Пантелеймон Романов - Русь. Том I
И опять все закричали «ура», за исключением дворянина в куцем пиджаке, который принадлежал к радикальной партии, и хотя теперь фактически перекочевал из нее, но принципиально был еще врагом и противником консервативной кучки.
Все сошло великолепно, и все невольно подумали, что отсутствие Авенира и Федюкова за столом было как нельзя более кстати, потому что нужно себе представить, что бы сделалось с ними, когда был провозглашен тост за государя императора и плешивый дворянин распространился о крыльях.
После тоста за государя императора пили за процветание Сербии, за королевича Александра, за новорожденную.
И когда после длинного обеда все, вынув из-за бортов салфетки и загремев стульями, встали от огромного стола, уставленного остатками вин и кушаний, хозяин был совершенно красен, жал всем руки, благодарил, отечески похлопывая по плечу кого-нибудь из молодежи.
Дамы пошли в гостиную, а мужчины в кабинет князя, куда лакей поставил на стол ящик с сигарами.
XXVI
Ольга Петровна нарочно приехала к Левашевым, чтобы узнать от баронессы Нины о внезапном отъезде Валентина и, к удивлению своему, не нашла здесь баронессы. Она несколько времени ждала, не подъедет ли Федюков, всегда хорошо осведомленный во всех чужих делах, но Федюкова тоже почему-то не было. Это становилось уже странным, так как нельзя было допустить, что Федюков остался дома в угнетающей его семейной обстановке, а предположить, что он поехал куда-нибудь в другое место, тоже было невозможно, так как он знал, что у Левашевых семейный праздник и большой приемный день.
Это было непонятно. И сколько Ольга Петровна ни придумывала возможных комбинаций, она ни на одной не могла остановиться. И, конечно, ни одна из ее комбинаций не могла бы подойти к действительно происшедшим событиям.
Потом она не находила Митеньки Воейкова. Она была в каком-то раздраженном, почти злом состоянии. Не потому, чтобы отсутствие Митеньки не могло угнетать и мучить, — просто она ехала с одним настроением, рассчитывая подразнить этого милого мальчика, помучить, — и никого не нашла.
Увидя Ирину, стоявшую на террасе, она подошла к ней.
— А что я не вижу твоего кавалера? — спросила Ольга Петровна, взяв Ирину за подбородок и поднимая ее лицо, чтобы видеть ее глаза.
Щеки Ирины покрылись легким румянцем, но глаза ее прямо и твердо взглянули на стоявшую перед ней Ольгу Петровну, высокую, прямо держащуюся, с большим газовым шарфом на плечах и тяжелой прической.
Ирина сразу поняла, о ком ее спрашивают, но невольно сделала непонимающее лицо, так как в тоне молодой женщины ей послышалась странная, неприятная нотка.
— Какой кавалер? — переспросила она, бессознательно желая выгадать время для ответа.
— Митенька Воейков, конечно, — сказала Ольга Петровна, пожав плечами, стянутыми шарфом, который она держала руками, запахнув его плотно на груди, как бы закутавшись в него.
— Я не знаю, почему его нет, — просто сказала Ирина, безотчетно почувствовав отчужденность от нее Ольги Петровны. — Я его видела недавно… и мне кажется, его внутреннее состояние требует уединения.
Говоря это, она ясно почувствовала, что не могла бы просто, как прежде, рассказать Ольге Петровне, что она была у него вчера.
— Я его видела третьего дня, — сказала Ольга Петровна (ее глаза дрогнули от улыбки, которой она не могла или не хотела скрыть), — и не могу сказать, чтобы у него было такое состояние. Мне, по крайней мере, не показалось, — прибавила она, и опять глаза ее смотрели странно смешливо.
Ирина, сама не зная почему, покраснела и почувствовала, что не может прямо и просто смотреть в эти смеющиеся глаза стоявшей перед ней молодой женщины, с которой она раньше была всегда хороша и близка.
— Впрочем, мужчины очень переменчивы, — прибавила Ольга Петровна. Она вдруг легкой походкой подошла к перилам террасы, сорвала зеленую веточку сирени, приложила ее к губам и, повернувшись, издали смотрела на Ирину.
У нее было, очевидно, такое настроение, в котором ей нравилось быть злой и забавляться тревогой, которую она вызывала в этой невинной молоденькой девушке.
— Почему вы так говорите? — спросила тихо Ирина, но глаза ее, как всегда, твердо и прямо взглянули на стоявшую перед ней Ольгу Петровну.
Та смотрела на Ирину несколько времени молча, потом подошла к ней и, вынув из-под шарфа руку, обняла ее за плечо, как будто раскаявшись в своем настроении.
— Ты будешь очень несчастлива в любви, — сказала она, — и знаешь почему?
— Почему? — спросила Ирина тихо и не поднимая головы.
— Потому что первое условие счастья — спокойствие, а для этого нужно позволять себя любить, может быть, многим, но самой не любить никого. Мужчина до тех пор любит женщину, пока она его презирает. И пока она его презирает, до тех пор она свободна.
— Но на что же эта свобода? — спросила с порывом Ирина, даже сделав движение сжать на груди руки.
— На что свобода? — переспросила с насмешливой улыбкой Ольга Петровна, играя концами шарфа. — Свобода для того, чтобы быть спокойной…
— Но быть спокойной — значит не любить никого, быть вечно одинокой…
— Наоборот, не быть одинокой, — сказала Ольга Петровна, загадочно улыбнувшись. — И любить можно многих. Если ты полюбишь одного мужчину, то ты будешь наверное несчастна, потому что мужчина не может любить одну женщину, одну тебя, а если может, то это такой мужчина, который и самой тебе не нужен. Чтобы не любить одного и не быть несчастной, нужно любить многих; тогда будет просто, легко и интересно жить. Валентин про тебя говорит, что ты девушка прошлого, — сказала Ольга Петровна, засмеявшись, — и я по твоим глазам вижу, что ты в ужасе от того, что я говорю.
— Нет, я не в ужасе, я просто хочу и не могу понять этого, — сказала в раздумье Ирина.
— Жизнь ведь очень интересная игра. Но для того, чтобы играть все время с одним партнером, нужно или быть самой очень ограниченной, или нужно, чтобы партнер был какою-то бездонной пропастью, в которой каждый раз можно было бы находить все новое, но… таких нет. Поэтому… нужно играть со многими.
— Если таких нет… тогда лучше совсем не жить… — тихо сказала Ирина, подняв твердо свой взгляд на Ольгу Петровну.
— Да, ты так и должна была сказать, — заметила Ольга Петровна, посмотрев на нее, — и ты будешь несчастлива, — странным тоном прибавила она. — Я все-таки тебе посоветую запомнить: «счастлив в жизни может быть только тот, кто сам мало любит». А ты когда видела Митеньку Воейкова? — вдруг неожиданно спросила Ольга Петровна, не взглянув на Ирину и продолжая играть концами шарфа.
— В четверг… — как-то неожиданно для себя сказала Ирина.
— В четверг?
Ольга Петровна несколько секунд смотрела на Ирину, сощурив глаза, потом, как бы не придавая этому никакого значения, прибавила:
— А у меня он был в среду. — И, точно не заметив, как вдруг быстро взглянула на нее Ирина, сказала: — В столовой, кажется, уже готовят чай.
— О чем беседуете? — спросил, зайдя из кабинета на террасу, князь.
— Да вот говорим, как неожиданно день рождения вышел таким торжественным, — сказала Ольга Петровна.
— Да, да, — ответил князь, — ну, говорите, говорите. — И пошел опять в кабинет.
Ирина, не поднимая головы, молча отошла от Ольги Петровны и прошла в гостиную.
Ольга Петровна проводила ее глазами.
— Так вот оно что! — сказала она и, улыбнувшись, пошла в столовую, где готовили чай и собиралось общество.
В столовой разговор сосредоточился около двух вопросов: мужчины обсуждали последние грозные политические события, дамы сосредоточили свое внимание на баронессе Нине Черкасской. Все уже знали, что Валентин Елагин уехал, баронессы не было сейчас здесь, она даже не прислала записки поздравить новорожденную; значит, было ясно, что на нее отъезд подействовал сильно и, значит, Валентин уехал совсем, бросив ее.
— Судьба все-таки карает таких женщин, — строго сказала полная дама с бисерным ридикюлем.
— А мне кажется, профессор даже будет жалеть об отъезде Валентина, — сказала молоденькая дама с родинкой на щеке, осторожно улыбнувшись, еще не зная, как отнесутся к ее шутке. — Все-таки он виноват, что допустил такое ужасное положение, — прибавила она, обращаясь к хозяйке, как бы стараясь оправдать свое мнение, может быть несогласное с мнением большинства. — Он так преступно-мягко отнесся к этому.
— Профессор чистейший, святой души человек, — строго сказала полная дама, не взглянув на молоденькую даму и размешивая в чашке сахар. — Он один из тех людей, которыми может гордиться русская интеллигенция.
— Прекрасный, обворожительный человек, — сказали несколько голосов. — В беседе и в споре нет более деликатного человека. Это не Федюков, который вечно ни с кем не согласен.
