Карен Шахназаров - Курьер
– Ну что ты, Ванечка? – заговорила она. – Успокойся, милый мой. Ну, что с тобой? Это я во всем виновата… Я… Прости меня…
– Нет, нет, – бормотал я в ответ. – Это я сам… Сам… Прости меня, мама…
До конца недели я не виделся с Катей. Несколько раз мы с ней разговаривали по телефону, но в беседах этих, носивших самый будничный характер, ни я, ни она ни словом не обмолвились о моем обещании объясниться с ее родителями. Между тем я помнил и постоянно думал о нем.
В субботу после обеда я, тщательно одетый, вышел из дома. По дороге я заехал в цветочный магазин и, завладев большим букетом алых гвоздик, отправился к профессору Кузнецову.
Дверь мне открыла Катя. Но за ее спиной я увидел всю семью Кузнецовых во главе с Семеном Петровичем. Одеты они были по-праздничному, на лицах сияли улыбки. Казалось, будто они только и делали весь день, что ждали меня. Я, совсем не готовый к такому торжественному приему, стушевался.
– Ну, наконец-то… – двинулся ко мне, раскрыв объятия, профессор и внезапно остановился. Лицо его вытянулось, улыбка сбежала прочь.
– Что за черт! – воскликнул он, всматриваясь в меня. – Иван?!
Его супруга и мать переглянулись. Катя, словно судья на ринге, поспешно отступила в сторону. Собравшись с духом, я выбросил вперед правую руку, в которой держал букет цветов, и выпалил:
– Уважаемые Семен Петрович, Мария Викторовна, Агнесса Ивановна и ты, Катя, я прошу вас извинить меня за тот случай, когда… когда… – Я запнулся, не находя нужных слов, и вместо продолжения энергично встряхнул цветами под носом профессора.
Семен Петрович, часто заморгав, перевел взгляд на букет, потом посмотрел на своих домочадцев, не менее его озадаченных моим появлением, и вдруг громко расхохотался. Он взял цветы, передал их супруге, затем схватил меня под локоть и буквально втащил в прихожую.
– Ну, здравствуй, герой! – сказал он. – Вот уж не ждали!.. Что ж, раз пришел, раздевайся, проходи, гостем будешь. – Он опять засмеялся и добавил: – Кто старое помянет, тому глаз вон. Катя, – обратился он к дочери, – вот и для тебя кавалер нашелся.
Мария Викторовна с улыбкой протянула мне руку.
– Проходите, Ваня, – сказала она с симпатией. – У нас сегодня гости…
– Вы, как всегда, вовремя, – прервала ее Агнесса Ивановна, но, несмотря на некоторую язвительность своего приветствия, тоже подала мне узкую сухую ладошку.
Я, окончательно потерявшись, пытался возражать, ссылаясь на отсутствие времени, но профессор был неумолим и не желал слушать никаких возражений.
Катя провела меня в гостиную. Там, вдоль одной из стен, стоял накрытый белой кружевной скатертью стол с закусками и напитками.
– У нас а ля фуршет, – сказала Катя, когда мы присели на диван. – Хочешь чего-нибудь?
– Спасибо, я обедал недавно.
– А яблоко?
– Яблоко давай…
Катя подошла к столу, выбрала в хрустальной вазе с фруктами большое красное яблоко и принесла его мне.
– Я не ожидала, что ты придешь, – сказала она. – Ты бы мог позвонить…
– Я хотел, но потом решил, что лучше так… Сразу покончить с этим делом, и точка.
– В общем, правильно, – согласилась Катя. – Очень удачно все получилось.
В дверь позвонили. Из прихожей донеслись оживленные голоса и смех. Появились гости. Солидные, хорошо одетые люди с улыбками здоровались с хозяевами, подходили к столу, накладывали в тарелки закуску. Дамы располагались в удобных мягких креслах; мужчины, образовав группки, беседовали друг с другом. Семен Петрович суетился меж них, разливая напитки. Мария Викторовна занималась с женской частью общества. Агнесса Ивановна восседала в гордом одиночестве, время от времени величественно кивая головой, как бы одобряя и подбадривая гостей. Прозвучали тосты. Сперва общие: «За встречу» и «За дам». Потом частные: «За оплот науки – Семена Петровича!», «За создательницу этого прекрасного стола – Марию Викторовну!» и так далее. Мы с Катей сидели тихо, как мышки. К нам иногда обращались с вопросами. Мы отвечали на них. Как мы учимся? Хорошо. Сложная в МГУ программа? Сложная. Почему мы не кушаем? Мы кушаем.
Все шло своим чередом и не предвещало никаких осложнений. Кто-то предложил тост: «За Катю!» Гости с готовностью сдвинули бокалы, но Семен Петрович остановил их.
– Минуточку, – сказал он, подойдя к нам. – Мне хотелось бы, чтоб этот тост прозвучал так: «За Катю… и за Ивана!» – Движением руки он поднял меня с места и представил гостям: – Вот Иван, самый большой оригинал из всех друзей моей дочери, с кем мне доводилось общаться…
Неожиданно попав в центр внимания, я был сильно смущен и, кажется, покраснел. Гости заулыбались, с любопытством оглядывая меня, словно ожидая, что я немедленно докажу справедливость слов профессора, а одна интересная дама спросила:
– Что же, это тот самый молодой человек, о котором вы недавно так смешно рассказывали?
– Он, он самый, – весело ответил Семен Петрович и продолжал, обращаясь уже ко всему обществу: – Недавно, например, он объявил мне, что сочиняет стихи, и в качестве доказательства преподнес несколько строк из Пушкина. А я, представьте, купился на этот фокус, как первоклассник.
Он хлопнул меня по плечу и захохотал. Гости тоже засмеялись, а интересная дама сказала:
– Да, молодежь нынче любопытная.
– Вот именно, именно, – подхватил Семен Петрович. – Любопытнейшая у нас молодежь. С ней надо говорить, надо общаться!
– Да уж, ты много общаешься! – засмеялась Мария Викторовна. – Только и знаешь, что работа, работа, работа.
– Каюсь, каюсь! – Семен Петрович поднял руки вверх, как будто собирался сдаваться в плен, и, озорно подмигнув мне, добавил: – Поэтому и попал впросак!
– Это действительно так, – вздохнула интересная дама. – Наступает день, когда нам становится трудно понимать своих детей. Вот скажите мне, Ваня, – повернулась она ко мне. – У меня дочь целыми днями слушает этого певца греческого… Как его? Денис Рус, что ли?..
– Демис Руссос, – поправил ее коренастый мужчине со сладким, как сироп, выражением лица.
– Да, да, Демис Руссос, – сказала интересная дама. – Так вот, я спрашиваю ее: «Настя, ну что ты одно и то же слушаешь? У тебя так много других пластинок». А она говорит: «Демис Руссос положительно влияет на женские гормоны». Представляете?
– Ха-ха-ха! – захохотал коренастый мужчина. – Сколько же лет вашей дочери?
– Пятнадцать.
– Ха-ха! Пятнадцать! Молодец! – веселился коренастый.
– Вам смешно, – обиженно продолжала дама. – Но что же это такое?! Ведь у нас роскошная библиотека, много редких и ценных книг. Читай на здоровье! Но она ничегошеньки не хочет… Придет из школы, кое-как уроки сделает, включит своего Руссоса и слушает до вечера.
– Это у них называется «балдеет», – радостно объяснил коренастый.
– А я так думаю, – заявил подтянутый, худощавый мужчина. – И вы, Семен Петрович, и вы, Анна Васильевна, – он кивнул интересной даме, – все усложняете. По-моему, все дело в избалованности. Нынешние молодые люди живут слишком легко, без трудностей. Это банально, но факт. Меня, к примеру, отец порол до семнадцати лет. Крепко порол, и что же? Я его только уважал за это. Жили мы в маленьком провинциальном городе, семья была большая, и сюсюкать с нами родителям было некогда. И ничего, выросли, все в люди вышли и к отцу с матерью, теперь покойным, всегда относились с любовью и почтением.
И он залпом выпил рюмку коньяку, которую в продолжение всей тирады держал в руке.
– Ну, с этим можно поспорить, – вмешалась пожилая дама. – Молодежь разная бывает…
– А-а, все одно, – махнул рукой подтянутый, который успел уже хлопнуть вторую рюмку. – Конечно, есть разные группы и категории молодых людей. Но я вот наблюдаю своего сына. Он у меня спортсмен и вообще хороший парень. Сын есть сын, и плохого о нем я никогда не скажу. Но любит, понимаете, пить молоко из банки. Знаете, такие желтые банки с концентрированным молоком. У них на этикетке еще корова изображена… Я ему, значит, говорю: «Зачем ты пьешь молоко неразбавленным? Оно ведь жирное. Его разбавлять надо». А он в ответ: «Люблю такое, неразбавленное». Любит, понимаете, он…
– О-о, это старая песня, – засмеялась Мария Викторовна. – Получается, если нам было тяжело, то пусть и им будет так же? Глупо!
– Наверное, глупо, – согласился подтянутый, наливая себе третью рюмку. Он хотел еще что-то сказать, но замешкался, выбирая на столе закупку, а в это время в беседу вступила Агнесса Ивановна, до того молча сидевшая в кресле и глазевшая по сторонам, как в зоопарке.
– У нас прекрасная молодежь! – объявила она, – Да, прекрасная! Есть, конечно, некоторые типы… – добавила она, презрительно взглянув в мою сторону. – Стиляги! Но это – исключение, подтверждающее правило. А основная масса молодежи у нас превосходная и, можно сказать, героическая. Я каждый день смотрю телевизор и, поверьте, очень хорошо знаю нашу молодежь.
Агнесса Ивановна гордо вскинула голову и обвела всех грозным взглядом, как бы предлагая с ней поспорить. Но спорить с ней никто не стал, а Семен Петрович согласно закивал и бодро сказал.
