Василий Ажаев - Далеко от Москвы
Беридзе запретил выпускать на лед тракторы. Автомашины продолжали пока ходить с материка на остров, но с половинной нагрузкой. Колеса автомобилей взметывали водяные фонтаны, в которых на миг возникали сверкающие рыжие радуги.
Последнюю секцию опускали вручную, соединенными усилиями сотен людей. Командовал ими сам Беридзе. Силин терзался, наблюдая, как надсаживались люди, по сантиметру подвигая к проруби стальную махину. Семен Ильич считал опасения главного инженера насчет льда напрасными и ругал его мысленно и вслух. Улучив минуту, когда Беридзе, вызванный управлением к селектору, промчался мимо него на пикапе, Силин вывел трактор на пролив.
Никто в горячке не обратил на это внимания. Алексей услышал характерное рокотание мотора совсем уже близко. Инженер вздрогнул и понесся навстречу трактору. Раскинув руки, он кричал зло и надсадно:
— Назад, немедленно назад! Лед провалится! Назад! Погубишь все, мерзавец!
Будто надломленный силой этого крика, впереди с оглушающим треском разверзся лед, и громадный трактор, рыча и царапая гусеницами ледяные обломки, погрузился в пучину. Остолбенев, Алексей остановился на миг, потом бросился к месту аварии. Ползком он подобрался к зияющей проруби. Со всех сторон на крик Алексея сбежались люди. Силин даже и не показался на поверхности бурлившей в проруби воды — видно, его сразу втянуло течением под лед. Потрясенные катастрофой, строители долго не могли уйти от нечаянной могилы товарища; все попытки вытащить Силина хотя бы мертвым ни к чему не привели.
В это время вернулся главный инженер; он только что успокоил Батманова обычным «все в порядке». Георгий Давыдович увидел оставленный всеми трубопровод и толпу людей вокруг майны. Не разобравшись толком в объяснениях Карпова, взбешенный Беридзе налетел на Ковшова:
— Как ты смел это допустить, мальчишка! Не успел я уйти отсюда, ты уж начал самовольничать! Отвечай теперь за гибель человека! Силин погиб, понимаешь ты или нет? Силин! Зачем ты выпустил трактор на лед? Зачем?
Алексея даже и не возмутило это несправедливое обвинение. Он только с горечью ответил:
— С радостью возьму вину на себя... если это вернет нам Силина.
Ковшов вспомнил об оставленной работе: надо было наверстывать упущенные дорогие минуты. Он созвал людей и побежал к трубопроводу. Карпов с укоризной сказал Беридзе:
— Извиниться тебе надо перед ним. В такую минуту ты оскорбил, обидел его. За что, паря? И он не виноват, и бедняга Силин тоже, ежели хочешь знать. Все горят одним и потому не жалеют жизни...
С помощью лебедок, талей и трех автомашин последнее звено второй нити перехода опустили, наконец, в пролив. Но радость окончания труда была омрачена гибелью товарища. Беридзе велел измученным и невеселым людям идти на отдых. Алексей не спал уже трое суток и поспешил вместе со всеми. Страшная картина без конца повторялась перед его глазами: трактор Силина проваливается в пучину. Беридзе нагнал Алексея, остановил и, не стесняясь окружающих, крепко обнял:
— Прости меня, Алеша. Нагрубил я тебе сгоряча.
— Пустяки это, Георгий, — устало отвечал Алексей. — Мы с тобой миллион раз поругаемся и помиримся. А хорошего человека потеряли и не вернем.
В начале мая неожиданно пошел снег — ленивыми большими хлопьями. Их сменил чистый и мелкий первый весенний дождь. За одну ночь отогретая земля покрылась нежным пухом травы и словно засияла зеленым светом.
Беридзе дал приказ прекратить на проливе всякое движение. Поручив Ковшову руководство всеми работами на Тайсине со стороны мыса Гибельного, главный инженер направился с Карповым в глубь острова, на подмогу к Рогову.
Зимняя дорога расползлась, просека превратилась в сплошную трясину, в которой беспомощно вязли автомашины и тракторы. Единственным средством передвижения оставалась верховая лошадь, и то не везде. Все люди работали на строительстве летней дороги. Она почти сплошь должна была состоять из «накатника» или «лежневки» — плотно уложенных поперек и связанных между собой тонких бревен. Строителям приходилось носить их на себе. Особенно тяжело пришлось бригадам в безлесных долинах — в таких местах «накатник» вырубался в ближайшем лесу, иногда в двух километрах от трассы. Строители тащили на плечах кто по одному, кто по два бревна, увязали в жидкой грязи, часто спотыкались и падали.
Главный инженер скрепя сердце мирился с этим варварским способом работы. Он с радостью откликался на любое предложение, облегчающее труд, и в двух местах, обнаружив на складах мотки толстой проволоки, помог быстро наладить подвесную дорогу для переброски бревен из леса к трассе.
— Еще скажи спасибо, что такие труды выпали на лучшее время в тайге, — говорил Карпов.
И верно. Осточертевшие холода с метелями остались позади, знойное лето с тучами непереносимых комаров и мошкары еще не наступило. Воздух был теплым, мягким. Под белой корой манчжурской березы началось движение сока, и на трассе все пили из берестяных стаканчиков сладковатую терпкую воду, живительное «вино весны».
На четвертый день путешествия в тайге то верхом на лошади, то пешком, по пояс в трясине, Беридзе и Карпова настиг холодный ветер с пролива.
— Ледоход начался, паря! — сразу определил Карпов.
...Последним, кто рискнул пройти с материка на остров по еще неподвижному, но ненадежному льду пролива, был Кондрин. Он уже не раз бывал на острове; Беридзе обязал его помогать в работе менее опытному, чем он, бухгалтеру островного участка. Кондрин, отпрашиваясь у Филимонова, объяснил: ледоход продлится недели две-три; за это время ему, Кондрину, удастся проверить состояние учета по всем раскинутым на острове складам и торговым точкам. В действительности же Кондрин не только поэтому заторопился на остров. Отношения его с Серегиным обострились. После пропажи чертежей Серегин, очень разозленный и взволнованный, пришел к бухгалтеру и требовал:
— Верни чертежи, украденные из мастерской. Это твоя работа! И перестань пакостить! Иначе я с тобой рассчитаюсь.
— Ты спятил, Серегин! Какие чертежи, какие пакости? При чем здесь я? — возмутился Кондрин.
Механик, не желая слушать оправданий, упрямо настаивал на своем. По его мнению, Кондрин имел прямое отношение к странным происшествиям на участке и в случае с бараками, и в случае с пробками в трубопроводе.
— Убирайся с участка, и я тебя забуду, — твердил Серегин. — Дай мне и всем людям спокойно работать. Из-за тебя и на нас падает тень. Я покой потерял — все думаю, как бы ты где-нибудь не навредил.
Кондрин имел возможность и раньше убедиться в том, что Серегин целиком поглощен монтажом насосов и ко всему другому потерял интерес. Серегин смотрел на бухгалтера зверем, когда Кондрин заходил в мастерскую хотя бы по долгу службы. Под горячую руку он мог не только донести на него, но и просто убить.
Кондрин пытался пригрозить Серегину, уговорить его — ничего не получалось. Механик пришел к Кондрину с окончательным решением и не сдавался.
— Буду ждать до завтра, — твердо заявил Серегин. — Если завтра к шести часам вечера чертежи не будут возвращены в мастерскую и ты подобру-поздорову не оставишь участок, — я заявлю о тебе.
Вскоре после разговора с Серегиным Кондрин, несмотря на предупреждение, что лед в проливе вот-вот тронется, отправился на остров. А после его ухода, ночью, с механиком Серегиным произошел несчастный случай. Он пробирался мимо постройки насосной станции, и сверху ему на голову свалился тяжелый брус. Беридзе доложили о происшествии; Серегин сутки не приходил в сознание, состояние его было безнадежное.
Со скалистого мыса Гибельный Алексей и Таня смотрели на оживший пролив. Торосы рушились. Крупные льдины громоздились одна на другую и, как живые звери, выбрасывались на скалы. Освобожденный от зимних оков поток мощно шумел. Сложный вихрь звучаний оглушал людей, стоявших на берегу. Ревел и выл бешеный ветер. Глухо трещали ломавшиеся на части ледяные пласты — это походило на орудийные выстрелы. С непрерывным шуршанием терлись о берег льдины. Музыкально звенели, перетекая и крутясь воронками, быстрые водяные струи. И, подобно льдинам, такой же нескончаемой чередой плыли мысли Алексея и Тани, наблюдавших за ледоходом. Алексей думал о том, что вот уже два месяца он не получал известий о Зине. Он посылал ее матери телеграмму за телеграммой, но без ответа.
Таня в который раз пыталась разобраться в своих усложнившихся взаимоотношениях с Беридзе. Он уехал, и она тосковала...
...С неотступной думой о Тане продолжал пробиваться сквозь тайгу Беридзе. Холодный ветер стих. Все торжествовало теперь в природе. Белоснежными гроздьями украсилась черемуха. Дубки сбросили зимнюю одежду — ржавые и жесткие, будто железные, листья; их сменили молодые темно-зеленые побеги, бурно разорвавшие почки. Зацвел багульник, и склоны сопок заполыхали фиолетово- малиновым огнем.
