Евгений Поповкин - Семья Рубанюк
Рубанюк смотрел на нее внимательно и добродушно.
— Ну, рассказывайте, как добрались, — сказал он. — На фронте никто из вас раньше не был?
— Нет, товарищ полковник.
— Понятно.
— Коммунистки есть среди вас? — поинтересовался Путрев. — Члены или кандидаты партии?
— Нет, но будут, — уверенно произнесла Шляхова. — Все мы комсомолки.
— И это неплохо…
Каладзе, молча и скептически слушавший краткие ответы девушек на вопросы Рубанюка о снайперской учебе, о Москве, улучил момент и, лукаво поблескивая глазами, задал вопрос Нине Синицыной:
— Вот вы, девушка, можете мне сказать?.. Находитесь в засаде, — Так? Тихо. Никто не стреляет. Пушки молчат, стрелки молчат. Так? Как вы будете пристреливать свою винтовку? Умеете пристреливать?
Нина перехватила его смеющийся, устремленный на замполита — взгляд и, сердито дернув головой, поднялась, нахмурила брови.
— Практическую пристрелку я произведу раньше, — уверенно проговорила она. — Во время артиллерийской подготовки или… когда бойцы стреляют.
— А если они не стреляют? — допытывался все с той же насмешливо-снисходительной улыбкой Каладзе.
— А я их попрошу, они постреляют.
— Как, Касаткин? — спросил Рубанюк.
— Выход правильный, товарищ командир дивизии. Я так часто делаю.
— У меня еще вопрос, — не сдавался Каладзе. Он обежал глазами сосредоточенные, напряженные лица девушек. — Вот вы, — кивнул он Клаве Марининой. — Ваша огневая позиция выше цели. Например, на горке. Влияет это на дальность полета пули?
— Где это ты горки здесь нашел? — вмешался Путрев.
— Ничего, я отвечу, — сказала Клава.
Она, искоса поглядывая на капитана Касаткина, неторопливо, с видимым удовольствием рассказала, как определяется угол прицеливания, в каких случаях происходит перелет или недолет пули.
— Разрешите, товарищ командир дивизии? — Мария встала, слегка побледнев. — Может быть, нехорошо, но я скажу… Наши курсы красным знаменем награждены. От ЦК комсомола… Именное снайперское оружие у нашей старшей… За отличную стрельбу… Почему же товарищ майор все время усмехается недоверчиво? Проверьте практически, что мы знаем…
Каладзе шутливо поднял обе руки.
Блеснув глазами в его сторону, Рубанюк сказал:
— Что ж, справедливая обида. Пожалуй, отправим девушек в полк Сомова. Так, Касаткин?
Каладзе встрепенулся:
— Пушки — Сомову, трофейные автоматы — Сомову… Минометная батарея — Сомову… Нет, Иван Остапович, не выйдет…
Рубанюк засмеялся и погрозил пальцем:
— То-то!..
«Иван Остапович, — подумала Мария. — Ну, ясно — брат!»
Полковник поднялся из-за столика, высокий и плечистый, и, протянув руку, снял с колышка свой полушубок. В эту минуту вошел начальник штаба и доложил, что из батальона доставили перебежчиков. Рубанюк снова повесил полушубок на место.
— Разрешите нам идти? — обратилась к нему Шляхова.
— Пленных еще близко не видели? — ответил ей вопросом Рубанюк. — Оставайтесь. Это особенные. Образца сорок третьего года…
Немцы вошли довольно бодро, приложили руки к пилоткам и застыли. Девушки разглядывали их с нескрываемым любопытством; до сих пор им приходилось видеть пленных только на газетных снимках и в киножурналах.
— Так, значит, надумали кончать войну? — спросил Рубанюк и повторил вопрос по-немецки.
Низенький и тощий солдат с шарфом на шее, радостно кивнув, извлек из-за обшлага шинели пропуск на русском языке и предъявил. Его товарищ, сумрачно отвернув полу трубой брезентовой робы, тоже полез в карман за пропуском.
— Гитлер пльохо, — сказал низенький сипло. Он что-то затараторил, выразительно жестикулируя, тыча грязной рукой в робу товарища, в свои стоптанные башмаки.
Рубанюк, выслушав его, повернулся к начальнику штаба:
— Дайте ему бумагу, карандаш. Он хочет начертить схему огневых точек возле города и расположение складов, офицерских квартир.
Пока немец старательно что-то рисовал, полковник пояснил девушкам:
— Оба из обслуживающей команды. На передовую выгнали их два дня назад. Ругают своих офицеров, генерала…
Немец в брезентовой робе показал на свой воротник, махнул в сторону города:
— Там тьопло… Мьех.
Низенький, тыча карандашом в какой-то квадратик на своем чертеже, яростно требовал:
— Бух-бух!.. Пушка… Самольот… Генерал фон Рамштейн… Квартир… Подвал… бункер… никс… Генерал капут… Казино. Зеке ур официрен тринкен шнапс… Бух, бух!
— Понятно? — спросил Рубанюк смеясь. — Советует накрыть огнем квартиру генерала и офицерское казино. Там по вечерам офицеры пьют…
Немцы дружно закивали.
— Ну, товарищи! — Рубанюк повернулся к девушкам. — Не делайте, конечно, заключений, что все солдаты у Гитлера настроены уже так… Это первые ласточки. А теперь отдыхайте. И… желаю успеха.
— Нас оставят вместе? — задала вопрос Шляхова. — Мы просим.
— Хорошо. Будете в распоряжении капитана Касаткина. При нем не следовало бы говорить, да уж придется… Весьма опытный и умелый снайпер. Прошу, как говорится, любить и баловать.
— Есть! — нестройно ответили девушки.
Когда они вышли, Шляхова сказала Марии тихонько:
— Что ты хвастаться начала? Знамя, оружие…
Мария, пропустив упрек мимо ушей, со вздохом произнесла:
— Лучше б нам не показывали этих фрицев.
— Почему?
— Мне все проще казалось: появится немец, я возьму его на мушку и выстрелю. А теперь перед глазами будут вот эти… Они же не виноваты, что Гитлер погнал их против нас. Подумаю об этом, и рука дрогнет.
Шляхова строго посмотрела в разгоряченное лицо подруги:
— У меня не дрогнет. У фашистов же не дрожали руки, когда они швыряли бомбы на мое Запорожье… На эшелоны с детишками, на госпитали.
VРано утром Касаткин повел девушек в роту.
Шли по негустому, залитому ослепительно яркими солнечными лучами хвойному лесочку.
— Чем не подмосковный бор? — спросил Касаткин, поведя рукой. — Сейчас бы по парочке лыж… И — э-эх!
В лесу действительно было чудесно, тихо. Лишь где-то, севернее, время от времени глухо погромыхивало: «Гу-уу… Гуу-уу…»
Под валенками хрустел снег, с одной ели на другую суетливо перепархивала сорока, и когда она усаживалась на мохнатую, отягощенную снегом ветку, сыпалась серебристая пыльца. Сорока, избочив голову, лукаво глядела на людей, шагающих по тропке, и, дав им приблизиться, с шумным стрекотанием ныряла под опушенные снегом кроны елей, чтобы через мгновенье выпорхнуть впереди.
Девушки всей грудью вдыхали обжигающий воздух, такой крепкий, что от него, как от вина, кружилась голова. Возбужденные и этим воздухом, и великолепием ясного зимнего утра, они с необычайной полнотой чувств воспринимали все, что видели вокруг. От деревьев и разросшегося у их корней молодняка ложились на искрящийся снег мягкие тени. В просветы виднелась, то приближаясь, то удаляясь, неширокая река, местами укрытая толстым снежным покровом.
Мария оглянулась на подруг. Похорошевшие от мороза и ходьбы, с густым инеем на бровях и ресницах, они были под стать и ослепительно сверкающему зимнему утру, и этому девственно чистому снежному лесу.
— А здорово, дивчата! — воскликнула Мария. — Была бы я художницей… такими бы красавицами вас изобразила…
— Ты же не художница, — резонно возразила Нина Синицына.
— Девочки, взгляните, кто идет! — воскликнула Шляхова. Все оглянулись. По тропинке догонял их техник-лейтенант Репейников. Он очень торопился; полы его плащпалатки, подвязанной на шее, развевались, как крылья.
— Ну, берегитесь, — предупредил капитан Касаткин. — Замучает.
Репейников махал рукой, что-то кричал. Наконец он настиг девушек.
— Чегт знает что такое! — проговорил он, запыхавшись. — Чуть вас не пговогонил… Ф-у-уу… Мчался, как гысак на ип-подгоме…
Он снял ушанку и вытер ею лоб. Деловито оглядывая группу, прикидывал, откуда лучше снимать: опустился на колено, прищурил глаз, встал, отскочил в сторону, снова присел.
Девушки с любопытством наблюдали за ним. Заметив, что фотокорреспондент извлекает из-под шинели «лейку», Клава Маринина спросила:
— Вы нас не для газеты собираетесь снимать?
Репейников солидно кивнул:
— В агмии вы пегвые девушки-снайпегы…. Упустить такой кадг!..
— Так мы же ничем себя еще не проявили, — смущенно сказала Шляхова. — Только пленку зря израсходуете.
— Хогошо, — согласился Репейников. — Я щелкну себе на память. Для фгонтового альбома. А откгоете боевой счет, будет видно…
— Вы с девушками как-нибудь в засаду сходите, — не без ехидства предложил Касаткин. — Вот это будет кадр!
Репейников, сделав несколько снимков и пообещав навестить девушек на новоселье, повернул обратно. Прошли еще немного, и Касаткин остановился.
