Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]
— Поживите с нами, — предложил Кузя, которому стало жаль долговязого парня ростом с Дон-Кихота, — ну, что вам мешает?
— Возраст, — смеясь, признался Кайранский.
— Старость? — спросил Кузя, умевший поддержатьшутку.
— Наоборот. Младенческое желание видеть свою фамилию в титрах, — презирая себя, еще беспощадней признался Кайранский. — Мелочи. Гвоздики в гробу.
— А сколько вам лет? — оробел Кузя, которому еще жальче стало собеседника.
— Ты хочешь сказать, что я уже похоронил свой талант?
— Нет, что вы, — смутился Кузя, — я читал, что талант всегда молодой, даже у стариков.
— Опасное утешение, товарищ читатель, — ухмыльнулся Гена бесцветными губами. — Вот возьму и застряну у вас. А что?.. Я ведь холостой, — ухарски сказал он.
— Оставайтесь, а? — ответил Кузя. — Организуем литкружок.
— Ясно, — посмотрев на него хитрым глазом из-под выкругленной брови, опять ухмыльнулся Кайранский. — Каждый сам себе Кузя своего счастья… Угости еще.
Только он протянул руку, как его позвали к рации оживлять сюжет. Тогда он придумал про шахматы. А теперь сочинил и вовсе прекрасную сценку.
Молодого бригадира, то есть Сашку, должны встречать приодетые старики. Конечно, во главе с дедом Тимкой, как с нашей славой прошлых лет. И этот самый дед Тимка подарит Сашке свой бинокль, свою реликвию, сквозь которую он искал рыбу все свои лучшие годы.
Не знаю, как по-вашему, а по-моему — крепко. Опять Гена привел в действие послушный ему механизм жизни.
— Это здорово, Генка! — кричал Алик. — Есть что снимать! Симочка, бинокль показать крупно, а не между прочим! Преемственность поколений! Как лучше тебе его устроить, этот мировой бинокль? Где?
— На груди, — сказал Сима.
— Фиксируете, Ван Ваныч? — спросил Алик.
— Зафиксировал, — кивнув головой, успокоил Ван Ваныч, довольный, что привезли рыбу, и план его удался. Ему важней всего было оправдать командировку.
Все они уже свалились было отдохнуть в доме председателя и, удрученные, разговаривали о своих городских заботах, когда прибежал посыльный от Горбова. Горбов ждал «Ястреб» на причале. Ждал, веря: а вдруг, а вдруг, а вдруг Сашке повезло? И ждал, волнуясь, почему это все пришли, а «Ястреб» пропал. И по радио не отзывается. Может, беда? Ведь «пред» тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо.
Весть о Сашке смахнула киношников с кроватей. Толкая друг друга, они высыпали на улицу и со всех ног кинулись на причал. Молодой бригадир! Вот вам и молодой бригадир! Даже палуба завалена рыбой. Снимать, снимать!
Они суетились, не давая Сашке выбраться из рыбного навала. Люди жали Сашке руки, дотягиваясь до него через борт. Потом все уже поздравили, а он еще стоял. Не велели вылезать. Вокруг раздавались голоса:
— Отличился Сашок!
— Самого Бурю за пояс заткнул!
Дело в том, что дядю Мишу Бурого земляки частенько называли Бурей, всегда с уважением, а сейчас не без подковырки. Всякое кричали, но громче всех киношники:
— Гена! Что ты там делаешь, Гена?
— Пишу речь председателю.
— А где старики?
— Пошли переодеваться.
— Симочка! Как свет?
Симочка вдруг ответил насчет света таким словом, что потом повернулся и сказал в полутьму, где толпилось притихшее население:
— Простите, женщины.
В нем проснулся оператор.
Наконец они и свет наладили, как требовалось, чтобы повторить подход корабля, и еще раз объяснили, кто подходит к «Ястребу», а кто нет, где останавливается Сашка, когда он выберется из рыбы и спрыгнет с палубы на причал, а где Горбов, который скажет короткую речь, всего два слова, после чего, расталкивая женщин, вперед протиснутся старики с биноклем, и уже пора было подавать команду, но вдруг раздался отчаянный возглас Алика. Он кричал так, будто его обманули:
— А жених?
Все забыли о Кирюхе. Теперь вспомнили.
— Жениха немедленно назад на «Ястреб»! — похлопав в ладоши, распорядился Алик. — Эй!
— Жениха на «Ястреб»! — властно повторил Ван Ваныч.
— Жениха на «Ястреб»! — полетело над морем.
— Где Кирюха?
— Где… где… где? — пошло эхо над бочками.
— Найти Кирюху! — приказал Горбов. — Найти Кирюху! Сейчас же! Чтобы через две минуты был на своем постоянном месте.
В толпе посмеивались, но благодушно. Всем нравилось, что такое исключительное зрелище не где-то, а в Аю. Всех радовало, что Сашку будут снимать. И Кирюху будут тоже снимать. А невесту? Пусть и невесту.
— Как с невестой? — спросил Горбов Алика, около которого теперь все время находился, боясь пропустить момент своей речи.
— Приодеть, причесать и — в кадр! — крикнул Алик. — Ван Ваныч, я удивляюсь!
— Есть приодеть, причесать! — отозвался по-военному Ван Ваныч и направился во главе девчачьей делегации за Аленой.
Я вам замечу, что вот так живешь, живешь и не знаешь собственных людей. Алена не заставила себя долго ждать, тронула кудри гребешком, скинула простое платьишко, влезла в свадебное — и уже тут как тут, поставила туфельку на каблук и вертит носочком. Алена чувствует себя сегодня звездой экрана. Вроде какой-нибудь Т. Самойловой или Н. Румянцевой. Кого-кого, а ее-то снимут обязательно. И свадьбу снимут. Это в сюжете, который согласован с начальством, с Горбовым. Для Алены Горбов — самый большой начальник.
А Кирюхе на сюжет начхать. Кирюха опять упирается. Расставил ноги, как высоковольтная мачта, и крутит головой:
— Нет, дудки! Я вам говорил — у меня есть свой сейнер. Пересадили? А теперь…
— Ох, Кирюха! — крякнул, потянув губы боком в его сторону, Горбов.
— Это твой сейнер? — вмешался в диспут Ван Ваныч.
— «Ястреб»? Мой.
— Ну и двигай! Живо!
— Я же эту рыбу не брал…
— Формалист в рыбацкой робе! — взвизгнул Алик.
— Ступай на свой сейнер, — наливаясь кровью, велел Горбов.
— Не пойду. Вы какие-то необразованные люди, — завелся снова Кирюха.
Сима взмахом руки скомандовал выключить дополнительные прожекторы, чтобы не перегревались, и конец причала растворился в полумраке.
— Ван Ваныч! — крикнул Алик. — Вы можете обеспечить этого человека? Что вы стоите как пень?
Ван Ваныч тоже крякнул, помолчал и ответил:
— Я могу. Как ваша фамилия, товарищ?
— Зачем? — с опаской проронил Кирюха.
— Киногруппа приносит вам извинения, товарищ. Не будьте барышней. Утром так, а сейчас все иначе. Это кино. Творческий процесс. Вы стоите, и дело стоит, товарищ. Дело государственной важности. Вас снимали утром?
— Снимали, ну?
— На вас израсходовали пленку. А пленка — это же деньги.
— Так снимали-то, как я ушел в баркасе на «Нырок», а вернусь, значит, на «Ястребе»? — засмеялся Кирюха.
— Какое это имеет значение? Этих мелочей никто не заметит.
— Это кино, — напомнил Кирюхе сам Горбов. — Важен принцип.
— Долго еще мне стоять? — заорал с сейнера Сашка Таранец. — Кирюха! Не валяй дурака!
— Товарищи! — обратился к ребятам на «Ястребе» Ван Ваныч. — Воздействуйте на своего друга!
И рыбаки с «Ястреба» загомонили, добрые от удачи:
— Киря! Иди сюда!
— Тебя же силком ссадили! Ты не сам.
— Киря! Без тебя «Ястреб» не «Ястреб».
— Не плавал, а всех держит!
Горбов ласково похлопывал Кирюху по спине, как норовистого коня, а сам подталкивал его к сейнеру. Кирюха шел, тормозя пятками, и повторял, мотая головой:
— Как я буду вам же в глаза смотреть?
Сима снова махнул рукой, и прожекторы накалились и отодвинули ночь подальше от причала. Да, ночь… Плыла уже совсем черная, плотная осенняя ночь над морем, какие бывают только на юге. Алик еще раз все проверил, и тут — ох! — обнаружилось, что нет стариков.
— Как нет? — не поверил своим ушам и глазам Горбов. — Где же они?
Пока хлопотали вокруг Кирюхи, приодетые старики исчезли. Алик обессиленно сел на кнехт, такую толстую металлическую тумбу, к которой приматывают мокрыми концами баркасы на ночь, но тут же подскочил, словно гладкий, как пестик, кнехт был вроде ежа, и забегал по причалу.
— Я с ума сойду!
— Кузя, — попросил Гена Кайранский Кузю Второго, оторвавшись от сочинения речи и найдя его глазами, — ты можешь выяснить, куда делись старики? Не в службу, а в дружбу.
— Я могу! — сказал Кузя, вспрыгнул на мотоцикл и, пустив впереди пятачок фары, покатил по Аю.
Нет, как хотите, а Кузя Второй — отзывчивый хлопец. И Горбов сказал:
— Вот у нас Кузя Второй — человек! Всегда всем поможет.
Он услышал это, уезжая, и от внезапного сердцебиения прибавил скорость. Первого же старика, пойманного в поселке, Кузя привез на причал. Потом он стал ловить и свозить других. Последним попался дед Тимка.
— Ну, кто бы подвел! — встретил его укором взволнованный «пред». — Кто бы! А то!.. Дед Тимка! У-ух!
