Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли
— Сейчас, сейчас, — ответил Миколайчик, — мы немного задержались!
Он вскочил и взял с вешалки свою шляпу.
— Так не забудьте, послезавтра вы начинаете работу. Не опаздывайте. Пан бургомистр этого не любит. Будьте здоровы… Хотя мы ведь можем выйти вместе.
Он пропустил Ольгу вперед, уборщица потащила в комнату свои щетки и ведра, а они пошли рядом по коридору. Коридор был пуст, на лестнице тоже почти никого не было — отдельные служащие торопились поскорее уйти, только навстречу поднимались уборщицы со щетками и тряпками.
Ольга шла легким шагом. Ей было весело и радостно, словно и не бывало этого страшного года оккупации, словно все было так, как в прошлом году, когда они с Миколайчиком торопились на стадион «Динамо» — на очередной матч.
Вдруг Миколайчик сказал:
— А сейчас мы пойдем с вами на матч.
Ольга даже остановилась, так дико прозвучали эти слова.
— На матч, на матч! — чуть не пропел Миколайчик, обходя двух машинисток, которые вышли на втором этаже из комнаты с табличкой на дверях «Машинописное бюро отдела пропаганды». — Ведь вы не забыли, что мы с вами уговаривались пойти на матч?
Ольга даже засмеялась, она смотрела на Миколайчика, моргая глазами, а он, идя рядом с нею, болтал:
— Я, знаете, опять стал страстным футболистом. Теперь играю левого крайнего. Вы не смотрите, что мне уже тридцатый год, мне еще рано в команду старичков. Сегодня вы увидите, как я еще бегаю и как забиваю голы. Только давайте поторопимся, а то как бы не опоздать, матч начинается в шесть часов…
И они в самом деле пошли на стадион. Миколайчик держал в руке портфель, но в портфеле были вовсе не бумаги, а майка, трусы и бутсы. Он вынул бутсы, взял их за шнурки и размахивал ими, особенно когда встречались немцы, чтобы все видели, что он идет на футбол и что, кроме футбола, ему, собственно говоря, ничего не надо. Бутсы были непарные — один желтый, другой черный, — Ольга смеялась, а Миколайчик жаловался, что времена тяжелые, новые бутсы приобрести невозможно и приходится донашивать старые — от двух истрепанных и когда-то брошенных пар.
Они шли на стадион пешком, потому что трамваи и троллейбусы не ходили, они шли целых полчаса — и это были чудные полчаса, быть может самые лучшие полчаса в жизни Ольги. Все пело, в душе у Ольги, и удивленные прохожие озирались на ее полное веселья и радости лицо. Но Миколайчик сказал, что это очень хорошо — пусть себе озираются, пусть гитлеровцы видят, как хорошо им с Ольгой живется и как они счастливы от того, что фашисты обратили в пепел их родину и залили кровью их народ. Они шли целых полчаса и весело болтали — о матче, который должен был сейчас начаться, о матче, который состоялся на прошлой неделе, о всех матчах, какие только состоялись, а может, и не состоялись, в двадцатом веке. И их восторженный разговор слышали все те, кто опережал их, и все те, кого опережали они, потому что на стадион шло много народу, — немцев, да и местных жителей. А когда на короткое мгновение около них никого не оставалось, Миколайчик успевал сказать Ольге кое-что и не о футболе.
Ольга узнала, что Миколайчик вовсе не случайно остался в городе, что его оставили с поручением, что он, конечно, подвергался опасности, но коммунист он был совсем молодой и в городе мало кто знал об его партийной принадлежности. Ольга узнала, что, кроме партизанской войны, которая наносила такой урон фашистам в лесах, на железных дорогах и подъездных путях, — Миколайчик назвал эту войну «вторым фронтом», — по всем городам Украины ведется широкая и хорошо организованная партией подпольная борьба, — Миколайчик назвал ее «третьим фронтом». Миколайчик сказал также Ольге, что самое главное — это строжайшая конспирация и точное выполнение поручений руководства, потому что только таким путем можно обеспечить выполнение общего плана подпольной борьбы, предупредил ее, что никому, ни единому человеку в мире, не должна она открывать, что принимает участие в этой борьбе, и даже близких людей, желающих стать подпольщиками, не имеет права вовлекать в организацию без разрешения Миколайчика. Затем он сообщил Ольге, что еще сегодня, — он только не может сказать, где именно, в какое время и каким образом, — ее увидит секретарь райкома партии, потому что каждого нового подпольщика секретарь непременно должен увидеть лично. Ольга была совершенно ошеломлена, узнав, что в подполье есть, оказывается, даже райкомы партии, даже секретари райкомов и, верно, не по одному секретарю в райкоме, потому что Миколайчик назвал его «секретарем по кадрам».
Правда, Миколайчик тут же оговорился, что все эти «названия» и «термины» он употребляет «совершенно условно» — только для того, чтобы Ольге, непосвященной в подпольную терминологию, было все ясно. Да Ольге и не нужна была такая оговорка, она сама догадывалась, что так оно, наверно, и есть, и с нее было достаточно того, что она увидела за словами Миколайчика, независимо от терминологии, которой он пользовался. А увидела она, что захваченные врагом город, страна, народ не покорены, не прозябают, а живут в гигантском напряжении всех своих нравственных сил, что они не гибнут от наглых и жестоких притеснений, а борются, мобилизуя всю свою мощь, и, как всегда, как всю свою сознательную жизнь привыкла чувствовать Ольга, силу народную организует, ведет и поднимает большевистская партия.
Они быстро промелькнули, эти полчаса, когда они с Миколайчиком шли на стадион, — это были, несомненно, самые лучшие полчаса в жизни Ольги.
На стадионе Миколайчик посадил Ольгу на хорошее место в третьем ряду и попросил ее никуда не уходить до конца матча и ни в коем случае не пересаживаться на другое место. Затем он опрометью бросился в раздевалку, — до начала матча оставалось всего четверть часа и игроки обеих команд уже выбежали на поле, чтобы потренироваться перед матчем.
Как во сне, верней, как в легком опьянении, села Ольга на свое место. В голове у нее шумело, сердце замирало, внутренний жар сжигал ее. Она сидела на месте, указанном ей Миколайчиком, и озиралась кругом, почти ничего не видя. На стадионе было довольно много народу, все больше немцы, потому что сегодня с местными футболистами должны были играть футболисты какой-то немецкой команды. Но были на стадионе и местные жители — служащие гитлеровских оккупационных учреждений и всякие людишки, в которых с первого взгляда можно было узнать базарных торговцев и торговок. Рядом с Ольгой сел какой-то немолодой человек. Пожелтевшие от табака усы свисали у него на плохо выбритый подбородок, на носу криво сидели очки в железной оправе, кепка была совершенно засалена, старая синяя спецовка вся в пятнах от смазки и ржавчины. Это был типичный старый рабочий, явившийся прямо с работы, и такой же типичный болельщик, которых так много среди пожилых рабочих. Болельщик он и впрямь был от чаянный. Матч еще только начался, а он уже не мог усидеть спокойно на месте, то и дело вскакивал, размахивал руками, кричал игрокам слова ободрения и апеллировал ко всем соседям по поводу несправедливости судьи. Когда в ворота немецкой команды попал первый мяч, он так оглушительно закричал «ура», что Ольга отшатнулась, поспешно зажала уши и даже закрыла глаза. Когда она открыла глаза, то увидела, что сосед-болельщик очень смущен тем, что так напугал свою соседку. Он тут же стал извиняться, из вежливости перейдя чуть не на шепот.
И вот тут-то и случилось самое главное.
В потоке извинений Ольга внезапно услышала:
— Вы будете встречаться только с левым краем, мы нарочно вызвали вас к нему в учреждение, чтобы всем было известно о ваших с ним деловых отношениях…
Ольга похолодела. Она бросила взгляд на своего соседа. Но тот уже не смотрел на нее, в это мгновение его ужасно обеспокоил прорыв игроков немецкой команды, он даже подался всем корпусом вперед, прямо на головы зрителям, сидевшим во втором ряду, чем вызвал их возмущение и протест. Старый болельщик снова стал извиняться, а там и отругиваться, «это, мол, вам не танцкласс, а футбол»…
Ольга замерла. Она вся кипела восторгом, вся пылала: она нашла, она нашла! Нет, нет, — ее нашли, ее нашли! Ее нашли, и она нужна! Наконец начиналась настоящая жизнь, настоящая борьба! Все в ней пело, радость кипела в груди, и ей трудно было победить непреодолимое желание обнять этого старого рабочего, сидящего рядом, этого лжеболельщика футбола. Она смотрела на него, смотрела не отрываясь, до тех пор, пока не услыхала из-под его усов тихий, как вздох, шепот:
— Мы с вами больше не будем встречаться, так что не пытайтесь запомнить мое лицо и вообще смотрите на поле.
И он снова закричал, заорал на игроков, потому что в эту минуту немцы прорвались флангом, опять стали угрожать местной команде, и Миколайчик, мелькая своими разноцветными бутсами, уже бежал за немцами вдогонку на помощь своей защите.
