Валентин Овечкин - Том 2
Соловьев (разозлился). Глебов правильно сказал, товарищ Лошаков, не передергивайте! У нас каждый, самый маленький человек — строитель коммунизма. При чем тут кресло?..
Шубин. Все бы вот так сознавали ответственность: не по должности, а по совести!..
Третий коммунист. Можно мне, товарищ Соловьев? (Встал.) Чтоб товарищ Лошаков не говорил, что мы уклоняемся… Вот я тоже бригадир тракторной бригады, как и Степан Романыч. На своей шкуре, можно сказать, все испытал. Пока директор мэтэес с председателем колхоза в ладу живут — и нам все же легче работать. А вдруг что-нибудь повздорили, черная кошка между ними пробежала — ну тогда пошло! Директор приезжает, приказывает мне: «Делай то-то!» Председатель налетит: «Ваш директор ничего не понимает — делай то-то!» Один: «Запрягай!», другой: «Выпрягай!» Я на службе в мэтэес, мог бы председателя и послать подальше, так у меня семейство в колхозе. Не потрафлю ему — сена не даст, корова без корму подохнет, лошади не даст на базар съездить. Так и крутишься между мэтэесом и колхозом, как тот наш разъездной механик Сенька Хваткин, у которого две жены было: одна в Любимовке, а другая в Теткином.
Коммунист. Правильно говорит!
Третий коммунист. Я согласен с товарищем Глебовым. Пора все это дело в одни руки передавать. Как, в чьи руки — не знаю, но в одни. Либо, чтоб директор был хозяином над всем, либо машины отдать колхозам. А вопрос о товарище Глебове я предлагаю вообще закрыть. Никаких решений не выносить. Вроде как и не было этой статейки. (Сел.)
Соловьев. Как же не было, когда есть она!..
Лошаков. Какие смелые заявления: «Я согласен!», «Надо передать в одни руки!». Да кто у вас вообще спрашивает, с кем и с чем вы согласны? Что за дискуссия здесь такая открылась? Кто вам разрешил ее проводить?..
Шум: «Эк, куда гнет!», «Что за человек!», «Никому слова сказать не дает!».
Андрей. Мне, товарищи, нетрудно было бы сейчас сказать здесь, что я, перечитав старые решения об МТС, убедился, что говорил тогда в бригаде у Степана Романовича глупости и теперь от тех слов отказываюсь. Мне и в институте тогда говорили: пойди к директору, возьми назад свою записку, скажи, что ошибся, не разобрался. Язык без костей, повернется куда хочешь. Все признать можно… Но трудно мне будет потом жить!.. Не хотелось бы мне смолоду учиться врать. Это, знаете, как на болоте: идешь и бережешься, пока не набрал в сапоги через голенища. А как набрал — тогда пошел по грязи смело, хоть по пояс.
Коммунист. Я думаю, товарищи, на такого человека больше надежи, который твердо стоит на своем.
Второй коммунист. Смотря на чем стоит! В чем упорствует!
Третий коммунист. Товарищ Глебов стоит на том, что старые решения о машинно-тракторных станциях вроде как бы отживают. И мы все это чувствуем. А какие новые будут решения — не знаем. Но слово свое об этом сказать можем.
Молодой коммунист. А мне можно, Виктор Петрович?
Соловьев. Почему же нельзя.
Молодой коммунист. Так я кандидат.
Соловьев. Можно, можно, давай.
Молодой коммунист (встал). Я хочу рассказать, почему я подал заявление в партию. Там у нас есть в бригаде ребята, говорят: «Ты что, Егор, начальником большим хочешь стать?» Нет, в начальство я не лезу, не для того вступал. Мне нравится на тракторе работать, я с этой работы — никуда. А для того я вступал, чтоб не ходить посторонним человеком по-за окнами, когда вот тут соберутся коммунисты и решают что-то об нашей жизни. От того, как партия поведет дело, вся наша жизнь зависит. И я хочу тоже — во все вникать, за все отвечать… Я не бригадир, но как стал кандидатом партии, что случится у нас в бригаде нехорошее — мне уже совестно перед людьми. Я же теперь коммунист, как я допустил, не помог бригадиру, товарищам?.. Вот это все, что говорил здесь товарищ Глебов, это мне — очень по душе. Ни на какое министерское кресло он не лезет, и я туда не лезу, но если мы что-то дельное говорим — хочется, чтобы к нам прислушивались… А вам, Виктор Петрович, надо бы как-то покрепче выразиться… не то говорю… ну, в общем, надо как-то яснее свою точку высказать. За кого вы — за товарища Глебова или за товарища Лошакова? Вы же секретарь, воспитываете нас, молодых коммунистов. (Сел.)
Соловьев. За Лошакова? Нет, я не за Лошакова. Такие… с толку нас сбивают! Когда он заходит сюда, в этот кабинет, я чувствую, как у меня голова чугунеет, и по нервам бьет, как током… Я перед собранием советовал Глебову отказаться от своих слов. Переубедить его не сумел, не смог, а требовал, чтоб он покривил душой. Сделай, мол, вид, что все понял. Плохому учил. Жалеючи его… Забудь, Андрей, о том разговоре! (К секретарю собрания.) Товарищ Плотников! Можешь записать в протокол: я не считаю поведение товарища Глебова антипартийным.
Коммунист. Вот, давно бы так!
Андрей. Я должен еще заявить партийной организации, что все свои мысли о наших отношениях с колхозами, все, что слышал от людей и что сам видел, я не буду таить про себя. Я напишу большое письмо, с фактами, с цифрами, возьму из колхозов материалы и пошлю это письмо в Центральный Комитет. (Сел.)
Лошаков. Сказал! В Центральный Комитет пошлет! ЦК без вас не знает, что ему делать? Там люди сидят и ждут, прямо изнывают от нетерпения: когда же товарищ Глебов пришлет нам свои руководящие указания!..
Татьяна Ивановна (вскочила). Ох, какой вы страшный человек, товарищ Лошаков!.. Товарищ Соловьев! Разрешите?.. Простите, я волнуюсь…
Шубин налил ей стакан воды, подал, она отпила глоток.
Я хочу рассказать о товарище Лошакове, один штришок из его личной жизни…
Второй коммунист. Мы не обсуждаем сейчас товарища Лошакова.
Третий коммунист. А зря не обсуждаем! Может, надо бы обсудить?..
Татьяна Ивановна. Когда у него умерла жена — это было в пятьдесят пятом году, он тогда работал секретарем, — прошло несколько месяцев, я замечаю, что он начинает ухаживать за мной. То до квартиры проводит вечером, то билет в кино предложит. Дальше, больше — чувствую, что он скоро сделает мне предложение. И вдруг узнаю, что он ходил в эмвэдэ справляться, нет ли там каких-нибудь материалов на меня. Что ж это такое? Он коммунист, я коммунистка, он хочет жениться на мне и не может прямо спросить: кто были мои родители, жила ли я на оккупированной территории, нет ли у меня родственников за границей. Да я бы все ему сказала сама, зачем же ходить туда?.. Ах, какие люди бывают, какие люди!.. (Села).
Лошаков (к Соловьеву). Ответить? (Встает.) Что ж, товарищи, я действительно хотел провести такое мероприятие — жениться на Татьяне Ивановне. Но я знал ее всего каких-нибудь полгода, по совместной работе в МТС, и только. А как она жила раньше, что она вообще из себя представляет — это мне было неизвестно. Вполне естественно, что я пошел к авторитетным товарищам выяснить некоторые вопросы, посоветоваться. Вы тогда совершенно напрасно обиделись на меня, Татьяна Ивановна. Сказано: доверяй, но проверяй! (Сел.)
Татьяна Ивановна. Я не обиделась на вас. Я послала вас к черту!
Под окном знакомые звуки — дребезжание велосипеда почтальона. Семен Ильич заглядывает в окно.
Семен Ильич. Товарищи, можно беспартийному зайти на минутку?
Второй коммунист. У нас собрание.
Семен Ильич. Я знаю, читал здесь утром объявление. Я на одну минутку. Очень важное дело! (Исчезает, через минуту входит в дверь. Без сумки, несколько газет в руках.) Вот у нас на почте только что получили газеты. Это мне завтра надо развозить, но я, как прочитал, вижу, кажись, то самое, что вы обсуждаете на собрании. Об Андрее Николаиче решаете? Ну вот, прочитайте, тут как раз об этом сказано.
Газеты расходятся по рукам, все встают, читают в одиночку и группами. Семен Ильич указывает пальцем отчеркнутые места. Слышны только короткие замечания: «Так!», «Вот это самое!», «Так-так!», «Здорово!». Лошаков закашлялся.
Коммунист. Что, товарищ Лошаков?
Лошаков. Ничего.
Степан Романович. Читай, читай, товарищ Лошаков!
Лошаков. Что?
Степан Романович. Да вот, что держишь в руках. Вслух читай!
Лошаков (читает). «Районным работникам надо заботливо воспитывать людей, работать с ними. У нас иной раз встречаются на посту председателей колхозов люди…»
