Василий Шукшин - Том 3. Рассказы 70-х годов
– Что ты придумал? – спросила Несмеяна.
– Что я придумал? Я взял и обратился к народу! – не без пафоса сказал старичок. – К народу, к народу, голубушка. Что мы споём, Ваня?
– Да мне как-то неловко: они нагишом все… – сказал Иван. – Пусть хоть оденутся, что ли.
Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно – показал, что он тоже не в восторгe от этих средневековых представлений Ивана о стыдливости.
– Ваня, это… Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело – петь и плясать. Верно? Балалайку!
Принесли балалайку.
Иван взял её. Потренькал, потинькал – подстроил… Вышел за дверь… И вдруг влетел в комнату – чуть не со свистом и с гиканьем – с частушкой:
Эх, милка моя,Шевелилка моя,Сама ходит шевелит…
– О-о!.. – застонали молодые и Несмеяна – Не надо! Ну, пожалуйста…
– Не надо, Ваня.
– Так, – сказал старичок. – На языке офеней это называется – не прохонже. Двинем резерв. Перепляс! Ваня, пли!
– Пошёл к чёртовой матери! – рассердился Иван. – Что я тебе, Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.
– А справка? – зловеще спросил старичок. – А? Справка-то… Её ведь надо заработать.
– Ну вот, сразу – в кусты. Как же так, батя?
– А как же! Мы же договорились.
– Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то… Ну стыдно же, ну…
– Не мучай человека, – сказала Несмеяна старичку.
– Давай справку, – стал нервничать Иван. – И так проваландались сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.
Но старичок решил всё же развеселить молодёжь. И пустился он на очень и очень постыдный выверт – решил сделать Ивана посмешищем: так охота ему стало угодить своей «царевне», так невтерпёж сделалось старому греховоднику. К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих баранов.
– Справку? – спросил он с дурашливым недоумением. – Какую справку?
– Здрассте? – воскликнул Иван. – Я же говорил…
– Я забыл, повтори.
– Что я умный.
– А! – «вспомнил» старичок, всё стараясь вовлечь в нехорошую игру молодёжь тоже. – Тебе нужна справка, что ты умный. Я вспомнил. Но как же я могу дать такую справку? А?
– У тебя же есть печать…
– Да печать-то есть… Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим, дам тебе справку, что ты умный, а ты – дурак дураком. Что это будет? Это будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь мне прежде на три вопроса. Ответишь – дам тебе справку, не ответишь – не обессудь.
– Давай – с неохотой сказал Иван. – Во всех предисловиях писано, что я вовсе не дурак.
– Предисловия пишут… Знаешь, кто предисловия пишет?
– Это что, первый вопрос?
– Нет, нет. Это ещё не вопрос. Это так… Вопрос вот какой; что сказал Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам? – Старичок искоса и лукаво поглядел на свою «царевну» и на других молодых: поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен. – Ну? Что же сказал Адам?
– Не смешно – сказала Несмеяна. – Тупо. Плоско.
– Самодеятельность какая-то – сказали и другие. – Идиотизм. Что он сказал? «Сам сотворил, сам и живи с ней»?
Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека, который так сострил. – Очень близко!.. Очень!
– Мог бы и поостроумнее сказать.
– Минуточку… Минуточку… – суетился старичок. – Самое же интересное – как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?
– А можно, я тоже задам вопрос? – в свою очередь спросил Иван. – Потом…
– Нет, сначала ответь: что сказал…
– Нет, пусть он спросит – закапризничала Несмеяна. – Спроси, Ваня.
– Да что он может спросить? Почём куль овса на базаре?
– Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!
– Ну-у, это уже ребячество, – огорчился старичок. – Хорошо, спроси, Ваня.
– Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? – Иван, подражая старичку, нацелился в него пальцем.
– То есть? – опешил тот.
– Нет, нет, не «то есть», а почему? – заинтересовалась Несмеяна. – И почему ты это скрывал?
– Это уже любопытно, – заинтересовались и другие. – Лишнее ребро? Это же из ряда вон!..
– Так вот вся мудрость-то откуда!
– Ой, как интересно-о!
– Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста!
Молодые люди стали окружать старичка.
– Ну, ну, ну, – испугался старичок, – зачем же так? Ну что за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли?
Старичка окружали всё теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то дёргал за штаны – Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.
– И скрывать действительно такое преимущество… Зачем же?
– Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их прощупаешь!
– Прекратите! – закричал старичок и начал сопротивляться изо всех сил, но только больше раззадоривал этим. – Немедленно прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они… Иван, скажи, что ты пошутил!
– По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, – вовсю шуровал один здоровенный парень. – У него тут ещё майка… Нет, тёплое бельё! Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку…
С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в нижнем тёплом белье.
– Это безобразие! – кричал он. – Здесь же нет основания для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения. цель и средства – всё искажено! Когда налицо отклонение от нормы!
Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.
– А это… разве не отклонение?
– Руки прочь! – завопил старичок. – Идиоты! Придурки!.. Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки…
В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и тёлки стояли весьма плотно.
– Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?
– Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же… Ха-ха-ха!.. Это же… Ха-ха-ха!..
– Дайте ему сказать.
– Это примитив! Это юмор каменного века! Всё глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением… Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. – И тут старичок пукнул, так это – по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съёжился.
А с молодыми началась истерика. Теперь хохотали они, но как! – взахлёб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и снял её. И положил рядом с другими – хохотать. Сам же нашёл брюки старика, порылся в кармане… И нашёл. Печать. И взял её.
– Вы пока тут занимайтесь – сказал он – а мне пора отправляться.
– Зачем же ты всю-то… печать-то? – жалко спросил Мудрец – Давай, я тебе справку выдам.
– Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд, – Иван пошёл к двери. – Прощайте.
– Это вероломство, Иван, – сказал Мудрец. – Насилие.
– Ничего подобного, – Иван тоже стал в позу. – Насилие – это когда по зубам бьют.
– Я ведь наложу резолюцию! – заявил Мудрец с угрозой. – Наложу ведь – запляшете!
– Слабо, батя! – крикнули из компании молодых. – Клади!
– Возлюбленный мой! – заломила руки в мольбе Несмеяна. – Наложи! Колыхни атмосферу!
– Решение! – торжественно объявил Мудрец. – Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем – смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным.
* * *И грянула вдруг дивная, стремительная музыка… И хор. Хор, похоже, поёт и движется – приплясывают.
Песенка чертейАллилуйя – вот,Три-четыре – вот.Шуры-муры.Шуры-муры. Аллилуйя-а! Аллилуйя-а!Мы возьмём с собой в походНа покладистый народ –Политуру.Политуру. Аллилуйя-а! Аллилуйя-а!
Наше – вамС кистенём;Под забором,Под плетнём –Покультурим.Покультурим. Аллилуйя-а! Аллилуйя-а!
Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э-э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся.
Когда наш Иван пришёл к монастырю, была глубокая ночь. Над лесом, близко, висела луна. На воротах стоял теперь стражник-чёрт. Монахи же облепили забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шёл развесёлый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко разносилась вокруг.
