Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда
Кроме того, Гарри Петерсон вел через посредников переговоры с некоторыми партиями — националистов, социалистов и прочими тому подобными.
Ожидался ответ от братьев Антоновых. По отзывам, деловые люди.
Сверх того, бывали банды, которые возникали стихийно, самотеком.
Все это создавало тревожную, неустойчивую обстановку. Украину лихорадило.
5
Имение, которое было приобретено в Молдавии, Гарри назвал «Золотой ключ». Название не нравилось Люси. Оно так и не привилось. Люси чаще называла имение с некоторой скрытой насмешкой «Лебединое озеро». Дело в том, что лебеди, заказанные Гарри, так и не появились в его искусственно устроенном озере. Их везли, но они почему-то передохли по дороге.
Гарри все чаще отлучался. Один раз он уехал в Турцию. Именно ему принадлежала, как он выразился в одном докладе, «счастливая идея» засылать на Украину маленькие отряды, причем один отряд не должен был ничего знать о другом, чтобы в случае провала никто никого не мог выдать. Теперь в Константинополе находилась «тройка», которая занималась этой засылкой, занималась прилежно, хозяйственно, как будто торговала турецким табаком.
Вернувшись в свой «Золотой ключ», Гарри привез подарки: турецкие ткани, необыкновенной формы кувшины, золотые чаши.
А вслед за тем опять уехал, на этот раз для встречи с боротьбистами и для устройства типографии, где должны быть отпечатаны листовки — призыв Петлюры к украинскому народу любить только Петлюру и восставать против Советской власти. Эти листовки будет распространять новый ставленник империалистов, новое увлечение Гарри — некий Тютюнник.
«Все-таки генерал! — радовался Гарри. — Не проходимец какой-нибудь! И внешность у него — хе-хе — довольно-таки историческая…»
— А что ваш Петлюра? — спросила княгиня, слушая рассказы Гарри. — Он действительно выдающийся человек?
— Петлюра? Как бы вам сказать… Прежде всего, это человек неистощимой энергии. Сколько раз он терпел поражение! Уму непостижимо, как он ухитряется в последнюю минуту улизнуть! Он делает ставки на кого угодно, совести у него ни на грош…
— Ничего себе портретик вы нарисовали!
— Но если быть искренними, мама, что такое совесть? Это архаическое, устарелое понятие. Вы можете объяснить мне, что такое совесть? Особенно в политической борьбе?
— Но он хотя бы умен?
— Скорее хитер. Хитрая бестия! И еще у него достоинство: жаден до денег. Я не знаю ни одного правительства, которое бы не одалживало денег Петлюре. Но он не пустобрех. Берет деньги, но и старается. Дьявольское честолюбие! И, представьте, ему верят!
И Гарри стал рассказывать. У него были в запасе многочисленные не очень интересные истории и многочисленные не смешные анекдоты:
— Не так давно румынское правительство заключило соглашение с петлюровской военной миссией относительно переброски в Бессарабию воинских частей. Они предназначаются для нового вторжения на Украину. И что же вы думаете? Главе петлюровской миссии устроен торжественный прием. Буквально как Наполеону! Ему вручено послание. Нечто вроде адреса юбиляру. В этом послании румынское правительство — ни больше ни меньше — выражает «горячую уверенность», «пылкую надежду» и тому подобное, и тому подобное, что в скором времени Петлюра будет единственным хозяином Украины. Не исключена возможность, что так оно и произойдет. Вот будет номер! Я думаю, даже Вудро расхохочется: кто же из серьезных людей делает ставку на какого-то Петлюру!
— Я слышала, уж очень его не любят на Украине.
— Что ж такого? А разве любили царя Романова? Вообще это только историки выдумывают, будто когда-нибудь властителя любил народ. Любит ли собака палку? Вздор! И совсем не надо этого. Надо властвовать и кричать на весь мир, что в вас народ души не чает, вот и все.
— Где же эти воинские соединения?
— Прибыли! Под видом рабочих дружин. План разработан со всей тщательностью. Не хочу заранее обнадеживать, но есть шансы, что скоро мы примемся, миледи, строить новый дом на месте сгоревшего в Прохладном! О'кей!
— Дай бог, дай бог! — прошептала княгиня.
6
Когда Гарри опять умчался по своим делам в Кишинев, княгиня позвала Люси в свою спальню, закрыла дверь, опасаясь, не подслушала бы прислуга, и повела разговор, крайне удививший Люси.
— Девочка моя, годы твои уходят, стоит ли тебе жить такой монахиней? Не отшельница же ты какая? Ведь не наложила ты, надеюсь, на себя эпитимью, слава тебе господи?
— Как мама? Почему монахиней?
— Я ничего не говорю, в Варшаве ты немножко веселилась… Но я давно тебе хотела сказать, да все как-то разговор у нас не клеился. Видишь ли, ты не кто-нибудь, ты Долгорукова. Ты сама-то понимаешь это? Дол-го-рукова! Я старею, скоро помру, и никого у нас на свете нет, кто бы защитил тебя, приголубил… даже кто бы растранжирил наше богатство…
— А Гарри?
— Гарри — деляга. Я присматриваюсь к нему, не просто ли он самый обыкновенный полицейский агент или, не знаю, как у них там называется в Америке…
— Мама! Почему агент? У него очень большое положение. И связи огромные. Ты заметила, как перед ним заискивают?
— Не спорю. И денег у него полно. Только уж ты позволь мне все начистоту выкладывать. Знаешь, у нас, стариков, дурная манера: все у нас хорошо, чай пьем, веселые, шутим… а потом — бац! — и будьте любезны, укладывайте в гроб, хороните с почестями. И хочу я тебе успеть до своей кончины сказать: не соблюдай монашеского чина, не сиди ты возле меня, ради бога! Молодость ко-о-ротенькая! Как заячий хвост, молодость! Что тебе доллары этого Гарри? У тебя у самой миллионы! В английском банке наши денежки! Много, живи — не проживешь!
— Мама, ты что-то знаешь! Гарри изменяет мне?
— Когда ему! Рыщет, как гончая! Ты сама изменяй! Да я в твои годы… Ах, девочка, девочка, знаешь, как я жизнь прожигала? Лети, голубка, из голубятни! Гарри — само по себе, тебе замужество необходимо, мужчины только замужних и любят. Поезжай в Париж… Поезжай на морские купания… или в Швейцарию… Знаешь, как в Швейцарии хорошо? Заводи любовников, ищи приключений. Мимолетные дорожные связи… Как это прекрасно! Ты богата, молода, красива… Ну что тебе сидеть в этой, прости господи, хижине дяди Тома, в этой захудалой Бессарабии, куда Пушкина в старину и то в ссылку отправили, где только свиней разводить! Доченька моя! Последняя ты у нас в роду! Отпразднуй свои женские годы — и пусть все состояние рассыплется прахом! Пусть! Туда ему и дорога!
Люси смотрела на мать с ужасом, с отчаянием. Ей казалось, что мать лишилась рассудка, что у нее буйное помешательство… Что она говорит?! Что она советует?!
А княгиня все нашептывала, нашептывала… рассказывала о себе такие вещи, о которых дочери и знать бы не следовало… давала такие советы, каких не подсказал бы и сам змей-искуситель, сам сатана!
Нет, княгиня Долгорукова не бредила. Она была страшна, но совсем не походила на умалишенную:
— Пойми, деточка, — несметные богатства! И хоть бы Юрий был жив, тот был бы достойным наследником, и дети бы у вас пошли — дворяне. А то ведь все так без толку пропадет… Никто из нас в живых не останется, и будет в английском банке капитал сам по себе наращивать на себя проценты, разбухать… а потом достанется черт знает кому!.. Нет, нельзя тебе одной ехать, очень ты у меня провинциальная, барышня-крестьянка. Видно, самой мне тебя вывозить в свет. Время-то какое: вся знать, вся верхушка России за границу выплеснута! Да я тебя не за сыщика, я тебя за принца Ольденбургского сосватаю!
— Как же, мама, можно!
— Можно! С деньгами все можно! Поедем, голубка, поедем налегке, довольно мне, как старосветской помещице, в тарантасах передвигаться! Сядем в экспресс — только нас и видели! Я в молодости бывала кое-где… А это разве жизнь, ну ты сама подумай! Мы живем, как какие-то свинопасы. Что возле нас? Одни деревья?
Понемногу княгиня увлекла своими фантазиями Люси. И как совсем еще недавно они мечтали о поездке в Америку, так теперь строили иные планы и все твердили: «Париж! Париж!»
7
Гарри сначала был обескуражен, когда ему объявили, что обе они уезжают. Он-то никак не мог сейчас бросить дела.
— Ничего, вы приедете! А то Люси у нас совсем захандрила. Ей необходимо рассеяться.
Они собрались в дорогу так поспешно, как будто на пожар.
Гарри примирился с этой затеей. Да и что он мог возразить? Его почти и не спрашивали. Просто ему было объявлено, что они уезжают.
Он сам провожал их. Люси была растрогана его заботливостью, его услужливостью, его грустью. Она смотрела на него, и у нее навертывались слезы на глаза. Она думала:
«Милый! Какой ты хороший! И все-таки я тебе буду часто-часто изменять… Мама права, ведь осталось так мало времени, пока я привлекательна, пока я могу любить, обманывать, грешить…»
