Агния Кузнецова (Маркова) - Честное комсомольское
– А тебе жалко? – спросил прохожий, рукавом обтирая пот и дождь с загорелого лица. – Ну задавят. Плакать будешь?
– Тьфу, леший! – плюнула Саламатиха. – Ну, ложись на дороге, коли жизнь надоела! – И она пошла вперед широкими, мужскими шагами.
Саша шел за ней. Ему давно хотелось поговорить с Саламатихой о Мише. Он знал, что бабка и внук живут душа в душу и озорные проделки устраивают сообща.
– Миша-то как?.. – начал издалека Саша, но сразу же понял, что шуструю бабку провести трудно.
Хитрыми глазами она покосилась на Сашу:
– Сидит все с книжками. Учит. – При этом она шумно вздохнула, не то от жалости к внуку, не то желая сдержать смех.
Саша решил говорить напрямик:
– Историю с Шолоховым разыграл он зря. Дело-то серьезный оборот приняло. Из районного центра приказ дан разыскать, кто слух пустил. Найдут – принудиловку получит за хулиганство.
– А ты чего ж молчишь? Ведь комсомолец, даже секретарь! – певуче осведомилась Саламатиха.
– Что ж из этого? Он мне сам все рассказывал. Я отругал его, а бегать и доносить не собираюсь. Хотя за болтовню его проучить давно пора.
– Проучать не за что, – решительно сказала Саламатиха. – Был Шолохов в Погорюе. Сама видела. Пошла на Куду белье полоскать. Вижу – стоит богатырь такой! – вдохновенно врала Саламатиха.
Саша даже остановился и от изумления открыл рот.
– Рост – двухметровый, волосы – шапкой золотой, глаза карие, как огонь. Одной рукой подбоченился, другую простер над рекой, точно повелеть что-то хотел: может, реку в другую сторону повернуть, или чтоб из берегов вышла, либо пересохла, чтоб на другой берег посуху перейти.
– Бабушка, да Шолохов небольшого роста, и глаза у него светлые…
– Не перебивай! – возмутилась Саламатиха. – Своими глазами видела. И говорит он, как тигр рычит, с таким рокотом. Ударит в горы голос – эхом назад воротится. На весь Погорюй, на всю Куду слышно было… «Не знал, говорит, истинный бог, не знал!..» И мохнатым кулачищем в грудь себя ударил так, что гул пошел и камни с горы свалились. «Не знал, что в Сибири краса такая! Поселил бы сюда Григория с Аксиньей и книгу назвал бы «Тихая Куда».
Саламатиха остановилась, взглянула на Сашу, улыбнулась, блеснула белыми зубами и завернула во двор ветеринарной лечебницы.
Саша долго стоял у ворот лечебницы и никак не мог прийти в себя. «Что за семья такая? Живут в каком-то мире фантазии и дед, и бабка, и внук… И ругать их как-то совестно!..»
В этот вечер стемнело раньше обычного, потому что небо затянули темные, беспросветные тучи. Ветер не шевелил уныло поникшие желтеющие листья; неторопливо, как слезы, стекали с них капли дождя. Изредка, окончив свой недлинный век, желтый лист отрывался от ветки и, медленно кружась, с чуть уловимым шорохом падал к стволу своего дерева. Через некоторое время падал на землю и другой, и третий лист…
К дому Сеньки-воина Саша подошел уже в темноте. Окна с улицы были закрыты. Саша вошел во двор.
На огороде тетка Дарья доставала из колодца воду.
Журавель жалобно скрипел, и дребезжало ведро, задевая за стенки колодца.
Саша сел на бревна и стал ждать.
Он находился еще под впечатлением встречи с Саламатихой и был рад, что может посидеть в темноте и тишине. Сейчас его занимало одно: какие разные люди окружают его! Что было схожего, например, между Саламатихой и его, Сашиной, тихой и строгой матерью? Между фантазером Мишкой и туповатым, мрачным Колей Ласкиным? Между кристально честным, умным и добрым Александром Александровичем и пьяницей, дебоширом Сенькой-воином?
Его размышления перебило появление тетки Дарьи. Она вошла во двор, подталкивая ногой небольшой бочонок. В темноте Дарья могла бы и не увидеть Саши, пройти мимо него, но он вскочил и, чтобы не напугать ее, сказал негромко:
– Здравствуйте, тетя Даша! Я хотел бы повидать Колю.
Дарья вздрогнула от неожиданности, поставила бочонок и, всматриваясь в силуэт юноши, сказала:
– На выселке он который день живет. – Она помолчала и добавила: – Это ты, Санька, что ли? Я в темноте-то тебя не признала. Давно не встречала. Ишь какой длинный стал… И мой там все дни пропадает. Связался черт с младенцем. Добра не будет. Сходи, сходи на выселок, может, сговоришь товарища!
Она подхватила бочонок и, повертывая его то вправо, то влево, ловко подняла по ступенькам на крыльцо, давая понять, что говорить больше с Сашей не о чем.
На выселке
На выселок Саша отправился на другой день к вечеру. Погода по-прежнему хмурилась, но дождя не было. Саша вышел за село и неторопливо побрел по грязной проселочной дороге. До выселка было всего три километра, и он прошел их быстро. Собственно, это был уже не выселок, а вновь застроившаяся деревня. Бревна большинства домов еще не почернели от времени, и единственная односторонняя улица казалась опрятной и уютной.
Вблизи новой деревни, в молодом березнике, на пригнутом к земле гибком березовом стволе сидел темнолицый, черноглазый парень, такой же кудрявый, как и Саша. Около него щипал траву оседланный красавец жеребец. Парень останавливал на себе внимание каждого не только тем, что был одет в широкие шаровары и ярко-красную рубаху, но и тем, что имел тонкую, как у девушки, талию, перехваченную поясом. Посадка головы у него была орлиная: гордо приподняв ее кверху, он, казалось, все время к чему-то приглядывается, прислушивается. По-орлиному был изогнут и его нос. В черных и быстрых глазах с синими белками горел недобрый огонек.
Это был Степан Петров, один из тех первых цыган, которых все же местным властям удалось сделать оседлыми. Многократные попытки посадить на землю кочевые семьи цыган долгое время оставались безрезультатными. Цыганам быстро надоедал труд земледельца, и, просидев осень и зиму в деревне, они ранней весной снимались и снова кочевали по проселочным дорогам и тракту, разбивая шатры у деревень, занимаясь ремонтом посуды, лудильным делом. Несколько лет назад кому-то пришла в голову толковая мысль сделать цыган не земледельцами, а коневодами. Цыганам, и старым и молодым, это дело пришлось по душе. И они осели в районе Куды, в Погорюе и на выселке.
Саша подошел к Степану, поздоровался, сел на траву, Степан достал из кармана нераспечатанную пачку сигарет, предложил.
– Не курю.
– Напрасно, много теряешь. – Степан разорвал пачку, ловко щелкнул пальцем по ее дну, и несколько сигарет наполовину выскочило из пачки. Он еще раз поднес сигареты Саше, но тот отвел его руку.
Саша хорошо знал Степана, потому что его младший брат, Сережка Петров, учился вместе с ним.
– Степан, ты Ласкина молодого видел? – спросил Саша.
– Тут торчит, – ответил Степан, закуривая, – и Сенька-воин с ним.
– Что делают?
– Ну, что… В карты режутся, чего еще делать? – Степан сощурил глаза, усмехнулся.
Слово за слово, и Саша узнал, что, оказывается, Сенькина компания обставила Ласкина. Он у них в долгу теперь, как в шелку. Они кормят его, поят, ночлег предоставили и деньги авансом дали на игру. Отец его приходил, хотел было ремнем его взять, да сын ответил тем же. Такая драка разгорелась, что водой разливали.
– А ты агитировать пришел? – сощурил глаза и усмехнулся Степан. – Слова, брат, тут – что горох об стену.
Саша с грустью глядел вдаль.
Неподалеку на обширной поляне пасся табун Степановых коней. Вот среди них произошло какое-то движение. Несколько коней вдруг вырвалось вперед, за ними еще и еще, и вмиг табун косяком понесся по поляне к лесу. В то же мгновение Степан бросился к коню, привязанному к дереву, ловко вскочил в седло и поскакал наперерез косяку.
Саша невольно залюбовался стройным всадником, его безупречной осанкой.
Степан подскакал к табуну, и тут произошло что-то необычайное. Сначала один, потом другой конь отделились от табуна и пошли за Степаном. Через секунду живая лавина уже неслась за Степаном туда, куда он направлял своего коня. Лошади скрылись за поворотом дороги, в кустах.
Саша поднялся с земли, не спеша отряхнул приставшие к одежде сухие листья и пошел в деревню, носящую старое название – Выселок. Деревня эта была очень своеобразной и по своему молодому облику и по тому, что в ней не было коренного населения.
Саша прошел мимо новых домов. Они были совершенно одинаковые, и поэтому он не нашел дома Петровых, хотя не раз в нем бывал. Вдруг кто-то окликнул Сашу. Это был Сережка. Он с ватагой черных, кудрявых малышей гонял по улице мяч. Ребятишки, с любопытством поглядывая на Сашу, окружили его таким тесным кольцом, что Сережке пришлось прикрикнуть на них. Они не испугались, но все же сочли за благо расступиться, и Сережка, взяв Сашу под руку, повел его по дороге, предварительно искусно и угрожающе дрыгнув длинной ногой. Это означало, чтоб малыши не смели за ними идти.
– Неужели все братья и сестры? – – с удивлением спросил Саша.
– Четыре штуки…
– А остальные тоже на тебя похожи.
– Цыганская кровь! – с гордостью сказал Сережка.
