Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко
Пишите.
Жанна».
Игорь — Жанне.
«Милая Жанночка!
Можно мне называть вас так? Со стороны это трудно понять, но я не могу называть вас просто Жанной. Я ощущаю внутреннюю потребность выделить ваше имя среди других знакомых мне имен. И от одной мысли об этом мне становится хорошо.
Я никогда не испытывал затруднений, если приходилось писать письмо (и в отличие от моего брата пишу охотно), но сегодня я в полной растерянности перед листом бумаги. Мне хочется написать все сразу. И в то же время я понимаю: написать все нельзя. Писать надо самое главное. Но как это сделать?
О своей работе я рассказал тогда, в Каретном, достаточно много. Поскольку ничего нового со дня возвращения с учений в редакции не произошло, тема работы отпадает.
Остается тема моей одинокой личности. Возвращающейся вечером в пустую квартиру. Кипятящей чай на газовой плите в ожидании телевизионной программы «Время».
Очень жаль, что сейчас немодно дарить фотографии. Если бы у меня было ваше фото, я разговаривал бы с ним каждый вечер. Я говорил бы: «Здравствуйте, Жанночка! Здравствуйте, милая!»
Как бы я вновь хотел оказаться в Каретном! Увы, служба. Однако командировка в Ленинград — штука реальная. Давайте договоримся так: я напишу. А вы постарайтесь вырваться к невским берегам хотя бы на два-три дня.
С верой в скорую встречу
Игорь».
3
— Часовой есть лицо неприкосновенное, — напомнил лейтенант Березкин. — Неприкосновенность часового заключается в особой охране законом его прав и личного достоинства; в подчинении его строго определенным лицам — начальнику караула, помощнику начальника караула и своему разводящему…
— Разрешите, товарищ лейтенант, — перехватив вопросительный взгляд взводного, сказал рядовой Асирьян. — Никак не пойму, подчиняется часовой командиру полка или нет?
— Не подчиняется, — твердо и решительно ответил Березкин.
Асирьян старательно округлил глаза:
— Делайте со мной что хотите, но я не могу в это поверить.
— Почему? — спросил Березкин подозрительно. Напрягся. Задержал дыхание.
— Такой он недоверчивый, товарищ лейтенант, — пояснил Мишка.
— Вас не спрашивают, рядовой Истру.
— Его не спрашивают, а он все рвется, рвется… Впереди всех быть хочет. К значку рядового Истру представить надо, — предложил Славка Игнатов.
— Взвод, встать! — подал команду лейтенант Березкин. Он был сегодня не в духе и не намеревался вступать и демагогические разговоры. — Надеть шинели, выходи строиться…
— Доболтались…
— Остряки… — ворчали солдаты, снимая с вешалки шинели.
Хотя день был пасмурный, из-за снега на улице оказалось светлее, чем в казарме. На плацу соседняя рота занималась строевой подготовкой. Солдаты не жалели сапог. Печатали шаг с такой силой, что вздрагивала земля.
На полковом стрельбище, которого не было видно за лесом, стреляли из гранатометов. Эхо плутало между деревьями, докатывалось до плаца затухающими волнами.
Лейтенант Березкин, хмурясь, расхаживал перед взводом, построенным в две шеренги. Говорил:
— Несение караульной службы является выполнением боевой задачи и требует от личного состава высокой бдительности, непреклонной решимости и инициативы, безупречной дисциплинированности, умелого владения оружием…
За облаками летел самолет, наверное, низко, потому что рев моторов силой своей заглушал голос взводного. Березкин вынул из кармана платок, кашлянул. А когда гул мотора начал утихать, продолжил:
— В летописи наших Вооруженных Сил, богатой яркими подвигами, не меркнут строки о мужестве и стойкости часовых. Воинам Московского гарнизона хорошо известны Чернышевские казармы. В этом названии дань бессмертному подвигу часового из восьмой роты сто пятьдесят четвертого полка Прокопия Чернышева. В июне 1922 года Чернышев пал смертью героя в борьбе с пожаром. Имя его стало символом верности воинскому долгу.
…Вечером был развод караула. Темнело теперь рано. Мощные фонари освещали площадку караульного городка. Солдаты из музвзвода стояли с медными трубами.
— Для встречи с фронта! Слушай! На кра-а-а-ул!
…Караульное помещение представляло собой деревянный дом с крыльцом в четыре ступеньки, возле которого неизменно находился часовой; тут же помещались ящик с песком, багор и два огнетушителя. За дверью открывался коридор, не очень широкий, но достаточно поместительный для того, чтобы в случае тревоги караульные могли, не мешая друг другу, делать свое дело. Слева двери вели в комнату отдыха, обставленную мягкими топчанами. Справа находились комнаты бодрствующей смены, начальника караула, его помощника…
Состояла при карауле и гауптвахта. Ей был отведен желтый флигель во дворе. Флигель как флигель. Только окна у него заложены кирпичом почти до самого верха, оставшееся прикрывает деревянное устройство, похожее на кормушку для птичек. Оно прикреплено к окну так хитро, что из камеры виден только кусочек неба.
И Славка, и Мишка, и Сурен уже несколько раз ходили в караул. Но тогда начальниками караула были другие офицеры. Сегодня же эта хлопотливая, хотя и почетная обязанность возложена на лейтенанта Березкина. Среди солдат прошел слух, что Березкин впервые удостоен этой чести. Вот солдаты и присматриваются к нему.
Истру сказал:
— У меня такое впечатление, что лейтенант вырос за этот день по крайней мере на десять сантиметров.
Асирьян возразил:
— Нет. Оптический обман. Лейтенант стал на год старше. Посмотрите, какое лицо. Этому лицу усы бы да бороду.
Высказал мнение и Славка:
— Лейтенант волнуется. Делает все не как обычно. Потому необычно и выглядит.
Мишка и Сурен пошли в первую смену, а Славка — только в третью.
Березкин построил первую смену, проверил оружие, заглянул каждому в глаза. Подал команду: «Заряжай!» Конечно, боялся, чтобы чего-нибудь не случилось нехорошего. Прежде чем направить на посты, произнес речь:
— Товарищи! Сейчас, в эту зимнюю ночь, вы пойдете выполнять боевую задачу. Я хочу, чтобы вы помнили и знали… Вы только маленькая частичка той армии часовых, которые заступают в эти минуты на посты по всей нашей необъятной стране. Как поется в песне, от южных гор до северных морей, от Балтики до Тихого океана, а также в воинских гарнизонах, размещенных за пределами Родины. Будьте достойны того высокого доверия, которое вам оказано.
Славка Игнатов нес службу в автопарке. Это был легкий пост хотя бы потому, что автопарк огораживал высокий деревянный забор, а на проходной находились дежурный по автопарку и дневальные. Машины стояли под навесами. Игнатов ходил из края в край, от тыльной части забора до проходной. Он заступил в десять вечера, нести службу предстояло до полуночи.
Тьма посапывала ветром, покряхтывала морозом.
Запах солярки и бензина волнами ходил по автопарку, под ногами темнели радужные пятна. Белыми здесь были лишь крыши навесов. Сочетание чистой белизны крыш и грязного асфальта под ними, асфальта с ржавыми корками снега и мутными пластинками льда
