Алексей Бондин - Рассказы
Они теперь не разговаривали и делали вид, что не замечают друг друга.
Как-то раз на Костю напали ребята. Они обступили его со всех сторон и угрожали избить. Шурка стоял в стороне, наблюдая издали, и радовался: «Так тебе и надо, Глыба-неулыба». Он представлял себе — вот сейчас Костю свалят на землю и начнут тузить изо всех сил.
Сережка первый подскочил к Косте и ткнул кулаком в грудь. Костя побледнел, и сердце Шурки неожиданно забилось. Где-то глубоко в душе шевельнулась жалость к своему бывшему товарищу. Шурка даже хотел броситься на выручку к нему, но Костя ловко отбился от ребят и разогнал их.
Дня через два с Шуркой произошла такая же история. На него напали ребята из соседней улицы. К нему смело подбежал широкий, как карась, парень и угрожающе проговорил:
— А-а, попался, молодчик!
Он схватил Шурку за ворот и ударил кулаком по спине. Шурка ответил на удар ударом, но к нему бежали еще пять человек и кричали:
— Дуй его, Васька, Козонка!
— Он у меня в прошлом году щегла выпустил....
Но неожиданно ребята отскочили от Шурки и бросились бежать в рассыпную. Шурка оглянулся. Он не верил своим глазам: к нему на помощь бежал Костя. Он вызывающе погрозил в сторону ребят кулаком и крикнул:
— Попробуйте, суньтесь,— и, обращаясь к Шурке, спокойно, покровительственно сказал: — Пойдем... Придут они к нам в улицу, мы им покажем...
Они молча шли рядом, а вслед им летели ребячьи голоса:
— Глыба-неулыба!..
— Козонок!..
— Неулыба-глыба!..
— Сырая копна, фигу выкуси на!
— Все равно в одиночку надерем вас.
Шурка шел рядом с Костей, подавленный, молчаливый. Ему хотелось сказать Косте что-то такое хорошее, но придумать он не мог; хотелось сделать что-то приятное, но что именно, он не знал. А Костя, глядя в небо, проговорил:
— Ты зря на меня сердишься. Сметану твою начал таскать не я из крынки, а Мишка Гвоздев. А потом все начали лизать. И зачем тебя принесло с крынкой играть в клюшки?
Но Шурка уже не думал о сметане. Он был рад, что помирился с Костей.
С этих пор товарищи были неразлучны. Однажды в теплый августовский день они вдвоем залезли на колокольню церкви. Им давно хотелось туда забраться и посмотреть с высоты птичьего полета на окрестности завода. В особенности их манило круглое отверстие, проделанное в вершине остроконечного шпиля почти у самого креста. Они несколько раз пробовали проникнуть туда, но их не пускал сторож Вавилыч, хилый, сгорбленный старичок. Тогда они пробрались тайком.
На колокольню вела железная винтовая лестница. Она круто поднималась в темной каменной дудке. Ребята ощупью пробирались по ней. Но вот они влезли на нижний ярус колокольни. Здесь было светло. Почти бегом вбежали по лестнице в средний ярус, где висели колокола. Шурке хотелось дернуть за веревку одного из колоколов, но Костя строго остановил его.
Они подошли к чугунному барьеру и взглянули вниз. Широкой, блестящей на солнце, лентой лежала река, дальше—завод. Вдали тянулась извилистая синяя кайма леса, а за ней голубел далекий кряж гор.
Ребята молча смотрели, очарованные невиданной картиной.
— Эх, важно! — с волнением сказал Шурка,— Лезем выше, на третью колокольню?
Они бойко поднялись по узкой лестнице и пролезли через квадратное отверстие в обширное помещение. Здесь, неожиданно для себя, они увидели огромный часовой механизм. С толстых валов, обмотанных стальными канатами, спускались тяжелые чугунные гири. Множество больших и малых шестерен сцепились зубьями и образовали причудливый узор, покрытый толстым слоем пыли.
— Часы,— тихо сказал Шурка и вспомнил четыре больших циферблата, укрепленных над средним ярусом колокольни.
— Куранты,— поправил Костя.
Шурка вопросительно посмотрел на товарища. Он не понимал это, но не спросил, а подумал, что все часы на церквах называются «куранты».
— А они не ходят? — спросил он.
— Нет.
— А почему?
— Испортились,— ответил Костя.— Они каждый час звонили в колокола.
— А ты слыхал, как они звонят?
— Нет, я не слыхал... Мне бабушка рассказывала,, что красиво играли... Пойдем, посмотрим колокола, в которых часы играли.
Мальчики поднялись еще выше. Теперь из-за кряжа-гор стала видна огромная гора; она голубела в бирюзовой дымке, а внизу, среди садов и огородов, вились улицы.
Костя взглянул вверх. Острый шпиль уходил ввысь..
Под сводом верхней колокольни чернело отверстие — проход в самый шпиль.
— Лезем туда, Шурка,— сказал Костя и, не дожидаясь согласия, стал забираться по отвесной железной лестнице. Лестница покачивалась, скрипела.
Мальчики очутились в темном чердаке церкви, уходящем ввысь, куда скупо пробивался свет из отверстия,, слабо освещая железные переплеты. Меж переплетов отвесно поднималась лестница и терялась в полумраке.
— Я полезу,— сказал Костя.
— Туда?
— Туда, к дыре. Лезем.
И Костя осторожно стал взбираться. Лестницы одна за другой, от переплета к переплету, подымались все выше и выше. Кругом было тихо и сумрачно.
Наконец, Костя достиг круглого отверстия. Снизу, с земли, оно казалось маленьким, и Костя думал, что в него пролезет только голова, но сейчас перед ним раскрывалось круглое окно, диаметром в метр. Стоять было удобно — на переплеты железных стропил были положены доски. Он взглянул вниз, где Шурка. Тот осторожно поднимался, покряхтывая. Видно было только его коротко остриженную голову с большим вихром на вершинке.
— Шурка! Как здесь хорошо! — с волнением крикнул Костя.
Мальчики стояли у окна и смотрели.
— Смотри! Наш дом видно... И ваш тоже. Эвон, видишь?
Возле самого окна пролетела стайка черных галок. Увидев ребят, они всполошно закричали и черными камнями упали вниз.
— Мишка Гвоздев, гляди, на крыше сидит, голубей гоняет... Видишь,— обрадованно говорил Шурка...
— Вижу...
— А люди-то внизу какие маленькие!
— Высоко, значит. А земля-то какая большая.
— Гляди, еще лестница! — вскричал Костя.
Только сейчас мальчики обнаружили железную цепь — стремянную лестницу. Она спускалась сверху, проходила через окно и была прикована нижним концом к железной угловине стропил. Костя высунул голову и увидел, что лестница протянулась к золоченому шару, на котором был установлен крест. Он взялся за цепь и дернул. Цепь звякнула и натянулась.
— Шурка,— подумав, сказал Костя,— можно к самому кресту залезть.
— Уй, высоко! Не залезть.
— Ну, не залезть. Вон лестница-то какая хорошая, по ней можно до неба добраться.
— Голову закружит.
— У меня никогда не кружит. Я полезу, а?..
— Не надо, Костя, а вдруг сорвешься?
— Ни черта не сорвусь, ты только держи цепь, чтобы она не качалась... Ладно?
Шурка со страхом смотрел на товарища.
— Не надо, Костя,— пробовал он еще раз его отговорить, но Костя решительно поддернул штаны, заправил глубже рубашку, затянул потуже ремень и взялся за лестницу.
— Залезу... Ты только держи здесь хорошенько, чтобы все было, как надо.
Шурка с замиранием сердца следил за Костей, а тот ловко выбрался из окна и повис на цепочке. Глубоко просовывая ноги в стремена, он стал подниматься все выше и выше. Вскоре Костя скрылся. Шурка выглянул. Костя уже был у золоченого шара, потом исчез, а через минуту до Шурки долетел его голос:
— Шурка! Ура!..
— Где ты?
— Здесь, у самого креста... Ох, и славно здесь!
— Не страшно?
— Ни черта не страшно... Только штаны и рубашку завозил. Сажа здесь, от завода, что ли?
— А я полезу?
— Нет, не надо, будь там. Потом слазишь, а я покараулю лестницу.
Костя удобно уселся на шар, облапив подножие креста ногами, потом снял ремень и припоясался к кресту. Он видал, что так делают электромонтеры, когда работают на столбах. Было весело. Кругом было видно на несколько десятков километров. Тихий ветер приятно обвевал его.
— Шурка!
— А?
— Где ты?
— Здесь!
— А я здесь... Тебе меня видно?
— Нет.
— И мне тебя не видать.
Друзья перекликались и не замечали, что на площади у церкви уже собрались кучки любопытных. Шурка крикнул:
— Костя!
— А-а!
— Гляди, внизу народу сколько собирается на тебя смотреть.
— Вижу. Ну, пусть смотрят.
Костя раскинул руки, как крылья, и, постукивая задниками сапог по золоченому шару, запел:
Кавказ подо мною. Один в вышинеСтою над снегами у края стремнины,Орел, с отдаленной поднявшись вершины,Парит неподвижно со мной наравне.
Шурка слушал товарища, с завистью заглядывал вверх, ему было скучно. Он подергал за цепь и крикнул:
— Костя, слезай!
— Подожди, посижу,— слезу.
Ребята не знали, что происходило в это время внизу у церкви. У паперти толпились люди. Двери церкви были закрыты. В них свирепо бил кулаками высокий костлявый мрачный человек —отец Кости, а возле него стояла плачущая женщина.
