами с каким-то схемами. Посмотрела одну такую схему. «Геологов собирается из пионеров делать, что ли?.. А может, завтра сходить с ними?.. Чтобы знать? Чтобы иметь аргументы?.. Да, пожалуй, иного выхода нет».
Глава 14
На следующий день третий отряд пошел в лес не только с вожатым, но и с педагогом.
К заранее намеченному месту прибыли также отряды Тани Рублевой, Ирины и Зои, прибыли для проведения туристической эстафеты.
Выстроив отряды на поляне в виде каре, Иван, увешанный компасами, свистками и веревками, вышел на середину, разъяснил условия соревнований и распорядился начать эстафету.
Командам, по шесть человек каждая, давался старт, они срывались с места и, осыпая ногами глину, вызывая целые лавины, скакали по береговому обрыву вниз, к воде. Там, на узкой песчаной полоске лежали пустые рюкзаки, в которые надо было правильно и быстро уложить походные вещи. Укладывали и бежали к ручью, к переправе. По бревнышку надлежало перебраться самим и перенести на тот берег якобы пострадавшего товарища. Потом — быстрей, быстрей опять к заливу, к лодке, что стоит неподалеку от берега на мелководье.
Взобравшись в лодку, шестерка гребла к обрывистому мысу, а, причалив, начинала карабкаться по круче. (Тем временем лодка возвращалась за следующей группой). Наверху судьи вручали командам компасы и талоны с координатами места, где должна быть установлена палатка. И вот — кто быстрее, точнее, правильнее…
Анна Петровна, стоя на краю обрыва среди орущей, свистящей и подбадривающей публики, ахнула, когда неуклюжий Сева Цвелев, прозванный Бочей, грохнулся в ручей вместе с «пострадавшим» Геной Мухановым. Ахнула и уже после этого, сама того не замечая, «заболела». Ее наэлектризовала толпа болельщиков, которые орали: «Быстрей!», плевались с досады, хохотали и стонали. А команды неслись по маршруту, ничего не слыша и не видя, кроме препятствий на своем пути.
Вот шестеро бросились к лодке все сразу к одному борту — лодка зачерпнула. Вот они, мокрые, в лодке. Неразбериха. Вот, наконец, догадались: двое на весла, один за руль, остальные чем попало — воду за борт. Гребут, гребут, гребут. Выскакивают, лезут по отвесному склону, цепляясь за корни сосен, срываются, сшибают собой задних. Глина налипла на мокрые штаны и рубахи, но мальчишки лезут, лезут, лезут.
— Быстрей же, быстрей! — верещит рядом с Анной Петровной Люся Иванова.
«Хиленькая», так зовут Люсю ребята. В лагере Люся на особом режиме, ей противопоказаны всякие перегрузки. Теперь же Люся приседает, подпрыгивает на своих ножках-карандашиках, хватает Анну Петровну за руку, жалуется:
— Ну, почему меня не взяли? Я бы сейчас, эх! — и вдруг кричит Севе Цвелеву, который задерживает команду: — Ну, разве так надо, Боча? Балда-а!
Щеки у Люси пылают, обычно тоскливые и неживые глаза блестят.
«Откуда что взялось!» — только успела подумать Анна Петровна, как толпа болельщиков повалила к последнему заключительному этапу эстафеты. Увлекаемая Люсей, поспешила туда и Анна Петровна.
А там мальчишки из отряда Ирины Дмитриевны только что установили палатку, причем под дном палатки оказалось два здоровенных пня.
— Ну, а теперь ложитесь в нее! — сердилась Ирина. — Ложитесь, ложитесь. Потом поделитесь впечатлениями…
Неудачники скребли в затылках, оправдывались, разумеется под хохот и издевательские реплики болельщиков, что-де компас указал на эти пни…
Затем все двинулись к месту соревнований по стрельбе. Здесь распоряжалась Таня Рублева.
— Огонь! — кричала она.
И шесть красных оперенных стрел, выпущенных из тугих черемуховых луков, летели в большие яркие мишени, подвешенные между сосен.
Азарт соревнования нарастал, все меньше и меньше оставалось стрелков. Таня Рублева и подоспевшие к ней на помощь Иван, Ирина и Зоенька с трудом оттеснили болельщиков за линию огня.
Наконец стрелков, идущих без промахов, осталось всего двое: мальчишка по имени Чингис из Таниного отряда и Боря Анохин — из третьего. Чингис спокойно брал длинную прямую стрелу, вскидывал перед собой лук, и красная стрела, как луч из узкого черного глаза, нацеливалась точно в мишень. Затем он плавно опускал тетиву, и стрелы одна за другой пороли картон в самом центре у цифры десять.
— Давай, Чингис! — кричали болельщики. — Так их, Чингиска! Есть! Снова десяточка!
Боре же они кричали: «Куда тебе, враль! Стрелок нашелся! Сдавайся!»
Боря Анохин внимательно и сердито следил за движениями соперника. Он не глядел на мишень, как все другие стрелки, он глядел на Чингиску в то время, когда тот стрелял. Боря не слушал что орали дураки болельщики, он вцепился глазами в Чингиску и мысленно проделывал за ним все движения, даже глаза сужал, как он, даже зубы скалил так же. Боря Анохин решил победить. Ему надо было победить. Его не взяли в эстафетную команду. Он, видите ли, маленький, у него ноги короткие… Ну, что ж, он покажет сейчас…
«Посмотрим, Иван Ильич, посмотрим!»
А еще Борю разозлили болельщики, хотя он их и старался не слушать.
«Дурачье, — думал Боря. — Орут: враль, враль! А ведь сами же слушают, рты поразевают! Виноват я, что ли? Раз получается не то, что думаю. Начну рассказывать все как было, а потом само собой… Но ведь слушают! Так чё орать: враль, враль? »
Чингисова стрела вонзилась в мишень, и, мгновение спустя, Борина стрела, как тень, сделала то же самое. Шум растет. Стрелы одна за другой: Чингис, Боря, Чингис, Боря, «Огонь!», «Огонь!».
И вот два пучка красных стрел торчат в десятке. Чингис опустил лук, Боря опустил тетиву, послав последнюю стрелу.
Никто ничего не понял. Ринулись к мишеням. Чингис сработал чисто: все десять стрел в десятке. А у Бори — девять. Что за черт? Где же десятая? И вдруг ахнула толпа. Одна стрела торчала в другой.
Что тут началось! Борю схватили, стали подбрасывать в воздух, потом кричали: «Молодец!», «Ну и выдал фокус!». А он, оглушенный внезапно свалившейся на голову славой, все пытался рассказать, что ничего удивительного, что как-то он вогнал целых… десять стрел одна в одну!..
Под звуки горна судьи вручили Боре приз: лук и колчан, украшенный серебряной чеканкой (станиолевой бумагой).
Не успели утихнуть страсти вокруг неслыханного случая, как Иван с мотком капроновой веревки полез на высокую сосну. И толпа хлынула к сосне.
Анна Петровна, поостыв от эстафеты и дуэли лучников, снова осуждающе смотрела на своего помощника. «Неужели, — думала она, — человек не понимает, что это не педагогично, что это мальчишество — завоевывать авторитет таким путем? Сегодня лазит с ними по деревьям, завтра они начнут похлопывать по плечу и называть Ванькой… И отряд развалится от такого панибратства, не отряд будет, а банда…»
Привязав один конец веревки к вершине сосны, Иван спустился вниз и, поднявшись на другую сосну, привязал к ней другой конец веревки. Затем зацепился за веревку каким-то крючком и, оттолкнувшись от ствола, прыгнул в пространство между вершинами. Рывок! Как струнка, дернулась веревка, спружинили вершины, и вытянутое тело заскользило на фоне неба от одного дерева к другому. По толпе прошел гул удивления и восхищения, среди мальчишек начался тарарам, каждый лез вперед, у сосны — давка, споры, крики.
«Ну вот, — усмехнулась Анна Петровна. — Дикость, и больше ничего».
Но тут в самую гущу столпотворения спустился Иван. Подняв руку, он заговорил, и толпа стала успокаиваться, глухо ропща, вытягиваться в очередь.
Анна Петровна повернулась и, не замеченная никем, пошла по тропке, что вилась по-над обрывом к лагерю. Как ни странно, но более всего Анне Петровне было неприятно видеть это повиновение, это покорное выстраивание в очередь… Она поймала себя на том, что, думая о помощнике плохо, она фальшивит сама перед собой. Ведь если честно, ее прямо-таки заворожили цепкие движения рук и ног, гибкость сильного тела, обезьянье проворство. Она еще в жизни не видывала, чтобы взрослый человек так быстро и ловко карабкался к вершине дерева! Это она… а ребятишки? Ведь если честно, если не лукавить с собой, то эта эстафета… что в ней предосудительного? И если честно, то красиво ли было с ее, Анны Петровны, стороны наказывать его за выступление на педсовете? Ушла, оставила одного с отрядом…
Такие мысли пришли Анне Петровне в голову, и на душе от них делалось все тяжелее, все тревожнее. Становилось ясно, откуда это насупленное упрямство на лице у Славика, становилось ясно, почему пионеры последнее время не замечают ее, особенно мальчишки.
