Владимир Дудинцев - Белые одежды
И он вошел.
Варичев сидел за своим столом. Его молодые, приплюснутые азиатские губы были радостно раздвинуты, открыв до мокрых десен ряд желтоватых крепких зубов.
— Вот и наш доктор Стригалев! — он встал и протянул руки — одну к Федору Ивановичу, другую — к поднявшемуся из кресла высокому восхищенному золотисто-лысоватому иностранцу в очень больших очках с тончайшей, почти проволочной оправой. Иностранец смотрел на него, как на чудо, и восхищение его росло и распускалось, как утренняя заря.
Федор Иванович слабо улыбнулся, принимая в свою руку длинные пальцы датчанина. Потом он пожал незаметную, как воздух, руку сидевшей на стуле около Мадсена молодой женщине в темном костюме.
— Мадам? — сказал он ей, решив, что она тоже датчанка.
— Я из иностранного отдела, — сказала она.
Бросив на нее задумчивый взгляд, он по-хозяйски сел во второе кресло.
— Я очень рад с вами познакомиться, доктор Стригалов, — сказал Мадсен на внятном русском языке, из которого был почти исключен мягкий знак. Этот русский язык слегка утратил живость от слишком добротного изучения и зубрежки. — Я приехал в вашу страну специально для того, чтобы увидеться с вами. Простите, ваше имя…
Лицо Федора Ивановича перестало ему подчиняться, он подменил ответ неуверенной улыбкой, и Варичев тут же сказал за него:
— Иван Ильич.
— Иван Ильич, таким я вас себе и представлял… Да, именно таким! И с ямкой на подбородке. Вы даже не можете себе представить, какую сенсацию вызвало у нас сообщение о вашей работе… — за очками иностранца все больше разгорались огни интереса и восхищения. — Это счастье для меня, что я могу здесь сидеть и разговаривать с советским ученым, который внезапно наставил нам всем нос…
— Мне кажется, вы преувеличиваете значение моих работ, — сказал Федор Иванович наконец, собравшись с духом. Варичев молча ему кивнул.
Датчанин не сводил восхищенных глаз с сидевшего против него «доктора Стригалова». Остановил на мгновение взгляд на его галстуке с «демократическим» узлом.
— У нас высоко оценивают ваши работы. Я привез несколко оттисков. Это статьи, где упоминается ваше имя и ваша тонкая работа по дифференцированию родителских хромосом. Авторы сигнировали эти оттиски для вас собственноручно — правилно я употребил это слово?
— Моя давняя, еще студенческая работа… — сказал Федор Иванович.
Это заявление вызвало особенный восторг датчанина.
— Знаю, знаю! Потому я и поверил словам академика Посошкова, которыми он утверждал, что доктор Стригалов имеет гибрид «Солянум контумакс» и «Солянум туберозум». Это всемирная слава!
— Этого гибрида нет, — безжалостно отрезал Федор Иванович, и никто, глядя на него, не сказал бы, что этот ледяной худощавый человек в спортивном пиджаке борется с самим собой, почти теряет сознание.
— Я ожидал услышать это! — воскликнул датчанин. — Мои коллеги предваряли меня… предупреждали, что у вас всякое научное открытие является государственной тайной. Они говорили мне еще, что академику Посошкову будет узко… туго за разглашение этой тайны. Если я тогда не верил, что имеется гибрид, то теперь, когда я слышал, что его нет, я окончателно поверил, что он есть! Он есть! Вам придется мне доказывать, что его нет. Это будет трудно сделать, господин Стригалев!
— Его нет, — повторил Федор Иванович и спокойно прихлопнул рукой по подлокотнику. — Заявление академика Посошкова лежит целиком на его совести.
Он взглянул на Варичева, и тот кивнул несколько раз.
— Я знаю академика Посошкова, это честный ученый! Дайте мне иголку, я хочу уколоть себя в это место, — смеясь, сказал Мадсен и, чтобы было ясно, о каком месте идет речь, приподнялся в кресле и сел. — Скажите мне еще раз, где я нахожусь? Вы действително — доктор Стригалов?
— Нате вам иголку, — тоже смеясь, сказал Федор Иванович и достал иглу из-за борта пиджака, где он держал ее по армейской привычке. — Нате иголку и, пожалуйста, уколите себя. Я — доктор Стригалев, и говорю вам, что гибрида нет. Но работа в этом направлении ведется. Я получил от академика Посошкова ваш подарок…
Тут он вытащил из грудного кармашка флакон с колхицином и поднял его над головой. Глаза Мадсена округлились за очками. Варичев посмотрел на датчанина и удовлетворенно опустил голову.
— Большое вам спасибо за этот колхицин. На днях мы приготовим раствор и попробуем намочить семена.
Иностранец уже ничего не слышал. Держа в пальцах иголку, он, как девушка, не сводил с Федора Ивановича восхищенных, молящихся глаз.
— Я в восторге! Иван Ильич! Позволте проклятому капиталисту сфотографироваться с вами. На память. Камера у меня в чемодане, это сплошь да рядом. Здесь, сзади этого кресла. Мы все сейчас…
Варичев чуть было не вскочил при этом со своего места.
— Нет смысла фотографироваться, — Федор Иванович поспешно поднял руку, скорее адресуясь к нему. — Если бы у нас был гибрид — тогда другое дело. Увековечивать разочарование… стоит ли?
«Да, я, кажется, действительно интеллигент нового типа», — подумал он при этом.
— Я мог бы показать вам некоторые свои полиплоиды, — добавил он. — Но этим вас не удивишь…
— Но вы же получили еще полиплоид дикого вида «Контумакс»…
— У меня много полиплоидов, но «Контумакс» меня пока еще не слушается.
Варичев с улыбкой наклонил свою картофельную голову и стал что-то рисовать на столе. Рисовал и иногда показывал то Федору Ивановичу, то датчанину веселый голубой глаз. Молодая женщина из иностранного отдела терпеливо присутствовала при сложной беседе мужчин, думая что-то свое. Судьба свела в одной комнате четырех человек, и все четверо были непостижимо разными. «Наверно, во всем мире не сыщешь четырех других объектов, так глубоко, бесконечно далеких один от другого», — подумал Федор Иванович.
В восемь вечера, как и было запланировано Варичевым, все четверо опять встретились, теперь в его доме, на той же улице, где был дом академика Посошкова.
— Кассиан Дамианович очень доволен, — сказал Варичев, помогая Федору Ивановичу снимать полуперденчик, обнимая его. — Я звонил ему сейчас. Очень мы с вами выручили старика. Отлегло, говорит, от сердца.
За столом распоряжалась жена Варичева, с золотом и драгоценными камнями на гладких голых руках, в ушах и на налитой шее, и с высокой башней крашеных волос ярко-коричневого цвета. Своей рукой раскладывала всем куски, особенно же старалась подложить побольше иностранцу. Тот с интересом наблюдал это тяжеловесное гостеприимство. Молодая женщина из иностранного отдела сидела рядом с ним и изредка что-то говорила Мадсену на его языке. Федор Иванович, которого посадили против них, старался стойко выдерживать прямые восхищенные взгляды датчанина. А тот затеял игру — специально ловил его взгляд и, поймав, каждый раз, смеясь, говорил:
— Иван Ильич! Мне кажется, мы с вами поладим… Правилно я употребил?
Или:
— Страстно желаю сфотографироваться вместе с Иваном Ильичом Стригаловым! И с профессором Варичевым!
Его так и тянуло к чемодану, где у него лежала камера.
Основательно выпив, датчанин стал рассказывать о своих встречах в Москве.
— Я хотел иметь беседу с Кассиановичем… с господином академиком Рядно. Он не желал меня принять. Я все-таки добился… О-о, я очень умею добиваться! И он меня принял. Оригиналный человек. Ума палата, правилно я сказал? Я его спрашиваю о «Солянум контумакс». Он отвечает: «Пейте чай». Я ему: «Вы не сказали». Он говорит: «Пейте, пейте чай». Я возражаю: «Я пью уже второй стакан!» Он отвечает: «Пейте еще. Умейте понимать слова». И еще сказал старинное, я записал. Вот: «Могий вместити да вместит». Я так и не понял: что это он говорит? О чае? Потом мы долго молчали, а после молчания он очень долго говорил. Он настаивал, что никакого достижения нет. Сказал: «Это блеф, так у вас называется в Дании? Блеф, сон, шизофрения». Так он формулировал. Он сказал: «Вас вообще, иностранцев, можно водить за нос, как хочешь. За усы водить, как таракана. Академик Посошков и водил вас, как хотел, на вашем конгрессе». Рядом с Кассиановичем сидел его маленький референт, а может быть, телохранитель. Профессор Брузжак. У них, по-моему, сложные отношения. Он незаметно толкал академика во время его рискованных пассажей. А Кассианович начинал на него кричать: «Отстань, шо ты меня толкаешь!»
Мадсен очень точно передал специфическую интонацию академика. Все расхохотались. Датчанин поднял рюмку:
— За здоровье академика Рядно!
Выпили и принялись за еду.
— Академик Посошков говорил совсем по-другому, — сказал Мадсен.
— К сожалению, он умер, — тоном председателя подвел черту Варичев, чтобы закрыть эту тему.
— Но он показывал мне настоящие фотографии! Это был «Солянум контумакс»! Я работал десять лет. Конечно, не совсем приятно, когда другой находит ключ к замку. Но я обрадовался и поехал! Я поехал поздравить! Иван Ильич, пожалуйста, не ведите меня за усы, как насекомое.
