Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда
Один документ касался Котовского. Его читали и перечитывали все в бригаде. Котовский пояснял, что письмо, найденное в архиве, писал командующий «Третьей армией» Перемыкин, а посылал он письмо Борису Савинкову — эсеру и террористу, причинившему много зла Советской стране.
Перемыкин писал:
«Итак, мое мнение — дело наше проиграно безнадежно. Проклятая петлюровская рвань драпает почем зря, не принимая ни одного боя. Котовский донимает нас по-прежнему; этот каторжник буквально вездесущ. Правда, командир Киевской дивизии генерал Тютюнник недавно хвастал, будто пощипал Котовского под Дубровкой, но я думаю, что этот желто-блакитный выскочка и бандит по обыкновению врет и дело обстояло как раз наоборот. В общем, плохо, господин Савинков, очень плохо».
Два дня хохотала бригада, читая вслух и снова перечитывая «послание».
— А кто он, Перемыкин? Генерал? Ну и потеха, братцы!
— Скажи, пожалуйста, белогвардеец, а понимает!
— Понимает, потому что мы ему «объяснили». Поймешь!
— Врет Тютюнник! Били мы его кажинный раз в обязательном порядке, причем — извиняюсь конечно — били и в хвост и в гриву.
— Главным образом в хвост!
— А что это под Дубровкой? Кто помнит?
— И помнить нечего, побросал пулеметы и смотался, вот и вся твоя Дубровка.
Захваченный в вагонах архив был передан в политотдел.
— Пригодится для истории, — говорил Котовский. — Пусть знают будущие поколения, с какой дрянью приходилось нам возиться, от кого охранять родину.
Рождественские морозы. Серебряный месяц как елочное украшение. Небо густо-синее, от этого еще белее кажется снег. Ходит дед Мороз по березнячку, по задворкам, палочкой постукивает. Ну и мороз загнул! Дух захватывает! Снег под ногами хрустит, каждый шаг звонко отдается в обледенелом воздухе.
Крепкие морозы стоят на Украине. А там еще жди крещенских! Дым из печных труб уходит вверх узеньким столбиком. Звезды вмерзли в небо. Тишина. А потом как налетит ветер, как начнет по селам гулять метелица, света божьего не видно, от соседа до соседа не доберешься, такие наметет сугробы, с острыми гребнями, с зализами. Налетит и утихнет — разбирайся как хочешь!
Тридцать первого декабря, под самый Новый год, Котовский вступил в командование Семнадцатой кавалерийской дивизией. И в тот же день получил приказание преследовать банду Махно.
Нестор Махно не украсил памяти о себе славными делами. Черное имя его проклинают на Украине. Ни один атаман из всей батьковщины времен гражданской войны не совершил столько казней, погромов, как Нестор Махно. Свиреп был Махно, не было предела его вероломству. Никаких убеждений у него не было. Самый что ни на есть отъявленный бандит. «Идеи» ему придумывала окружавшая его свита: махровые анархисты, эсеры, с бычьей злобой кулачье и просто сорвиголовы. Так и прослыл Махно сторонником анархизма.
Котовский, приступая к действиям по ликвидации этой банды, вспомнил почему-то, как он в кокорозенской школе вступил в единоборство с быком. Бык был дьявольски силен, наполнен яростью и злобой, но все-таки это был всего лишь бык, и Котовский победил его.
Вызвал Котовского для личной беседы Фрунзе, командующий вооруженными силами Украины и Крыма. Котовский встречался с Фрунзе неоднократно, и между ними завязалась большая дружба. Котовскому нравился Фрунзе. Отзывчивый, сердечный, он отличался широким кругозором, глубоким пониманием военных и политических задач. Фрунзе много сделал для укрепления Красной Армии и страстно отстаивал здоровые, верные установки в этом отношении. Даже внешний облик командующего сразу располагал к нему. Приятно было смотреть на его крепкую, коренастую фигуру. Обычно он был в гимнастерке, нашивки носил синие, кавалерийские. Кривая сабля у него была окована серебром.
— Война, — при встрече сказал Фрунзе, — приняла более острую, более опасную форму — форму политического бандитизма…
Вся зима и весна прошли в изнурительной погоне за бандитами, а в середине лета Махно был тяжело ранен. Тогда он распустил своих головорезов, предоставив каждому заботиться о дальнейшей своей судьбе. Сам пробрался за границу. Встречали его в Бухаресте, позднее он появился в Париже. Даже дал интервью газетчикам. Они спрашивали:
— Намерены ли вы, месье, возобновить войну с Советами?
— Я думаю, что нет, — отвечал Махно. — С меня, кажется, довольно. Пусть другие дураки занимаются этим делом.
Растаяла, как тяжелый сон, махновщина, и только плачут вдовы по своим растерзанным бандитами мужьям да чернеют остовы домов сельсоветов, сожженных этими мнимыми защитниками справедливости.
Исчез Махно. Но возникают в вечерних сумерках другие разбойничьи рожи. Вот напали на ссыпной пункт в селе Кошеватое. Вот появился Лихо в Китайгородских лесах, предприимчивый Цветковский насобирал где-то сто восемь отпетых убийц. Вот бродят бандиты Иво, одетые в красноармейскую форму…
Встречались совсем мелкие банды. Машевский в селе Шабельна располагал всего пятнадцатью разбойниками. Вскоре он примкнул к атаману Лихо. Они: прятались при малейшей опасности в лесу «Кальницкая дача». По агентурным сведениям, через румынскую границу заслано до десяти тысяч петлюровцев. Их назначение — выжидать, не начнется ли война с Советской Россией, и тогда тревожить тылы.
Приходилось охранять сахарные заводы, ссыпные пункты, держать отряды в селах, оберегать железнодорожные узлы…
Поступал тревожный сигнал — немедленно организовывалась погоня. Выезжал на место происшествия взвод, эскадрон. Никого не обнаруживали и возвращались обратно. Не успевали вернуться, как приходило сообщение, что неизвестными обстрелян транспорт сахара на шоссе, что подожгли склад, что убили председателя сельсовета… Бандиты совершали нападение и тотчас прятались. Они были наглы и трусливы. Они изматывали силы красноармейцев, вредили из-за угла, не давали спокойно работать населению.
— Коней только замучили! — досадовал Савелий Кожевников. — И куда они лезут с такой мелочью? Собери миллион солдат, тогда и пробуй.
— Чудак ты, Савелий, — удивлялся Марков. — Да они же нарочно так действуют, чтобы досаждать, беспокоить… Это и называется — малая форма войны.
— И не стыдно им такой пакостью заниматься? Разве это война!
И Савелий неодобрительно покрутил головой.
6
Однажды вернулся из разведки Белоусов и сообщил, что влево от дороги, в деревне Казимировке, стоит какая-то удивительная белогвардейская часть: на всех плащи, а на фуражках белые кресты нашиты.
— Может, монахи какие?
— Не похоже, чтобы монахи. И пулеметов много.
Свернули на Казимировку. Здесь дорога была еще хуже. Ухаб на ухабе. Вскоре показалась деревня. Котовцев встретили ружейным и пулеметным огнем.
Один эскадрон спешился и пошел в атаку. Дело привычное, воевали не первый год. Да и белокрестиков, видать, немного. Однако огонь был жесток. Атакующие откатились. Пошли второй раз, третий. И снова неудачно.
— А ведь и вправду удивительные! Виданное ли дело, чтобы мы по три раза в атаку ходили? Да у них и артиллерии нет, да мы не таких в бегство обращали!
Выкатили орудия, грохнули. Молчат! Стали с флангов щупать пулеметами. Начали наконец злиться: тоже неприступная крепость нашлась, соломенная Казимировка! Решили бросить роту в обход, выгнать их из деревни, на чистом месте покончить канитель привычной конной атакой. Но и тут белокрестики подпустили не сразу.
Ну, тогда бросились конники на «ура», до того-то действовали с прохладцей. И, конечно, вскоре по всему выгону возле Казимировки только фуражки с белыми крестами валялись. Очень рассердились конники.
А белокрестики, как увидели, что конец, сами стали расстреливать себя из винтовок. А не то приставят запаленную гранату к голове — трах, и готово. Осколками многих котовцев переранили.
Часть белокрестиков взяли котовцы в плен и решили тут же расстрелять их за нанесение урона. Поставили к забору. Только что собрался кто-то произнести им краткое напутственное слово, как прискакал на взмыленном коне Котовский с обнаженным клинком:
— Отставить! Уж не у Махно ли н-научились обращению с пленными? Да такого достойного противника надо за урок благодарить! Кто так умеет драться? Т-только русские!
И Котовский протянул огромную ручищу бледному офицеру, стоявшему впереди.
Тот поднял взгляд. И вдруг на его лице появилось удивление:
— Котовский?! Вот это встреча!
— Я же говорил, что мы встретимся. Насколько я помню, в последний раз мы расстались в Одессе, на Итальянской улице. Вы спасли меня в тот раз от патруля и сказали, что завидуете моей вере в народ, в свободу, в справедливость…
— Да, да, я помню все это…
Бойцы ничего не понимали. Чуть не пустили в расход хорошего человека!.. Белокрестики — и уважать! Пленные — и командир пожимает руку!
