Павел Лукницкий - Избранное
Это совершенно для меня неожиданно. Подзываю Хабакова и Данилу.
— Видите?
Да, видят. Может быть, это какие-нибудь красноармейцы? Но откуда им быть здесь, да и зачем им прятаться от нас за камнем?…
С оружием наготове, горячим коней, едем к скале, окликаем тех… Головы исчезают, мелькнул ствол ружья… Только басмачи могут скрываться от нас. Басмачи? Неужели?
Но кто б это ни был, надо предупредить. Все трое мы скачем назад через Талдык к стоящему здесь Андрееву, коротко совещаемся и карьером разъезжаемся в стороны: Андреев, Хабаков и Данило-вдогонку экспедиции, чтобы предупредить ее, а я-вниз по Талдыку, навстречу отряду. Скачу километра два-три, вижу колонну, впереди два дозора. Предупреждаю дозоры, подъезжаю к Перцатти.
— Михаил Петрович! Нужно осмотреть ущелье. Мы сейчас заметили там двух вооруженных. Думали-наши красноармейцы, но они скрылись, когда мы окликнули их.
Вылетаем вперед: я, помкомвзвода, Перцатти. За нами нахлестывают вьючных лошадей красноармейцы.
Обыскиваем ущелье — никого. И вдруг, из ущелья, навстречу нам выезжает отряд пограничников. Узнают меня. Командир взвода радостно здоровается со мной.
— Это ваши там были?
— Да, наши. Дозор.
— Чего ж не откликнулись?
Смеется.
— Не распознали толком.
Пограничники возвращаются на заставу. У них только что была стычка с Боабеком. Двенадцать басмачей взято в плен. Сам Боабек с семью басмачами скрылся. Бежал в арчу и исчез.
— А где же пленные?
— Едут с нашими сзади… Оставайтесь, посмотрите…
Но нам некогда оставаться. Прошу командира взвода пройти еще раз по всем местам, где может быть тело Бойе, указываю эти места. Он дает задание пограничникам, и они берутся за дело, рассыпаются по террасам и по ущелью, медленно удаляясь от нас. Отряд Перцатти ушел вперед. Я и Перцатти, вдвоем, опять рыщем по кустам и всюду. Нахожу белую кость, но она верблюжья. Нахожу большую серую тряпку, в клеточку, подробно исследую ее, но она не от одежды Боqе. Поиски тщетны. Обыскано все. Едем рысью вдогонку отряду, останавливаемся, спешиваемся, пьем воду, жуем галеты, едем рысью опять, медленно догоняя отряд. Тропа, подъем, впереди-перевал, к перевалу.тянется частокол телеграфных столбов. Едва догнал отряд, вижу: с перевала вниз к нам бешеным карьером несется всадник. Это-Хабаков. Подлетает к нам, бледный, взволнованный, осаживает коня, задыхается.
— Меня послали… потому, что я без оружия… там басмачи… идет перестрелка…
— Где? Где? Далеко?
— Там… вон… за четыре столба… Дайте наган.
Столбов до перевала штук двадцать, но Хабакову сейчас не до точного счета. Ему дают наган, он поворачивает коня, хлещет его, конь не идет. Хабаков спешивается, тянет его за повод.
Короткими приказаниями Перцатти приводит колонну в боевой порядок, просит у меня лошадь для пулеметчика. Пересаживаюсь на вьючную лошадь. Перцатти, пулеметчик и два помкомвзвода вылетают вперед и быстро исчезают за перевалом.
Отряд на вьюках движется ускоренным шагом, но только шагом — на этот подъем и пешком невозможно взбежать.
На перевале мы видим смешавшихся вьючных лошадей и всю группу экспедиции. Тишина. Ни выстрелов, ни басмачей. В чем дело?
Дело, оказывается, уже кончено. С перевала вниз, на другой стороне реки, на террасе, экспедиция заметила восьмерых басмачей. Увидев экспедицию, басмачи бросились наутек. Их обстреляли Юдин и сотрудники экспедиции-Маслов и Жерденко. Дали одиннадцать выстрелов, все безрезультатно. Басмачи скрылись в том самом ущелье реки Ак-Таш, по которому 22 мая меня и Юдина увозили в плен. Когда Перцатти, пулеметчик и помкомвзвода подоспели сюда, басмачи уже исчезли из виду. За ними погнались и ищут их.
— Вон, видите, на склоне около арчи черные точки? Это они!
Перцатти и другие вернулись ни с чем, раздосадованные и злые. Разве поймаешь беглецов в этой арче? Басмачи канули в нее бесследно. Попытки искать их теперь были бы бессмысленными.
— Эх!… Такой случай-и прозевать!-ругался Перцатти. — Если бы впереди был отряд, а не экспедиция, ни за что не упустили бы. Дозор заметил бы их, и мы бы себя не обнаружили…
Перцатти еще раньше посылал вдогонку экспедиции верхового с приказанием остановиться и ждать отряда. Экспедиция не остановилась.
Как бы то ни было, Боабек-ибо это, несомненно, был он — ускользнул. Теперь через Алайскую долину он переберется в Кашгарию.
Урок подействовал. Дальше ехали в порядке: дозоры, экспедиция вместе с отрядом, караван.
К вечеру пришли в Ак-Босогу и стали здесь лагерем. К лагерю подъехал Джирон, жал руки мне и Юдину и сообщил, что все, оставленное ему нами утром 22 мая, цело: и фураж, и мука, и котел, и все остальное.
В этот день мы угостили Джирона хорошим ужином.
3
Боабек нагл. Ночью были тревога и выстрелы с на шей стороны по двум появившимся всадникам, утром обнаружилась пропажа шести лошадей экспедиции. День ушел на их поиски. Вечером люди, разосланные нами во все закоулки, нашли лошадей, две из них хромали- в ноги им были вбиты гвозди. Позже мы получили донесение с заставы о том, что Боабек с семью басмачами сбежал и направляется в Алай, а Перцатти и я писали донесение заставе о том, что видели Боабека.
Утром на следующий день мы двинулись дальше, чтобы взять Алайский хребет. Мы рубили и навьючивали на лошадей арчу, потому что дальше за месяц пути мы не встретим ни одного дерева. Весь день лил наводящий уныние дождь, были град и снег; мы взяли перевал под дождем, мы промерзли и промокли, как говорится, до костей. Я ехал, шатаясь в седле, температура у меня была тридцать девять градусов, потому что накануне ночью, скинув с себя во сне одеяло, я спал на морозе голый. Высота перевала была 3680 метров, за ним открылась Алайокай долина, а за ней-высочайшие снега Заалайского Хребта, пик Ленина, высота которого — 7134 метра.
Алайская долина сейчас зеленела сочной травой. Июнь победил снега. Дикая белая долина обернулась нарядным джайляу-богатейшим-на сто тридцать километров в длину, на тридцать в ширину пастбищем. Армия баранов, овец, яков, лошадей нарушила горную тишину, но тишину нарушил еще и дождь, -такой, словно каждый из нас продвигался под отвернутым краном водопровода. Туча стояла над нами, как гигантское черное блюдце, мы были под центром его, и сквозь пелену дождя мы видели солнечные горы-Заалайский хребет, над которым стояло бледно-синее небо, и яркую даль залитой солнечными лучами долины.
Мы-под тяжким темным дождем, а рядом-яркий солнечный мир, и эти снега, напоенные светом снега, не тронутые человеком, вечные снега!
Из дождя, из водной тьмы к нам подъехали всадники. Они вынырнули, как тусклые призраки, и первым из них был Тахтарбай,-да, Тахтарбай, брат курбаши Закирбая, который смирился и решил, что больше он не басмач. Он приехал, чтобы приветствовать нас. Это была большая наша победа. Мы поняли, что, если сам брат курбаши не боится отряда и едет, улыбаясь, навстречу ему, значит, велико доверие к советской власти, значит, Тахтарбай уверен, что коль кызыласкеры обещали нс трогать тех, кто сложил оружие, они действительно так и поступят. Мы постарались дипломатические наши улыбки сделать максимально дружественными, мы вежливо поздоровались с Тахтарбаем и пригласили его в гости в наш лагерь.
Вторым всадником был Умраллы.
Переезжаем вброд Кызыл-Су. Ее название в переводе значит- красная вода, и вода Кызыл-Су действительно красная, потому что насыщена размытыми ею красными глинами верховьев Алайской долины..В конце этого года, уже возвращаясь с Памира в столицу республики, я увидел эту реку километрах в двухстах отсюда, там, где она носит уже не киргизское название Кызыл-Су, а таджикское-Сурх-Об, что в переводе значит то же самое: красная вода. Еще ниже, в пределах срединного Таджикистана, эта река, уже кофейно-коричневая, шумная и многоводная, называется рекой Вахш, знаменитой строительством ряда гидроэлектрических станций и десятками тысяч гектаров прежде пустынной, а теперь орошенной земли, на которой возникают десятки хлопководческих колхозов. Покинув навсегда горы, широко разлившись по субтропическим низменностям Южного Таджикистана, подойдя вплотную к Афганистану, эта река вливается в Пяндж, который, начиная оттуда, получает название Аму-Дарьи.
Только здесь, в Алайской долине, реку Кызыл-Су-Сурх-Об-Вахш можно перейти вброд.
Сразу за рекой мы становимся лагерем.
Глава пятнадцатая
В АЛАЙСКОЙ ДОЛИНЕ
1
На сто тридцать километров в длину между двух огромных горных хребтов тянется полоса Алайской долины. В июне кончается период Дождей. Травы в метр высотой поднимаются беленые, сочные и густые. Цветут эдельвейсы, тюльпаны, типчак, первоцвет и ирис. Кузнечики нагибают серебристые метелки сочного ковыля. Снуют полевые мыши среди диких кустов эфедры.
