Сергей Мартьянов - Дозоры слушают тишину
— Здравия желаю, товарищ капитан! — громогласно поздоровался Дегтярев и приподнял над головой шляпу. — А я не забыл своего обещания насчет марок, — и он стиснул руку Чижова своей сильной горячей ручищей.
Они все еще стояли во дворе, и Дегтярев откровенно косил глазами на пограничников, которые один за другим проползали под проволочным заграждением и пробегали по буму.
— Ловко действуют, черти! — похвалил он.
— Стараемся… — неопределенно сказал Чижов.
Они прошли в канцелярию, и Чижов стал рассматривать марки, а Дегтярев снял шляпу, положил ее на стол, развалился на стуле и придвинул к себе свежий номер журнала «Пограничник».
— Надеюсь, можно? — спросил он.
— А? — поднял голову капитан.
Дегтярев небрежно помахал перед ним журналом.
— Можно, можно, пожалуйста, — кивнул Чижов.
Он разглядывал марки, а думал о Дегтяреве. «Кто же ты на самом деле? Тот ли, за кого себя выдаешь, или опасный враг? Как проникнуть в твою душу и узнать твою тайну? Подозреваешь ли ты о моих бессонных ночах, о моих постоянных мыслях о тебе и сомнениях?»
— М-да… — пробормотал Дегтярев. — Журнальчик оригинальный. И каждому можно на него подписаться?
— Нет, только нашему брату, — ответил Чижов.
— М-да… — уважительно повторил Дегтярев и бережно положил журнал на стол. — Вы знаете, капитан, мне кажется, что между вашей и нашей работой много общего. И вы постоянно ищете, и мы ищем. Да-да! И вы следопыты, и мы следопыты. Иной раз нападаешь на признаки золотишка, на всякие там черные породы, в которых оно встречается, и копаешь, копаешь, пока не блеснет песок или самородок. Так и у вас, да? Или, может быть, я ошибаюсь?
— Вообще-то это верно, — согласился Чижов. — Только с одной оговоркой, Максим Спиридонович: вы ищете золото, а мы…
— Дерьмо! — договорил Дегтярев и оглушительно рассмеялся. — Это, пожалуй, правильно, — он побарабанил по столу пальцем. — М-да… Ну, как марки?
— Стоящие!
Марки действительно были редкие. Вот хотя бы эта — с изображением здравствующего президента Доминиканской республики Трухильо. Такая марка довольно редкий случай увековечения человека еще при его жизни. Среди филателистов она ценилась дорого.
— Кстати, как вам удалось собрать их?
— Э-э… — махнул рукой Дегтярев. — Была б голова на плечах! У отдыхающих выпрашивал, на почте покупал, у мальчишек-любителей. Значит, стоящие? — с ревнивым любопытством заключил он.
— Стоящие.
— А у меня еще есть. Если нужно вам, могу еще принести.
«Кто ты: враг или друг? И если враг, то не ищешь ли повода снова прийти на заставу? И случайно ли у тебя оказался «приятель»-филателист? Может быть, ты заранее узнал мое пристрастие к маркам и решил сыграть на нем? Если все это так, я буду вести игру до конца». И Чижов охотно разрешил ему снова прийти на заставу.
Они расстались очень довольные друг другом, причем капитан опять проводил гостя до калитки, а гость все расхваливал цветы на клумбах и чистоту во дворе и, прощаясь, еще раз напомнил, что придет завтра к одиннадцати часам, если, конечно, капитан к этому времени будет у себя.
— Буду, буду, заходите, — сказал капитан.
Вечером, на боевом расчете, он повторил слово в слово: «По имеющимся данным, не исключена возможность нарушения государственной границы…» И опять по всему побережью разошлись наряды. И опять в Лягушачьей бухте залегли пограничники. И прожектористы стали на ночную вахту.
11
На следующий день Дегтярев пришел ровно в одиннадцать. Встретил его Зубрицкий: он как раз находился во дворе.
— Ну, как жизнь молодая? — приветливо и чуть развязно обратился к нему Дегтярев.
— Да так, ничего…
У Зубрицкого было паршивое настроение, а при виде этого инженера-геолога его так и передернуло. Шатается тут, марочки приносит, улыбочки строит… А из-за него такая каша заварилась.
— Что такой хмурый? — поинтересовался Дегтярев.
Зубрицкий терпеть не мог панибратского, снисходительного отношения к себе и ответил вызывающе:
— Вы к кому, гражданин Дегтярев?
— Смотри-ка, какой серьезный, — усмехнулся Дегтярев. — Николай Викторович у себя?
— У себя.
Неизвестно, чем бы кончилась эта сцена, если бы на крыльце не появился капитан Чижов.
— Проходите, Максим Спиридонович! — крикнул он и строго посмотрел на Зубрицкого.
Тот пожал плечами и пошел прочь, к морю.
В канцелярии Дегтярев помахал на лицо своей соломенной шляпой, отдуваясь:
— Фу, жара, черт бы ее побрал!.. Что это ваш заместитель такой кислый?
— Пустяки, это с ним бывает.
— А я уж, грешным делом, подумал, что мне от ворот поворот. Так вы уж лучше скажите. А?
«Ну и нахал!.. Действует по принципу: «Иду на вы». Нет, игра продолжается». И Чижов круто повернул разговор:
— Принесли марки, Максим Спиридонович?
— А как же!
На этот раз марки были самые обыкновенные: на любой почте можно купить за сорок копеек. Чижов равнодушно перетасовал их и вернул Дегтяреву:
— Везите своему другу.
Дегтярев расхохотался. Вот это здорово! Покупал, покупал в Москве и на этих курортах — и все зря. Ха, ха! Вот уж действительно необразованность и серость… Впрочем, у него есть еще три румынских альбома с марками, которые он приобрел в Гагре у одного филателиста — последний, так сказать, козырь. Может быть, товарищ капитан посмотрит их? Но они у него дома…
Дегтярев выжидательно поглядел на капитана.
— С удовольствием! — решительно сказал Чижов.
— Вот и прекрасно! — обрадовался геолог. — Кстати, посмотрите, как я живу и здравствую. Адрес мой знаете?
Чижов ответил, что не знает.
12
Максим Спиридонович жил на узкой кривой улочке, вымощенной булыжником. Улочка круто поднималась вверх, по ней редко ездили машины, и на мостовой между камнями густо росла трава. Здесь было тихо, безлюдно, удушливо пахло цветами.
Чижов легко отыскал дом, в котором жил Дегтярев: он знал маленький курортный городок, как свои пять пальцев. Ему было также известно все о владелице дома. Вдова по фамилии Прицкер жила тем, что продавала курортникам фрукты из своего садика и сдавала «дикарям» веранду с видом на море.
Чижов переживал такое чувство, будто идет на решающее испытание. «Зачем он пригласил меня к себе? Убедить, что живет в том доме, который значится в штампе прописки? Выведать что-нибудь для себя важное? Или отвлечь на некоторое время с заставы?»
Дегтярев встретил его по-домашнему: в пижамных брюках и сетчатой майке, сквозь которую проглядывалась мощная волосатая грудь. Он энергично встряхнул капитану руку, пошлепал его по спине и усадил в удобное плетеное кресло, влюбленно и как-то плотоядно поглядывая на Чижова. Вид на море был великолепный. Все огромное полукружие берега, в том числе и пляж санатория «Абхазия», просматривались отлично. «Вот откуда он заметил, что Наугольников потерял шляпу, а потом наблюдал за действиями наряда, — подумал Чижов. — А затем следил, как мы реагировали на его собственную шляпу. Понятно…» Капитан похвалил уютный садик и домик, в котором поселился Максим Спиридонович, потом, понизив голос, расспросил о хозяйке, и Максим Спиридонович доверительно поведал все, что про нее и без того знал капитан.
После этого Дегтярев показал ему три румынских альбома с отличными марками, великодушно подарил один из них и уж потом только решился сказать:
— А не пропустить ли нам бутылочку армянского коньячку, а? Напиток богов!
Чижов согласился.
Они распили половину бутылки, и Чижов решил, что неплохо бы прикинуться охмелевшим.
— Люблю хороших людей, Максим! — с душой высказался он, ласково глядя в полное раскрасневшееся лицо хозяина. — Скажи, почему ты мне понравился?
— Я хороший, Коля! — простодушно уверял Дегтярев. — Хороший! А вот почему я к тебе привязался, словно знаю тебя сто лет? Ведь кто ты есть?
— Да, кто я есть? — подхватил Чижов.
— Ты есть лицо таинственное и загадочное. А я привязался потому, что ты лыцарь, Коля. Не чета этому твоему лейтенанту, как его, Зоборский, Загорский?..
— Зубрицкий, — уточнил Чижов.
— Да, Зубрицкий! Не лыцарь он, нет, не лыцарь…
«Стоп! Вот здесь ты должен клюнуть». И Чижов заплетающимся языком подтвердил:
— Точно, Максим, не лыцарь он. И сейчас пребывает… как это… в расстройстве чувств.
— Ай, ай, ай! — посочувствовал Дегтярев. — Но ты выражаешься непонятно, друг мой.
— Увольняют его, за непотребство обществу.
— То бишь начальству?
— Да.
— Вот видишь! Я же пророк, Коля, оракул… Я искатель! — он отрезвело посмотрел на Чижова: не ляпнул ли чего лишнего, и поднял над столом стакан: — Ну за мое здоровье.
