Илья Штемлер - Уйти, чтобы остаться
— О чем вы думаете? Как ваши дела? После статьи Киреева вы почувствовали себя на коне?
— Как мои дела? Отлично! Наконец-то я начну заниматься настоящим делом… Столько времени слонялся по отделу, мозолил всем глаза, изнашивал дорогую аппаратуру, занимал радиотелескоп… Все! Теперь приступим к серьезным исследованиям. Со старым все! Начинается новая жизнь, как сказал Чехов.
Ковалевский удивленно посмотрел на Вадима. Он не понял и переспросил.
Неужели Ковалевский не в курсе событий, развернувшихся у Киреева? Вадим воспрянул духом. Он шагнул к доске и принялся доказывать, почему новая проблема при заданных условиях чрезвычайно сложна. Коричневая грудь доски покрылась рябью знаков и схем…
Ковалевский молчал. Вадим обернулся, ему почудилось, будто Ковалевского нет в коридоре. Профессор стоял спиной к доске и разглядывал дальние холмы. Вадим раздраженно бросил мел:
— Извините, Роман Степанович… К сожалению, это теория, — произнес Вадим. Злой намек. Профессор давно отошел от теории и тщательно это скрывал. Ходили слухи, что он не жаловал тех, кто пытался его в этом уличить. И жестоко мстил. Ну и черт с ним…
— Я знаю, Вадим Павлович, тема малоперспективная, — проговорил Ковалевский ровным голосом. Он не замечал ехидства Вадима. Он был поглощен своими мыслями.
— Тогда почему вы…
— «Почему, почему…» Потому! — нервно проговорил Ковалевский. — Ваш Киреев — параноик. Его мания — новый радиотелескоп для эпохальных открытий. Ради этой постройки он готов браться не только за сомнительные темы, но и таскать мешки на пристани. А что толку? Я вас спрашиваю, где смысл? Еще один параболоид…
Ковалевский ходил по коридору огромными шагами. Ему было тесно. Он задыхался. Вадим впервые видел Ковалевского таким возбужденным. И это почему-то выглядело забавно.
— Смотрите на него! Ему весело, он улыбается, — рычал Ковалевский. — Каждый считает делом чести построить инструмент своей конструкции. Оставить память! А государственные деньги кто считать будет? Что вы смеетесь, не понимаю?
— Вы пересказываете мои мысли, Роман Степанович, — пояснил Вадим, сдерживая улыбку.
— Тем лучше. Ох уж эти мне ученые-частники!
Вадим смеялся. Ковалевский перестал обращать на него внимание. Или ему нравилась подобная реакция.
— Послушайте, теоретик… Какой должна быть база радиотелескопа, чтобы всерьез конкурировать с космическим аппаратом? Скажем, для Венеры?
— В сантиметровом диапазоне интерферометр с базой в сто тысяч лямбда.
— Вот именно! То есть минимально один километр… Допустим, серьезные технические трудности, но это фундаментальная работа! А что даст киреевский инструмент? Еще десяток пухлых отчетов, интересующих только Киреева!
— Почему бы вам не выступить на Ученом совете? — прервал Вадим.
— Ни черта не получится. Весенину этот план по душе. Как же, у всех есть радиотелескоп, а у него не будет. Выкусите! Он еще деньжат подбросит…
— Простите, Роман Степанович, но вы заведующий отделом.
— Бывший.
— Что?!
— Ухожу!.. Теперь у вас будет Киреев. Единственный строитель.
Теперь Вадим не улыбался. Придется заниматься новой проблемой. И это довольно грустно.
4— За город я не поеду на ночь глядя. Тем более на мотоцикле. Женщине это просто неприлично, я так считаю.
— Что же мне с ним делать?
— Кто же вас просил приезжать на мотоцикле?.. Знаете, я лучше пойду домой. Так спокойней будет.
Но Вероника не уходила. Она открывала и закрывала с пистолетным щелканьем красную плоскую сумочку.
— Жаль. Не бросать же мотоцикл, — произнес Вадим.
— А кому он нужен? Оставьте, потом возьмете, — посоветовала Вероника, брезгливо глядя на кроткую «Яву». — Сколько машин на площади стоит. И ничего.
Идея! Действительно, на площади платная стоянка.
На подоконниках университетского общежития сидели студенты. Третий, мужской, этаж дискутировал со вторым, женским. Кто-то выставил в окно радиолу. Из углового окна звали Сережу. Какой-то тип спускал на веревке логарифмическую линейку с третьего этажа на второй. Девушка протягивала руки, стараясь ее поймать. От хохота это не удавалось. Из двух соседних окон подавались советы.
Вадим, Вероника и мотоцикл моментально приковали внимание всего фасада.
«Что, заглохло, паря?»
«Садись, подтолкнем!»
«Девочки! Красавчик с мотором. Дефицит!»
Чтобы попасть на площадь, надо обогнуть общежитие. А там уже недалеко.
— Какой стыд, — зло шептала Вероника. — Теперь вы видите, что наделали? — Она ускорила шаг.
— Не обращайте внимания, они ведь шутят, — произнес Вадим.
— Девушка, плюнь на тачку! — выкрикнул белобрысый студент, вероятно второкурсник, не старше. — Давай женимся, девушка, у меня есть шкаф!
Вероника прижала сумочку и побежала за угол. Следом раздался пронзительный вой и свист.
Вадим рывком нажал стартер. Мотоцикл радостно взревел. Веронику он настиг на углу. Не останавливаясь, Вадим махнул в сторону площади и прибавил газ…
Смотрителем стоянки был парень лет восемнадцати. И, судя по разбросанным на конторке тетрадям, студент. Не поднимая головы от какой-то схемы, он объявил, что мест нет.
— У меня мотоцикл.
— Мотоцикл? — почему-то удивился парень и высунул голову в окошко. — Ага. Мотоцикл, — подтвердил он и сел. — Номер?
— 32–45.
— 32–45? — грозно переспросил парень и вновь высунул голову. — Ага. 32–45, — удовлетворенно подтвердил парень, словно довольный, что Вадим не соврал. — Фамилия?
— Чья?
Парень рассмешил Вадима.
— Слушай. Приходи завтра, поострим. А сейчас я на работе!
Вадим назвал себя. Парень ему перестал нравиться…
Они пересекли площадь и переулком спустились к набережной. Река утекала гладким темно-сиреневым зеркалом. За Стрелку и дальше. На набережной было светлее, чем в городе. Небо до половины потемнело. Словно медленно натягивали штору. А самая кромка горизонта была ярко-красная с желтой радужной бахромой. И еще лес. Темно-синий. Или сине-зеленый. Вадим остановился у парапета. Вероника вопросительно посмотрела на него…
Боковые плафоны вкрадчиво освещали столик. В их свете бледное лицо Вероники казалось довольно эффектным. Как тогда, при первом знакомстве.
К столику подошел узенький молодой человек в черном костюмчике и пригласил Веронику танцевать. Вадим кивнул и углубился в меню.
Взгляд медленно переползал с одних красивых названий на другие. К примеру: «Котлеты из телятины, грилье с луком фри» или «Цыплята-табака». Это написано слева. Вадим решил привязаться к тому, что написано справа. Выходило довольно просто: «Биточки» или «Сырники». Но и это не очень. Ладно, официант поможет…
Вероника танцевала возле радиолы. Узенький молодой человек что-то говорил. И улыбался, и улыбался. Лицо Вероники оставалось непроницаемым, словно она сделала великое одолжение и не дождется окончания танца.
Вадим довольно сунул руки в карманы и вытянул под столом ноги. С видом человека, личные качества которого не позволяют усомниться в превосходстве над тем, кто танцует с Вероникой. И кто будет с ней танцевать.
Кто-то хлопнул его по плечу. Он обернулся.
— Родионов?! А я думаю, ты или не ты!
— Зимин! Сашка!
Через минуту Вадим перебрался за столик, где заседала Сашина компания.
— Познакомьтесь! Мой однокашник. Талантливейший теоретик Родионов Дима. С дамой.
— А где дама?! — загалдели со всех сторон. — Дама где? Дима, где дама? Дима, дама дома?!
— Тихо! Сейчас придет, — хохотал Саша.
Вадим улыбнулся. Ему нравилась эта компания.
Подошла Вероника.
— Дима, вот дама! Дима, дай даме длань! — импровизировали за столом. Там проходило здоровое соревнование.
Вероника строго оглядывала сидящих.
— Бросьте. Надо понимать шутки, — негромко произнес Вадим.
Вероника усмехнулась уголками губ. «Если она не понимает шутку, то кто ее понимает; конечно, если это шутка, а не хулиганство…» Вероника села и по-хозяйски оглядела стол, ни к чему не прикасаясь. Вскоре ее снова пригласили танцевать.
Вадим пробовал грибы, поддевал салат из крабов, сдирал сухую колбасную кожуру. От вина он отказался.
Ушли танцевать и Сашины друзья.
— Пойдем ко мне, Димка! Завтра прихватишь мотоцикл. Сколько лет мы не виделись? Как Ипполит? Сколько он получает? У тебя серьезные виды на Веронику? Ладите с Киреевым? Как твои дела? А Самсонов машину купил. Я тоже думаю… — Саша не выслушивал ответ, задавал новый вопрос. Он казался себе проницательным. И эта проницательность ему льстила.
— Неудачник ты… С твоей башкой сорок раз можно было бы стать кандидатом… Сколько ты стоишь?
