Ефим Зозуля - Мастерская человеков (сборник)
Авель сидел неподалеку и пас стадо. В позе его, волнистых волосах и голубых глазах сиял безмятежный мир. Глядя на тяжкие усилия Каина, он внутренно радовался и даже повизгивал от удовольствия, доставленного зрелищем борьбы. Но увидев страшные белки брата, отвернул лицо и сделал вид, что не замечает Каина.
Дли вящей бесстрастности он даже запел свою любимую песенку:
У меня есть одна овца,И еще есть одна овца у меня,И еще есть одна овца у меня,И есть много, и еще одна овца есть у меня.
3. Еще о нравах братьевКаин был даровит, а Авель только наблюдателен. Авель тайно верил брату больше, чем себе. Если Каин говорил, поглядев на небо, что завтра будет дождь, то Авель был уверен, что дождь будет, но почему-то пытался спорить. Когда Каин, поглядев на большую овцу, говорил, что она издохнет, Авель знал, что это будет так, но опять-таки пытался спорить.
Каин презрительно отплевывался и показывал ему локоть, что он делал с исключительной целью условного оскорбления Авеля, а Авель в бешенстве отвратительно оголялся перед Каином, но этот вид оскорбления не действовал: Каин смеялся.
Каин рисовал палкой на песке птиц, и Авелю рисунки нравились. Но когда он хотел получше разглядеть их, Каин грубо и неприятно хохотал, отталкивал Авеля и затаптывал рисунок.
Авель был счастлив, когда Адам однажды рассердился на Каина, набросился на него, избил камнем и до крови искусал живот. От радости Авель побежал к реке, прыгал там и потирал руки, а потом вернулся со смиренным видом.
Адам недолюбливал Каина. Ева внешне тоже была холодна к нему, и в нелюбви к Каину Авель черпал свое утверждение, свое оправдание. Ему было тяжело оттого, что он сравнивал себя с Каином и нуждался в оправдании, а Каин в оправдании не нуждался.
Почти каждый день Авель обращался к Каину со всякими предложениями, и почти всегда отвергал их Каин.
Холодно и грубо отвергал, с хохотом и оскорблениями, и Авель, предлагавший для того, чтобы хоть в чем-нибудь быть первым, всегда оказывался вторым и отвергнутым.
Только одного никогда не предлагал Авель: своей помощи в работе, хотя сам помощью Каина пользовался.
– Каин, помоги мне успокоить быка, он бодается! – прибегал испуганно Авель.
Каин помогал, а потом хмуро бросал Авелю:
– Ты ничтожен, слаб, как прах, который мы топчем ногами.
И с грубым хохотом показывал ему локоть.
4. Первая драма из-за собственностиАвель сказал Каину:
– Отчего ты пьешь молоко от моей коровы? Пей от своей.
– Это моя корова, а не твоя, – отвечал Каин.
– А та корова? – показывал Авель на другую. – Тоже твоя?
– И та моя. Коли я захочу, то буду пить молоко и от той коровы.
Авель испуганно молчал.
Каин неприятно засмеялся и вдруг сказал ту страшную фразу, от которой до сих пор стонут люди, и, главное, сказал ее несерьезно, смеясь, почти издевательски:
– Авель, поделим мир между собою.
Он явно смеялся, но Авель принял предложение всерьез:
– Поделим! Поделим! Стада будут моими, а земля пусть будет твоей.
– Хорошо! – хохотал Каин.
Авель погнал стада в поле, а Каин крикнул ему, смеясь:
– Земля, по которой ты ходишь, моя!
Авель остановился, тревожно подумал, но нашелся:
– А одежда, которая на тебе, не от шкур ли моих овец?
– Прочь с моей земли! – смеялся Каин.
– Долой одежду от моих овец! – серьезно и тревожно кричал Авель.
И вдруг подбежал к Каину, побелевший от злобы и страха, дрожащий от бешенства, задыхающийся. Лицо его запрыгало, рот покривился. Он заплакал и жутко закричал:
– Мои овцы! Мои коровы! Мои козлята! Мои телята! Мои быки! Мои! Мои! Мои! Слышишь, Каин, мои!..
Он был противен, и Каин, холодно смеясь, отстранил его рукой.
Авель схватил камень, размахнулся, но Каин вырвал камень. Началась драка.
С разодранными шкурами на полуголых телах, они гнались друг за другом по полям и холмам, и по лесу.
Гулкое первобытное эхо повторяло громкий визгливый крик, слова: «Мои! Мои! Мои!» и свирепый мужественный рев, и яркий страшный хохот.
Но хохот едва не погубил Каина. Благодаря ему Авель осилил брата, прижал к земле и начал душить, бить и мять.
– Авель, – сказал Каин, – нас двое на земле. Умертвив меня, что ты скажешь отцу нашему?
Об отце и матери часто вспоминал Авель, и Каин теперь повторил этот непонятный ему довод бессознательно.
Авель оставил брата и ушел.
Каин остался лежать около леса. Он закрыл глаза – не от боли, а от тяжкой думы, от первой думы о судьбе человека на земле.
Кругом было тихо. О чем-то думали морщинами коры деревья, но думали о своем. Лицо земли было спокойно, величаво, бездумно, и яркое сияющее солнце ослепительно равнодушно освещало первое место первой братской борьбы.
5. Адам отстал от века и ничего не понимаетАдам со спокойным отцовским добродушием смотрел на лица сыновей своих. Одно лицо было в синяках и кровоподтеках. На другом кровь смешалась с грязью и землей и застыла бурыми пятнами к бороде.
– Какой зверь напал на вас, дети мои? – сказал он.
– Это не зверь, а человек. Каин, брат мой, напал на меня, – солгал Авель.
Каин молчал.
– За что он напал на тебя?
– За то, что мы поделили мир между собою, а он хотел взять себе то, что мое.
Адам ничего не понял, Из заросших глаз его струилось недоумение.
– Что значит: мое?
Авель пытался объяснить ему, но Адам все же ничего не понял. Он тер черной широкой ладонью крепкий лоб.
– Ты стар, отец! Ты не понимаешь, – раздраженно сказал Авель.
Адам ушел в поле. Ушел далеко, тяжело ступал широкими толстыми прямодушными и добродушными пятками. Упорная новая странная мысль гвоздила голову:
– Мое. Что значит мое?
Ветер шелестел в траве, теребил волосы. Пели птицы, рычал вдали зверь. Красное солнце стояло на краю поля.
Адам смотрел на все и точно видел впервые.
– Мое. Что мое? И что не мое?!
Он подошел к виноградникам и стал есть густой опьяняющий плод.
Тяжелая новая мысль мучила. Он влез на дерево. Сел на сук. Смотрел. Думал. Нечаянно уснул и свалился.
Было темно. Звезды блистали. Пряно благоухали травы.
Адам чесал голову твердыми пальцами, гладил ушибленное место. Вернулся в шалаш и вдруг подрался с сыновьями. Кричал что-то непонятное и свирепо бил чем попало. Ева кричала пронзительным криком. Каин бежал в лес. Еле успокоили старика к утру.
6. Неопровержимый факт: Каин убил АвеляКаин убил барана, развел костер и приготовлял себе ужин. Игра пламени занимала его, и он прыгал вокруг костра и кричал. Для того чтобы никто не мешал ему, он расположился вдали от семейного шалаша.
– Каин, отчего же ты взял и убил моего барана? – спросил Авель.
Каин продолжал прыгать вокруг костра и развлекаться. Но Авель не отставал.
– Отчего же ты взял моего барана?
И Каин вдруг схватил тушу барана вместе с камнями, на которых она лежала, могуче размахнулся и ударил брата по голове.
– Вот тебе твой баран! – крикнул он.
Два тела – мертвого барана и человека – слились на мгновение в одно странно безобразное целое и вместе покатились по земле. Тяжелый хлопающий удар откликнулся эхом в лесу, и облако пыли взбилось кверху.
Каин ушел.
Он работал весь день. Работал еще охотнее, чем обычно, но еще до захода солнца бросил кол, которым взрыхлял поле, и задумался. Ему показалось, что отец спрашивает у него:
– Каин, где брат твой Авель?
И он мысленно ответил:
«Что я – сторож брату моему?»
Но мысленный ответ не успокоил его, а встревожил. Первая вспышка человеческой совести была мучительна. Он побежал к месту драки и остановился.
Авель и мертвый баран одинаково неподвижно лежали в пыли.
Острая боль сжала сердце Каина. Впервые на земле человек почувствовал себя слабым. Каин был первым человеком, нуждавшимся в душевной помощи, в сочувствии. Он был первым, кто узнал одиночество.
Но сочувствия не было уже тогда. На землю торжественно ложились туманы, точно именно это самое важное. Клубились медленно тучи на небе. Торжественно всходило и заходило солнце. Всякие травки тянули кверху узенькие существования свои, жирные червячки розово копошились в земле, птицы пели, звери рычали, и все были бесконечно заняты своими делами. До горя человеческого никому не было дела.
И Каин ушел в страну Нод, неся на широких плечах своих проклятие еще не родившихся людей и клевету будущих поколений.
1919
Живая мебель
1. Как жил господин ИкайГосподин Икай сидел на спине человека, стоявшего на четвереньках. Человек служил ему креслом. Это кресло было удобно: сидение – теплое и прочное, спинка – нежная и ароматная, ибо это была грудь молодой здоровой женщины, умевшей стоять неподвижно, а перилами кресла, на которых покоились руки Икая, были изящные плечики двух девочек-подростков. Эти девочки были настолько крепки, чтобы выдерживать тяжелые руки Икая, и в то же время настолько чутки, чтобы улыбаться именно тогда, когда культурному человеку тоскливо и так хочется, чтобы ручки кресла улыбались.