Лев Правдин - Океан Бурь. Книга вторая
Он тоже засмеялся оттого, что пришла весна и что он сам узнал о ее приходе, а это значит, что он и сам понемногу делается взрослым и начинает понимать то, что ему прежде было недоступно.
Поскорее одевшись, он вышел в прихожую, громко хлопнул дверью и звонко прокричал:
— Весна пришла! Весна пришла! Весна пришла!
Из своей двери выглянула Тая.
— А все уж и без тебя знают, что весна…
Но и это не омрачило его радости. Все знают, ну и хорошо. И он знает. Он догадался сам. Сам.
А Тая, поджимая губы, взрослым голосом приказывает:
— Иди скорей завтракать, а то в школу опоздаешь.
Румяная от морозного утренника, весна гуляла по городу. Она только что явилась из дальних стран и посматривала кругом любопытствующими горячими глазами.
Выбежав на улицу, Володя громко свистнул от восторга: уж очень хороша была улица в этот ранний час.
— Ох, чтоб тебе! — испуганно охнула Муза.
Она только что вышла из своего дома. В обеих руках у нее разноцветные абажуры, надетые один на другой. Она их сама делает из бумаги или шелка и по воскресеньям носит на базар продавать. Она занялась этим делом с тех пор, как Капитон уехал искать счастья. Он так и сказал Музе, что здесь ему все равно житья нет и надо искать счастья в другом городе, где его, Капитона еще никто не знает. Уж такое у него счастье нечистое, что надо его искать тайком от честных людей.
Получив от мужа письмо, Муза каждый раз прибегала к тетке, чтобы рассказать, что он пишет. Писал Капитон, наверное, все одно и то же, потому что она всегда говорила:
— Пишет: «Ты там гляди, а не то убью!»
— Ох, да какой же он у тебя нервный, — шептала тетка. — И на всех-то он кулаками стучит, а попадает-то все ему, все ему.
Тетка тоже получала письма от Гурия, но никому не рассказывала, что он пишет. Она и так-то была неразговорчива, а тут и вовсе замолчала.
И вообще в доме стало так тихо, как будто никто в нем и не живет. Скучный стал дом. Когда приехала мама и Володя перестал ходить на проверку к Елене Карповне, то он не каждый день даже видел-то ее. Только слышал иногда, как она выходит перед сном покурить в прихожую и от скуки разговаривает сама с собой. Говорить ей не с кем, потому что Ваоныч, с тех пор как его выбрали председателем в Союзе художников, редко приходит работать в мастерскую. А Тайка неизвестно отчего заважничала. Она распустила свои тонкие, как крысиные хвостики, косички и начала завязывать волосы на затылке большим черным бантом. Она думает, что у нее получается прическа, как у взрослой, вот и задается.
И на дворе не веселее, чем дома: Васьки-то нет, и неизвестно, где он. Очень стало скучно, вот почему Володя и старается бывать дома как можно меньше. Иногда он возвращается даже позже мамы. Конечно, влетает ему за это, а он заранее знает, что влетит, и все равно не торопится, мама покричит, поругает, а потом сама же и спрашивает:
— Окончательно ты от рук отбился. Скажи, что мне с тобой делать? Ну что?
А Володя только вздыхает: если бы он знал, что с ним происходит и что ему надо сделать для нормальной жизни!
А весной стало еще хуже. Все ребята как хлебнули весеннего воздуха с ветром, солнцем, так и ошалели. В классы никого не загонишь, носятся по школьному двору, по коридорам, будто даже и не слышат звонка.
И на уроках сидят неспокойно. Володина соседка, Милочка Инаева, то и дело нашептывает что-то, так что сидеть с ней рядом стало просто невозможно. Но и она тоже отличилась: на третьем уроке, когда Мария Николаевна что-то объясняла, Милочка долго смотрела в голубое окно, а потом подняла руку.
— Тебе что? — спросила Мария Николаевна.
Милочка встала и, будто стихотворение прочла, мечтательно и звонко проговорила:
— А уже весна… И скоро будет лето!
Никто даже не засмеялся. Только Мария Николаевна улыбнулась чуть-чуть:
— Ну и хорошо, садись.
Весна пришла — в этом уже никто не сомневался. Но по-настоящему она развернулась к полудню, когда Володя возвращался из школы. Он шел, распахнув пальто и радуясь, что можно шарф засунуть в карман вместе с варежками, которые чаще теряешь, чем носишь.
Он шел и мокрыми снежками сшибал длинные сосульки. А на крышах стояли люди с лопатами и обрушивали вниз целые сугробы серого городского снега. При этом все они весело покрикивали:
— Берегись! Эй!
Дома, отыскав в чулане лопату, Володя залез на крышу навеса и тоже начал сбрасывать снег. И хотя поблизости никого не было, все равно кричал на весь двор:
— Берегись! Эй!
А потом, когда устал и остановился, чтобы передохнуть, он с удивлением отметил, как вдруг все изменилось вокруг. Какой новый, совершенно не похожий на прошлогодний, блестящий и разноголосый мир вытаивает из-под снега! Под ясным небом заблестели, словно только что выкрашенные разноцветными красками, крыши домов, вынырнули из-под снега чугунные столбики ограды вдоль дороги, а кое-где уже показались голубые проталинки асфальта.
Но самое удивительное — на улицах вдруг появилось очень много маленьких детей. В разноцветных колпачках и блестящих сапожках, они ковыряли лопаточками хрупкий снег или таскали на веревочках жестяные автомобили. Их было так много, и они появились так внезапно, что можно было подумать, будто они тоже вытаяли из-под снега. Сидели себе, сидели в сугробах, а как солнышко припекло, так они и принялись вытаивать один за другим в своих разноцветных колпачках.
Эта легкая весенняя мысль развеселила Володю, он схватил лопату, с размаха воткнул ее в снег и во все горло заорал:
— Берегись!
На крыльцо выбежала Тая в одном платье, с голыми руками. Вытряхнула скатерть после обеда и похвалила, как взрослая:
— Ну вот, хоть делом занялся.
— Тебя не спросил.
Посмотрев, как летят с крыши комья снега, Тая зябко повела плечами:
— Все страдаешь? — И, не дожидаясь ответа, ушла.
И хорошо, что ушла: от Володьки сейчас всего жди, он и раньше-то не отличался примерным поведением, а сейчас совсем от рук отбился.
По правде говоря, он сам не понимал, какая сила толкает его на самые глупые поступки. И не только Тая, все ему говорили, что живет он не так, как надо бы жить человеку. Все его осуждали за это, а как надо жить, этого он ни от кого не слыхал. И никто даже не догадывался, как ему одиноко и как ему нужен добрый, умный советчик.
Словом, накопилось столько разных вопросов, что Володя просто устал от них. Как будто бы все кругом задают ему задачи, такие на вид простые, но попробуй-ка, реши!
И спросить некого.
Так он думал, пока случайно не столкнулся с капитаном Инаевым. Он был летчик и Милочкин папа. Иногда он заходил в школу за своей дочкой, и все мальчишки с восторгом и завистью разглядывали его короткую кожаную куртку на «молниях» и широкие меховые сапоги. Он звонко пощелкивал крагами своих перчаток, ожидая, пока Милочка получит в гардеробе пальто.
Капитан шел по улице, слушая болтовню своей дочери, и, конечно, не замечал двух мальчишек, которые следовали за ним на почтительном расстоянии. Только у самого дома, где жил капитан, они отважились и подошли поближе.
— Это наши мальчики, — сказала Милочка. — Из нашего класса.
Капитан обернулся: Володя и Венка остановились и вместе сказали:
— Здравствуйте.
— Давай ближе, подходите, — позвал капитан.
— Вот это и есть Володя Вечканов, — проговорила Милочка.
Она держала портфель обеими руками перед собой и перекатывала его по коленкам — это у всех девчонок такая привычка.
Володя сразу понял, что о нем кое-что капитану уже известно и ничего хорошего в этом нет.
Капитан обрадовался, увидав Володю, как будто он давно мечтал с ним встретиться, да все никак не удавалось.
Он протянул руку и засмеялся:
— Ага, вот ты, значит, какой, Володя Вечканов.
Володя осторожно положил свою слегка вздрагивающую и холодную, как рыбка, ладошку в широкую капитанскую ладонь и на всякий случай сказал:
— А это вот Венка.
— Ясно, — продолжал радоваться капитан. — Вот ты, значит, какой.
— Какой?
— Так я еще не знаю, какой ты. Вот только сейчас увидел, а слыхать — слыхал.
Володя вздохнул.
— Ну, что ты приуныл? Давай-ка лучше потолкуем насчет кос…
— Ну, папа! — протестующе воскликнула Милочка.
— А что? — спросил он. — Я так и подумал, что они пришли насчет космоса. А про косы, — он наклонился к Володе, — даю тебе слово, я узнал на родительском собрании. И захотелось мне потолковать с тобой. Ты, Володька, возьми себя в руки. Косы, понимаешь, мелочь, пустяк. А в нашей летной дисциплине даже такая мелочь — это не пустяк. Понял?
— Все, — твердо сказал Володя.
— Кончено, — сказал Венка.
— Запомните, товарищи, дисциплина для, нас с вами — это главнее всего.
