Иван Курчавов - Шипка
К вражескому редуту бежали и другие батальоны. Бежали п роты Суровова и Христова — изрядно потрепанные, но еще имевшие силы для боя и желание вновь оказаться в турецких траншеях.
Первый и второй батальоны Углицкого полка вышибли турок из казавшегося неприступным редута номер два.
Командир третьего батальона свой редут решил взять без перебежек и ружейного огня. Как под Плевной. И как под Плевной потерпел неудачу, загубил людей, теперь ему впору было готовиться к поспешному отступлению. Эта неудача могла быть роковой, не окажись поблизости от полкового командира лихой барабанщик.
— Ваше высокоблагородие, — взмолился он, обращаясь к командиру, — Что вы на них смотрите — они же сейчас побегут. Пойдемте на редут. Пропадать, так по присяге. А тут все равно всех перестреляют. Эх, умирать, так с музыкой!
Он отчаянно ударил в барабан и первым пошел на редут. Командир полка схватил знамя и бросился вслед за барабанщиком. Они шли пока вдвоем, солдат и полковник, под грохот барабана и шелест знамени, под свист турецких пуль и разлетающейся турецкой шрапнели. Шли, словно забыв, где они находятся. Не оглядывались, а лишь всматривались в жестокий вражеский редут, уложивший в это утро не одну сотню.
— Ура-а-а-а! — раздалось позади; это вслед за ними поднялись все угличане.
— Ура-а-а-а! — подхватили остальные русские полки.
— Ура-а-а-а! — поддержали болгарские ополченцы.
В один миг все перемешалось. Русские и болгары шли в одном строю. Вместе бежали они к вражескому редуту. Погибал командир у болгар — руководство брал русский офицер. Падал под губительным огнем турок русский офицер — во главе атакующих вставал болгарский командир. Никто не останавливался, шел только вперед.
Редут был взят.
Пала и деревня Шипка, атакованная полками левой колонны.
Турки медленно отступали, цепляясь за каждый мало-мальски выгодный рубеж. Позади них был курган Косматка. У подножия кургана стоял главнокомандующий Вессель-паша, отдавший приказ сражаться до последней возможности.
Белый флаг, поднятый на кургане около трех часов дня, возвестил, что последние возможности исчерпаны и что Вессель-паша решил сдаться со всеми своими таборами.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
I
Утро было морозным и солнечным. Белыми громадами сверкали Большие Балканы. Чистый, нетронутый снег сиял ослепительно, до боли в глазах. Ветер налетал порывами, но не холодными, а лишь слегка освежающими. В голубом небе парил орел и будто удивлялся, что в этом аду, где пять месяцев подряд грохотала пальба, все вдруг утихло, угомонилось.
Василий Васильевич Верещагин несколько раз порывался остановить своего коня и кое-что набросать в блокнот, но нетерпеливый Скобелев тянул его за собой. Генерал был возбужден и радовался, как ребенок. На многострадальные шипкин-ские позиции наконец-то пришла победа. Верещагин мельком взглядывал на открывшуюся панораму, где всего было вдоволь: своих и турецких трупов, убитых лошадей, разбитого и брошенного оружия. Кони безумно носились по нолю и ржали, будто окликая своих погибших хозяев.
Верещагин и Скобелев торопливо проехали поляну, миновали дубовую рощу. Перед ними открылась еще большая поляна с войсками, успевшими построиться в колонны, на фоне разрушенной и сожженной деревни Шейново. Немного левее начинались балканские горы с Шипкой и Святым Николаем, Лысой горой и Бэдеком. Вершина Святого Николая даже в этот солнечный день прикрылась туманом и серыми тучами.
Скобелев сильно ударил лошадь пшорами и понесся ниш г речу войскам. Держа в левой руке поводья, генерал примой схватил фуражку, поднял ее над головой и закричал тонко и молодо:
— Именем отечества, именем государя, спасибо, братцы!
Верещагин остановил коня и торопливо набрасывал нее. что видел перед собой: генерала, скачущего на белой лошади, солдат, высоко подбрасывающих свои шапки, очертания грозных турецких укреплений, а в стороне убитых, лежавших в разных позах, выпавшее из их рук оружие. «Ура» гремело над поляной так громко и раскатисто, что могло посостязаться с сильнейшей артиллерийской пальбой.
Возвратился Скобелев — возбужденный, сияющий от счастья. Он плакал, роняя на рыжие бакенбарды крутиле слезы.
— Ну, братец! — сказал он Верещагину, обнимая его. — Ради этого дня, братец, можно было умереть не один, а тысячу раз!
— Поздравляю, Михаил Дмитриевич, — взволнованно ответил Верещагин. — Вы много сделали для этой победы!
— Старался, Василий Васильевич. — Заметил наброски в блокноте художника. — А вы что-то уже успели?
— Парады не терплю, ваше превосходительство, это не для моих картин. А такой парад нарисую! Непременно!
— Это и не парад, Василий Васильевич! Как бы вам это назвать? В конце каждого предложения ставится точка, а мы поставили восклицательный знак. Вот вы его и изобразите как следует! — Лукаво ухмыльнулся — А белый конь будет?
— Будет, непременно будет. Дался вам этот белый конь!
Их догоняли генерал Столетов, полковник Панютин, старшие офицеры и адъютанты.
Когда они подъехали совсем близко, Скобелев весьма торжественно обратился к Столетову:
— Я сердечно благодарю вас, уважаемый Николай Григорьевич, за науку. Многому я у вас научился — и там, в Азии, н здесь, на Балканах! — Скобелев крепко обнял Столетова. Увидел Панютина, подъехал к нему и тоже обнял. — Ах ты, бурная душа Панютин! — восторженно проговорил он. — Да знаешь ли ты, что сделал твой полк под Шипкой и Шейново?! Что сделал ты сам, когда шел вперед со знаменем полка? Нет, не знаешь — не было у тебя времени оценить все это! Так вот знай, душа моя Панютин: шапку-то свою давеча я снимал перед твоим доблестным Углицким полком!
— Тронут, ваше превосходительство! — сказал Панютин.
— Сколько потерял своих орлов, полковник? — спросил Скобелев.
— Триста пятьдесят, ваше превосходительство.
— Много! — Скобелев покачал головой. — Но тут уж ничего не поделаешь! — Он приподнялся на стременах, словно желал лучше видеть поле недавней битвы. — Все дрались хорошо, все! Никого нельзя упрекнуть. А болгары-то, болгары!.. Это же настоящие львы! Вот тебе и нерегулярное войско!
Полверсты двигались молча. Скобелев о чем-то сосредоточенно думал и не торопил лошадь.
Подъехали к домику Вессель-паши, напоминавшему обыкновенную хату-мазанку. В ней было неприбрано и неуютно: на кровати валялось небрежно брошенное одеяло, стол усеян клочками порванной бумаги, стул опрокинут. Несло затхлостью и чем-то прелым, вероятно остатками пищи, стоявшей в темном углу.
— Плохо жил паша! — быстро заключил Скобелев.
— Не по-пашски, — согласился Верещагин.
Ординарец доложил, что к домику подъехали два иностранных корреспондента. Скобелев сморщился, но разрешил войти. Американскому журналисту Маку, хромому и еще больному, он улыбнулся и, протягивая руку, сказал: «Очень рад». Англичанина встретил более чем сдержанно, как бы напоминая, что его предшественник был выслан из армии за шпионаж.
— Позвольте поздравить вас от всей души! — первым начал Мак.
— Позвольте и мне присоединиться к словам моего коллеги, — сказал англичанин. — Вы одержали! большую победу, ваше превосходительство.
— Победу одержала русская армия и болгарское ополчение! — отрезал Скобелев.
— Путь к Дарданеллам и Босфору открыт! — продолжал англичанин, или не уловивший резкого тона, или желавший подзадорить Скобелева.
— Вы все об одном! — резко бросил Скобелев. — И совершенно не замечаете или сознательно не хотите замечать, что мы открыли другой путь — к миру и счастью исстрадавшихся болгар. Впрочем, господа, война еще не закончена. Нам надо готовиться к новому походу.
— Позвольте, ваше превосходительство, задать только один вопрос, — сказал Мак. — Где сейчас находится недавний хозяин этого дома?
— Где-то здесь, — с улыбкой ответил Скобелев. — Наверное, Шипкой и всеми Балканами любуется. Мы ему не мешаем, господа, пусть полюбуется в последний раз.
II
Вессель-паша действительно с напряженным вниманием смотрел на окружающие вершины, все еще окутанные серыми тучами; он отправил на эти заоблачные выси своего начальника штаба с приказом турецким таборам сдаться русской армии. Выполнит ли его последнюю волю командующий верхними позициями Хаджи-Осман-паша? Человек он самоуверенный, начальник опытный и храбрый. Посчитает, что раз Вессель-паша находится в плену, он не имеет права повелевать войсками, желающими До конца исполнить свой долг перед империей и султаном.
Выстрелы на вершинах не умолкали, и Вессель-паша то хмурил свои низко нависшие густые брови, то затаенно улыбался. Два противоречивых чувства боролись сейчас в этом человеке; ему хотелось, чтобы Хаджи-Осман-паша потрепал как следует русских и этим омрачил им радость победы. Но, с другой стороны, всякий успех Хаджи-Осман-паши теперь может указать только на преждевременность капитуляции Вессель-паши, подчеркнуть позор плена. А что мог сделать он перед бешеным натиском русских? Сопротивлялся, сколько это было возможно, русские усеяли своими трупами все поляны перед Шипкой и Швйново. Казалось, они уже выдохлись и не смогут предпринять новые атаки. Но они бросили в дело свежий Углицкий пОлк, и он, смяв преграды, вкатился в окопы и траншеи. В некоторых траншеях турки дрались до последнего, Но это лишь прибавило ярости русским. Даже князь Святоиолк-Мирский, До того топтавшийся на одном месте, побудил своих солдат, собрав последние силы, рвануться в атаку. Армия Вессель-паши оказалась в прочном кольце. Продолжать драться? Но потери были и так огромны, зачем их увеличивать без цели и смысла?
