Юрий Рытхэу - Молчание в подарок
Анахак некоторое время работал в сельском Совете и даже раз был избран его председателем. Приезжие уважительно называли его мэром, а он бился за пристройку спортивного зала к школе, за новый детский сад и не понимал, почему такие очевидные вещи надо еще доказывать.
Когда в районе организовали службу охраны природы, Анахак попросился туда работать. Но в этом учреждении все места сразу же были заняты, и, если бы не один прискорбный случай, Анахаку ни за что не попасть бы на это место.
После года работы нового учреждения выяснилось, что «охранители природы» тайком били моржей на Аракамчеченском лежбище, вырубали клыки и продавали на сторону. Ловили рыбу в запрещенных, нерестовых местах, перегораживая от берега до берега мелкие речки. Терпение милиции лопнуло, когда был убит белый медведь и составлен липовый акт якобы о нападении его на вооруженного «охранителя природы».
Расследование кончилось тем, что чуть ли не весь аппарат службы охраны природы сел на скамью подсудимых.
Тогда и вспомнили об Анахаке и позвали его.
С нескрываемой радостью Анахак сдал дела своей землячке и дальней родственнице Ларисе Саникак и переселился в райцентр, заняв квартиру бывшего старшего инспектора районного отделения охраны природы, посаженного в тюрьму.
В окно были видны вся бухта, противоположный берег и дальние, подернутые голубой дымкой горы.
Анахак с таким рвением взялся за дело, что в первый же месяц восстановил против себя сразу трех больших начальников: директора кожевенного заводика, начальника гидрографической базы и капитана морского порта.
Каждому в отдельности он сказал:
— Рано или поздно вы уедете на материк. А мы здесь будем жить столько, сколько будет продолжаться жизнь. Мы любим эту землю и хотим видеть ее чистой, красивой, такой, как она была всегда. Такова политика нашего правительства и нашей партии, — добавлял он для убедительности.
Он оформил дела на директора кожевенного завода, очень милой и полной женщины, которая даже в теплое время года ходила в мехах, на начальника гидробазы, осетина по национальности. Этот неожиданно быстро согласился с Анахаком и обещал строго спросить со своих подчиненных — капитанов гидрографических судов. Директор кожевенного завода долго сопротивлялась и даже ходила жаловаться на Анахака в райком, но поддержки там не получила и скрепя сердце должна была заплатить из своего кармана за слив сточных вод в бухту.
Призвав к порядку местных руководителей, Анахак взялся за капитанов заходящих в бухту судов.
И тут он обнаружил, что люди как-то переменились. Что-то сдвинулось в их сознании. Капитан огромного ледокола «Ермак», на котором была даже баня с бассейном, долго разговаривал с Анахаком, пригласил его попариться и долго уговаривал поплавать в бассейне с подогретой морской водой. Анахак вежливо отказывался: как и большинство жителей Севера, он не умел плавать.
Капитан показал приказ. В нем строго запрещалось сливать в порту неочищенные воды, остатки горючего, сбрасывать мусор за борт.
— Вот видите, и мы боремся за чистоту Арктики, — веско сказал капитан. — У нас, к счастью, еще есть время уберечь этот прекрасный уголок земли от загрязнения.
Анахак согласился и выпил с капитаном две бутылки вьетнамского пива.
Пиво было крепкое и неожиданно ударило в голову. Хмелея, Анахак с нарастающим испугом думал, что за последнее время он частенько стал выпивать и находить в этом странное удовольствие.
Чаще всего это случалось, когда он огорчался. То узнает от оленеводов, что геологи постреляли оленей, либо взрывчаткой оглушили рыбу в заповедном озере, или лесовоз вылил в акваторию бухты тонну мазута…
Галечный пляж еще был пуст, но за линией прибоя Анахак увидел моржей. Они резвились в студеной воде, и среди них было немало самок с подросшими за лето детенышами.
Анахак замедлил шаг и, стараясь не шуметь, стал осторожно приближаться к покинутому лежбищу.
Неужели они придут?
Он остановился и присел на камень так, чтобы его не было видно с морской стороны. Щека, обращенная к морю, покрылась холодной соленой влагой, и она невольно затекала в рот, вкусом своим напоминая слезы. Анахак вдруг с удивлением вспомнил, что со времени смерти матери он больше не плакал. Были горькие обиды, страшная боль, разочарования, сочувствие, горе — а вот слез не было. Анахак старался не плакать с тех пор, как сам поверил, что стал взрослым. С тех пор, как убил своего первого тюленя, на этой галечной косе, и мать помазала его лоб свежей кровью. Эту отметину Анахак постарался сохранить до следующего дня, чтобы все в классе поняли, что он стал настоящим мужчиной, охотником. Только новая учительница велела Анахаку умыться. «Нельзя таким грязным приходить на уроки», — сказала она и строго посмотрела сквозь очки.
Сердце ликовало, когда он смотрел на моржей. Вот так бы сидел и сидел, как сидели старые Наблюдатели, чтоб видеть своими глазами, как на берег выползает первый морж-разведчик.
Но моржи не спешили на берет. Они плескались, купаясь в пене студеного прибоя, иногда касались холодной разноцветной гальки, но тут же отплывали, словно чего-то испугавшись.
«Ну что же вы! — мысленно уговаривал их Анахак. — Это же берег ваших предков! Разве вы не узнаете его? Тут жили ваши родичи, отдыхали, растили своих детей… Здесь, в глубине гальки, на границе вечной мерзлоты лежат кости ваших предков. Выходите, не бойтесь! Теперь никто не тронет вас, никто не спугнет!..»
Но словно в опровержение этих увещеваний Анахак чутким ухом уловил приближение вездехода. Он еще тарахтел далеко, у самой полярной станции. Если он подойдет сюда, моржи будут распуганы и ни за что не вылезут на берег.
Анахак вскочил на ноги и бросился навстречу вездеходу.
По гальке было трудно бежать, ноги разъезжались. Застучало в висках, дыхание стало резким, будто в глотку кто-то сунул раскаленный прут.
Чтобы остановить вездеход, Анахак замахал руками. Но водитель понял его совсем по-другому и прибавил скорости.
Анахак чуть не плакал.
Он едва не кинулся под гусеницы.
— Там они! Они придут! — произнес он, тяжело дыша. — Моржи.
— На лежбище? — понял водитель.
— Там, — Анахак кивнул.
— Полярники мне сказали, — сообщил водитель. — Они видели даже одного вылезшего. Обещали смотреть за лежбищем и не беспокоить моржей.
Анахак отдышался и сел рядом с водителем.
— Давай, — сказал он. — Только потише.
Водитель вырулил на тундровый дерн, чтобы не так грохотали гусеницы.
Вездеход приближался к горам. А там тундровой речной долиной — прямая дорога в поселок.
Анахак, погруженный в свои мысли, взглядом скользил по отцветающей тундре, примечая красные пятна морошки, лакированные шляпки грибов. Грибов в этом месте было множество.
Водитель цокал языком, ахал и восклицал:
— Вон глядите! Ух, какой! Нет, надо в выходной выбраться сюда с женой! Такое добро пропадает! А вон — целое семейство!
Тут он не выдержал, затормозил и выскочил, сорвав прямо у гусениц десяток прекрасных, крепких подберезовиков.
— Надо же! — сказал он, тронув машину. — Вот уж никогда не думал, что на Чукотке может быть столько грибов! И каких! Ни одного гнилого, ни одного червивого! Видно, червяк не выдерживает здешнего климата… А здешний подберезовик! Вернее его, конечно, называть надберезовиком…
Это уж верно. Здешние грибы шляпками гордо возвышаются над стелющейся березкой, над листьями, распростертыми на кочках и сухих возвышенностях.
Возле Красивого ручья выехали на каменистую тундру. Здесь речка проложила себе путь, разрезав скалистый уступ, стеной обрывающийся к потоку. Гладкая каменная стена была испещрена надписями, сделанными разноцветной масляной краской. Анахак еще помнил ее чистой. Какая сила тщеславия! Ведь это ж надо: за много километров притащить сюда банку масляной краски, кисти да еще вскарабкаться на почти отвесную стену. Без альпинистского снаряжения не обойтись. «СЕМЕН КОСТРОВ 1971 год», «ВАСИЛИСА ГОЛУБЕВА И АНТОН ГОЛУБЕВ» — красовалось на уступе. Видать, Антон держал свою Василису, пока она выводила надпись: почерк был женский, аккуратный и красивый. Кроме имен, были тут и две надписи, так сказать со смыслом. На первой было: «ПРИВЕТ ЧУКОТКЕ», на второй: «ПРОЩАЙ, ЧУКОТКА!»
Анахак вспомнил другую надпись, сделанную выбеленными кирпичами на целый километр у подножия сопки, выходящей на бухту: «СЛАВА СОВЕТСКИМ ПОГРАНИЧНИКАМ!» Она была видна издалека, с самолета, заходящего на посадку.
Поселок показался сначала башенными кранами в порту, а потом на одном из поворотов возникли ряды аккуратных пятиэтажных домов, выгнувшихся дугой по очертанию набережной. Поселок был красив и вблизи и издали. Он заслуженно считался одним из самых благоустроенных на Чукотке.
