Александр Кулешов - Победил Александр Луговой
И отмерен ли тебе длинный путь или короткий, по равнинам или по ухабам, пройти его надо так, чтоб протоптать дорогу другим.
Глава седьмая
ТИХИЙ ВЕЧЕР
Дверь открыл сам Иван Васильевич. Как всегда, подтянутый, чисто выбритый, он был в тренировочном костюме, заменявшем ему домашний халат.
— Добро пожаловать! Давно пора! — Он широко улыбался, распахивая дверь пошире.
Александр вошел смело и привычно — он входил сюда не впервой, Люся — немного стесняясь. Но Иван Васильевич располагал верным средством преодолевать первое смущение своих гостей (которое испытывали и его ученики, впервые приходя к нему). Этим средством был «домашний музей».
Музей отличался немалым разнообразием. На полках, за стеклом, прикрепленные к досочкам, обтянутым красным плюшем, сверкали сотни значков. Здесь были и медали, и жетоны, завоеванные самим Ростовским, и официальные значки различных соревнований и спортивных мероприятий, в которых он участвовал, и, наконец, значки, подаренные ему зарубежными спортсменами, а также привезенные его учениками из разных городов.
Далее экспонатами музея являлись зажигалки. Их было великое множество: дорогие элегантные газовые «Фламинер» и «Сильверматч», японские, с легкомысленными изображениями-загадками, зажигалки-сувениры, с маркой винных, табачных, автомобильных или велосипедных фирм. Зажигалки с эмблемами спортивных клубов и газет. Огромные, массивные настольные зажигалки и крошечные — в виде брелоков, колец, папирос, бутылочек, часов.
Их тоже привозили Ивану Васильевичу из-за рубежа его друзья, особенно один, работавший дипкурьером, объехавший многие десятки стран и считавший своим долгом из каждой привозить Ростовскому зажигалку.
Самым интересным было при этом то, что Иван Васильевич никогда в жизни не курил.
Однако истинной страстью Ростовского была, конечно, обширная библиотека специальной литературы, посвященной национальным видам борьбы, приемам рукопашного боя без оружия и т. д.
Целые полки занимали книги о джиу-джитсу, дзюдо, карате, аикидо и других разновидностях японской национальной борьбы. Рядом соседствовали все без исключения книги, брошюры и альбомы по самбо, выпущенные в СССР. А также дореволюционные книжки и учебники.
Здесь была собрана литература на двадцати-тридцати языках. Имелись роскошные, великолепно иллюстрированные издания и тонкие, потрепанные, засаленные, но редкие и очень ценные брошюрки. И все это книжное богатство отнюдь не давило на полки мертвым грузом. Иван Васильевич постоянно работал с ним, изучал его, анализировал. Он написал интереснейшую книгу, посвященную истории рукопашного боя без оружия, очень аргументированную работу, доказывавшую бесспорное преимущество самбо над дзю-до, много популярных статей и очерков.
Иван Васильевич владел английским языком, разбирался во французском и немецком и, разумеется, прекрасно знал международную японскую терминологию, относящуюся к дзю-до.
Это позволяло ему довольно свободно обращаться со своей библиотекой. Богатство это постоянно пополнялось как за счет книг, приобретаемых за рубежом или выписываемых оттуда самим Ростовским, так и за счет привозимых друзьями.
Только упрямый друг-дипкурьер продолжал привозить дорогие зажигалки, а не дешевые брошюрки, совершенно игнорируя тонкие намеки Ивана Васильевича.
Показывая свой «домашний музей», Ростовский давал пространные, выдержанные в юмористическом тоне, объяснения, увлекался.
Постепенно гость осваивался, начинал задавать вопросы, смеялся шуткам хозяина, первая неловкость исчезала, и пришедший чувствовал себя как дома. Этому способствовал и чудесный кофе, секретом приготовления которого в совершенстве владел Иван Васильевич, чрезвычайно этим гордившийся.
Приготовление кофе не доверялось никому — ни жене, ни дочери. Он сам исчезал на кухне, откуда возвращался с подносом, уставленным какими-то сложными клокотавшими аппаратами, которые просто язык не поворачивался назвать кофейниками. Они напоминали скорей инвентарь древнего алхимика. Иван Васильевич наливал в крошечные чашки кофе с такой торжественностью, будто это действительно текла не черная ароматная жидкость, а расплавленное золото.
Гость отпивал глоток и, глядя в полные радостного ожидания глаза Ивана Васильевича, не мог не цокать языком, не восхищаться и не закатывать от наслаждения глаза, даже если кофе казался ему чересчур горьким, густым или горячим.
Когда же, что случалось крайне редко, кто-нибудь выказывал неодобрение или даже просто безразличие к изготовленному Иваном Васильевичем волшебному напитку, он очень обижался — и у него портилось настроение на весь вечер.
Впрочем, так почти не бывало. Все знали о его невинной причуде, да и в действительности кофе он готовил превосходно.
Но никто не знал, что так дорог был Ростовскому этот напиток потому, что порой лишь он один поддерживал его силы в долгие рабочие ночи, когда раскалывалась от боли голова, пелена застилала глаза, а память не могла подсказать годами известные, давно привычные цифры и факты.
— Ох, какой кофе замечательный! — Люся была в искреннем восторге. — Мама моя считает себя специалистом, но ей далеко...
— А? Правда? — Иван Васильевич сиял. Он хоть и привык к комплиментам в адрес своего «кофеварочного таланта», но был достаточно умен, чтобы почувствовать, когда такой комплимент был вызван подлинным восхищением.
— Ой, вы дайте мне рецепт! — Люсины глаза заговорщически блестели. — Я сварю, когда гости к нам придут, — и на стол! Посрамлю родную мать.
— Ая-яй! — Долг педагога взял верх в душе Ивана Васильевича над профессиональной гордостью. — Родную мать! Нельзя так. Лучше преподнести ей рецепт на день рождения...
— У нее не бывает дня рождения, — серьезно заметила Люся и, отвечая на недоуменный взгляд Ивана Васильевича, пояснила: — Она считает, что отмечать день рождения для женщины — предрассудок. «Какое значение имеет количество лет, прожитых человеком, — говорит моя мама (Люся, произнося эту фразу, подражала тону матери), — если он выглядит намного моложе, как я, например? Еще в тысяча девятьсот тридцать шестом году наш главный режиссер говорил мне: да вас надо перевести в детский театр — вы для них будете неоценимы!..»
Не выдержав, Александр начал громко смеяться. Иван Васильевич тоже не мог сдержать улыбки и лишь грозил Люсе пальцем.
Потом вдруг глаза его погрустнели.
— Твоя мама права, — заметил он тихо, — лучше не праздновать дни рождения. Не так заметно, как быстро бегут годы...
— Ну, этого только она боится. А у нас их еще много впереди. — Люся улыбалась уверенно и беспечно. Но, вспомнив, что Ростовскому не двадцать лет, она торопливо и смущенно добавила: — Да и вам, Иван Васильевич, жить да жить. Ведь ваше пятидесятилетие в прошлом году праздновали, а вы вон... — она на мгновение замолчала и, опять улыбнувшись, закончила: — куда моложе Алика выглядите.
Печаль, мелькнувшая в глазах Ивана Васильевича, исчезла. Он снова улыбался.
— Да, уж конечно Александр мне по возрасту в отцы годится. Солидный человек, мастер печатного слова. Уже статьи, очерки пишет. Скоро книгу небось ахнет. А там, глядишь, женится. А, Александр?
При последних словах Ростовского Люся слегка покраснела и поспешно заговорила:
— Вы спросите его, Иван Васильевич, какое у него задание было от редакции! Ответственнейшее! Но Алик (Люся говорила теперь, изображая лектора) со свойственной ему решительностью и смелостью, выработанными годами занятий самбо, успешно справился с труднейшим испытанием: спас обиженного и в ближайшее время каленым пером заклеймит тирана Трюфина!
Александр, который собрался было возмутиться, оставил это намерение.
— И дам ему-таки по мозгам! Этому зазнайке...
— Фи! — перебила его Люся. — Ну что за выражение.
— Вот именно, — присоединился к ней Иван Васильевич. — Ты что, брат, того? В дамском обществе... Давай-ка лучше серьезно расскажи, что и как.
Александр начал рассказывать. Горячо. С увлечением. Он поведал, как прибыл на фабрику, как разговаривал с Лукавым, как нахально и вызывающе вел себя Трюфин. Закончил он свой рассказ так:
— В общем, я сейчас продумываю материал. Но я ему дам!
Однако ожидаемых криков сочувственного возмущения не последовало. Иван Васильевич задумчиво молчал.
— А ты уверен, что этого Лукавого так уже притесняют? Он часом не лодырь?
— Да что вы, Иван Васильевич! — Александр даже вскочил от волнения и забегал по комнате. — Вы только подумайте, человек все делает, ни от чего не отказывается, а его, раз он спортсмен, заставляют накануне ответственных соревнований на субботник идти. Неужели других нет? Неужели они не понимают, что рискуют победой? Это же отсутствие всякого патриотизма!..
Иван Васильевич внимательно разглядывал свою чашечку, которую держал в руках.
