Борис Пильняк - Том 4. Волга впадает в Каспийское море
Но вон там впереди облака синеют, свинцовеют, солнце там ало, легкие тучи собираются табунами, там идет тучища. Самолет летит туда. Там не видно земли.
Там, внизу, где должна быть земля, – синь и мрак, которые не пускают туда глаз, – в эту синь закуталась рубаха России, щетина лесов. И чуть влево от самолета, под самолетом полыхнула молния, гром переревел пропеллер. Под самолетом – гроза. Самолет идет вперед: он единоборствует со стихиями, – ибо – вот кинуло самолет вверх, вот брошен самолет на крыло, вниз. Самолет летит над грозой. Минуты в воздухе – часами. Еще и еще самолет кинут направо, налево, вверх, вниз. Гремит гром, и полыхают молнии. Слева под самолетом свинцовая синь, видны потоки дождя, там полыхают, спешат молнии. А справа от самолета – безбрежный простор солнца, небесной сини, лазурной лесной сини, синих далей. – Молния, гром, кинуло вверх и вниз, звон в ушах, – и видно, как затрепетала машина, как крылья уперлись в воздух, зазвенели: быть может, на момент самолет остановился в воздухе, – но пропеллер опять уже рвет стихии, рвет облака, рвется вперед, вперед. Гроза – позади. – Сумерки, и вон из-за лесов, из-за земли красный, огромный встает диск луны, багрово красит облака: это на востоке, – а на западе красною раной уходит солнце, в кровь раскалывая облака. И земля внизу – синя, туманна, в сизой дымке, – и видно тут, и видно там, как леса горят в лесных пожарах, – мглится там внизу земля.
И тогда впереди внизу возникла Полюдова лощина, Полюдова гора, где Иван Москва разлагал земные недра.
Самолет пошел на снижение. И тогда – –
– – бульдожьи морщины расправились у глаз Обопыня, глаза вылезли из орбит. Самолет шел штопором. Иван инстинктивно хотел встать и не двинулся, привязанный ремнем. Самолет стал в пике. Земля вертелась внизу волчком. Глаза Обопыня лезли из орбит. Руки Обопыня были свободны. Снеж, бортмеханик, сосредоточеннолицый, лез с парашютом в руках на фюзеляж, на крыло: с крыла его сорвало ветром, надувшимся парашютом. Тогда кровавой ракетой вспыхнул бензин – –
– – Александра вышла на гору встречать самолет.
В синем небе вспыхнула ослепительная ракета. Этою ракетой умирал Иван, муж, о котором не знала жена.
Как некогда для Ивана солнце, сейчас неподвижным для Александры были – она и ракета, и качалась, качалась, падала земля. Александре было совершенно несущественным, что с земли встал веселый Снеж, отряхивая колени – –
В час смерти Ивана внизу, под обрывом, уже горели огни завода, того завода, выработкой которого Иван хотел установить, что в мире нет границ количеству свободной энергии, кроме пределов человеческого знания. Над землею шел тихий зырянский вечер…
Заключение третье.
Следопыт ушел с завода за день до смерти Ивана. Вернувшись к себе на урочище, куда он шел две недели по северной Кельтьме и по Екатерининскому каналу, закрытому семьдесят лет тому назад, – Следопыт, вернувшись домой, на родину Ивана, рассказывал о своих впечатлениях примерно так:
– Конешно дело, как я пришел, значит, на завод, один добрый человек свел меня сейчас к Ивану. Сидим это мы, чаёвничаем, и вдруг по небу летит ероплан, пролетел и уселся на земле. – «Слышь, – говорит Иван, – ткни суды пальцем!» – я ткнул, и весь дом загорелся лампами, которые светят, а не горят и не воняют. Тут пришли летчики, напоили меня пьяным, и я ничего не помню. Только знаю, проведена от Москвы на завод труба, и в ту трубу на завод говорит народный комиссар Луначарский разные слова. И говорит мне летчик по фамилии Снеж: – «придется тебе завтра лететь с нами!» – Я думал, он пошутил, и пошел с ними на гору ради шутки. Пришли, а он, еловый сук: – «влезай, – говорит, – в ероплан!» – Вот уж я испугался. Я побежал, да меня поймали. – «Если, – говорит, – побежишь, мы тебя арестуем!» – Думал, думал, пришлось садиться. Я не иду, а они подхватили меня под руки и повели, привязали там на ремень, чтобы не убежал. – «Не бойся, – говорят, – отец, если упадем, то вместе!» – Вот и поехали. Сначала это по земле ста полтора саженей летели, только брызги из глаз сыпались, – а потом на воздух поднялись, вот уж страшно, – летим, летим, потом вдруг сядем книзу аршина на два, а то и больше. Я поймался за начальника и сижу с ним. Он спросил: – «видишь, – говорит, – завод?», а я хоть и не вижу, а говорю, что видать. Земля внизу вроде тарелки. Конешно дело, покрестился я и заговор прочитал. – Потом мы опять сели на землю, все начальство на заводе меня узнало, за харчи даже не взяли. А начальник Снеж удостоверение написал, – «покажи, мол, дома, что ты летал, а то не поверят»… – Всем говорю, – хорошая штука ероплан, – всем советую сходить полетать. – Вот так и полетал, даже старший начальник по милиции остановил меня на дворе и спросил, как я летал. А потом Иван зазвал меня к себе, посадил на стул, спрашивал, как и летал, что на уме было, – я тут сознался, что сначала про себя матюгал на летчиков и даже перекрестился, а сейчас, говорю, согласен лететь!.. – Всем советую сходить полетать!.. –
Заключение четвертое.
И за день до смерти Ивана ушел с завода Яшка.
Через пять дней после смерти Ивана уехала с завода Александра.
В Усть-Куломе Александра догнала Яшку.
…«Зыряны» – значит – «оттесняемые», – но настоящее имя Коми – Коми-народ, – Коми-морт. В Усть-Куломе Александра спросила:
– Сколько верст осталось до железной дороги?
– Семьсот, – ответили ей.
Александра была у военкома, и военком рассказывал, как он ездил на регистрацию в село Мыелдино, за пятьсот верст. Там, в селе, все сидели по домам, в новой одежде; военком приказал показать ему для регистрации лошадей, – ему ответили, что лошадей показывать не стоит, ибо все равно завтра в девять часов утра будет конец света. Так никто и не шевельнул пальцем, сидели по домам и торжественно ждали. Военкому пришлось прождать до двенадцати часов дня, когда привели лошадей, решив, должно быть, что конец света отложен. Военком же рассказывал, как в селах здесь даются мандаты: – «Сельский совет, СССР и прочее», а затем вместо всяких слов хлебом приклеено гусиное перо и крестик по неграмотности. Мандат такой значит: – «вези такого-то, как перо!» – и мчат лесные народы по такому мандату – как пух – на лодках, телегах и оленях.
Александра вернулась в избу, где она должна была ночевать.
И ночью она услыхала, как кто-то возится внизу с лошадьми, понукает, двигает телегу. Она спросила, в чем дело? – и ей ответили:
– А это студенты в Москву уезжают.
Она спустилась вниз и увидела среди студентов Яшку.
Отсюда, из этих лесов, в Москву ехали студенты, один рабфаковец (Яшка), два студента Кутвы, один из петербургского техникума. Им предстояло проехать триста верст до парохода. Александра поехала с ними.
В Усть-Сысольске Александра и студенты пересели на пароход.
От времени до времени капитан парохода кричал:
– Граждане пассажиры, на корму!
Пассажиры шли на корму, – пароход проползал половину мели, – тогда – по команде капитана – пассажиры шли на нос.
Затем пароход застрял окончательно на мели, стоял сутки, пока не пришел второй пароход взять пассажиров. На пароходе было человек десять случайных пассажиров, таких, как Александра, – и было человек полтораста студентов. Это было то, что леса, болота, озера Коми-области выделили из себя, послали за знанием. – Каждый помнит с картинок из учебников географии старинные русские шляпы из войлока, вроде ведерок, – гречневики: студенты ехали в расшитых рубахах и в таких шляпах. Студентки ехали в сапогах и в платочках.
В ту ночь, когда пароход стал на мели, студенты сходили на берег, и Александра с ними. – Был зеленый, тихий – последний перед осенью – вечер, капал дождь и переставал, перестал. Лес стоял безмолвный, ельник и сосна, под ногами песок. Ныли последние комары. В просторном мраке, неподалеку, позванивали – глухо, медленно – ботала на шеях коров, – тех коров, около которых сидят ежевечерне миллионы русских баб, – ботала перезванивали на разные голоса, точно играл вдалеке испорченный орган. И от этого испорченного органа и от тихой ночи было покойно и мирно, и древне. Студенты разложили костер, пели около него песни. Александра присматривалась в зеленом мраке: лицо зырянской девушки, широкое, здоровое, некрасивое, – только глаза за пенсне: – какие? как определить? – лесные глаза! – Девушка говорила медленно, очень на «о», очень открытыми звуками. – Она кончит в этом году университет. Ее зовут: Юлга-Елень. Она очень покойна, – только эти глаза, – какие? как передать? –
Александра спросила:
– В детстве вас водили молиться вашим богам, в лес?
Юлга-Елень не ответила. Сказала Александра:
– Не стесняйтесь, меня к очень многим богам водили, в детстве. Я так же, как вы, ушла из этих лесов – –
