Анатолий Черноусов - Повести
— Я тоже помогу вам ставить дом, — неожиданно для себя сказал Горчаков и ободряюще пожал руку Парамона выше локтя.
Рокот тракторных моторов между тем все нарастал, все приближался, различимы стали взревы отдельных моторов и лязгающий грохот гусениц; со стороны Кузьминки действительно подходила колонна не то тракторов, не то бульдозеров…
1980–1983 гг.
Решается, видимо, в детстве…
Старинное сибирское село, в котором я родился, стояло на высокой гриве. С береговых круч открывался вид на большое синее озеро, окаймленное зелеными камышами. Неподалеку от села, по низине, змеилась неширокая, но глубокая, с омутами, речка, а вокруг простиралась великая Вараба с ее гривами и сограми, с лугами и пашнями, с рямами и болотами, с озерами, у которых были звучные и какие–то нездешние названия: Сазыкуль, Ачикуль, Синьгуль… До районного центра Крутинка от нас было пятьдесят нелегких километров, до областного города Омска — все двести, а вот до тайги, до урмана, — рукой подать.
Дважды в году, весной и осенью, тяжелыми, медленными косяками тянулись над деревней казарки, и с неба днем и ночью, иногда по целым неделям, слышались то радостные, то печальные крики. Нигде и никогда потом не видел я таких нескончаемых птичьих караванов: вероятно, как раз над нашими озерными краями пролегал один из их вечных маршрутов…
Добрую треть учеников первого класса составляли Черноусовы, только Анатолиев с этой фамилией было четверо. Во избежание путаницы учительница каждому из нас присвоила номер, и когда наступала моя очередь отвечать урок, она говорила: «К доске пойдет Черноусое Анатолий Третий». Однако среди моих сверстников эта монархическая нумерация не привилась, и они меня звали Толькой Антоновым, что означало — тот, у которого дед Антон. Не по отцу называли, так как отец мой, Трофим Антонович, к тому времени уже лежал в далекой донецкой земле, в братской могиле; не по матери называли, так как мать моя, Евдокия Ивановна, после похоронки уехала на станцию, к своей одинокой сестре. Меня она с собой не взяла потому, что на станции было еще голоднее, чем в деревне.
Дед Антон учил меня плести сети и ловить ими рыбу, косить сено и вершить зароды, выделывать овчины и дубить кожи, шить обутки и ставить капканы, вить веревки и смолить лодку, снаряжать патроны и стрелять из ружья, предугадывать погоду по цвету зари и определять время по длине собственной тени. А еще он учил меня пасти коров, поскольку был колхозным пастухом и свое дело знал хорошо. Когда колхоз за перевыполнение плана по молоку был премирован автомобилем «Победа», деда моего Антона Фомича, во всех его пастушеских доспехах, посадили в сияющую лаком легковушку и торжественно прокатили взад–вперед на глазах у всего села. Шел деду в ту пору семьдесят третий год.
У каждого, наверное, был в детстве человек, о котором можно сказать — он ввел меня в мир. Так вот, в мир природы, в мир простого и неустанного труда ввел меня именно дед Антон; именно он научил меня упорствовать в любой работе. «Глаза, Тольша, стра шатся, — говаривал он, — а руки делают…»
Дед был учителем строгим, зато бабушка, Анна Ивановна, была сама мягкость, доброта и сердечность. Вечная хлопотунья по дому, по хозяйству, она учила меня трепать и чесать лен, растеребливать шерсть перед пряденьем, налаживать кросна и ткать на них сукно для шабуров. И все она делала с присказкой, с пословицей, а то и с тихой печальной песней; от бабушки услышал я первые загадки, побасенки, сказки.
Расширили же мир, открытый дедом и бабкой, книги; конечно, и школа, и учителя, но главное — книги.
Первая книжка, которую я прочел, — мне было шесть лет — называлась: «На великом морском пути», написал ее Виталий Бианки, а главной «героиней» была казарка. Так узнал я, что тяжелые косяки казарок, пролетая осенью над нашими краями, держат путь в далекие южные страны, туда, где плещутся незамерзающие, теплые моря…
По просьбе деда я, лежа на полатях, читал книгу вслух, а дед Антон, подшивая дратвой пимы, время от времени прерывал свое занятие и задумчиво произносил: «Гляди–ка, паря…» Ему, человеку неграмотному, было удивительно, что словами на бумаге можно столь ярко и красочно изобразить природу, жизнь птиц, охоту.
Окончив семилетку, я переехал к матери на станцию Называевская, чтобы продолжить учебу. Здесь окунулся в жизнь рабочего поселка с его железнодорожным депо, с элеватором, маслозаводом, промкомбинатом, в котором мать работала швеей.
В семнадцать лет впервые увидел трамвай, многоэтажные дома, асфальт — увидел город. И те годы, что провел в стенах Омского политехнического института, были годами познания большого города, машин, точных наук, годами знакомства с театром, музыкой, живописью, спортом, общественной работой.
Учась на третьем курсе, стал ходить в школу юнкоров при областной молодежной газете, написал первую корреспонденцию. Когда ее напечатали, то моего в ней осталось всего одна фраза и подпись. Читал и убеждался, что все перепутал — имена, фамилии, названия; а опытный редактор, перепроверив факты, сам заново написал корреспонденцию. С чувством радости и стыда смотрел я на свое первое печатное слово и на свою фамилию, набранную внизу жирным шрифтом. Желание писать в газету не пропало, напротив, возросло, и мои информации, корреспонденции, зарисовки стали появляться в «Молодом сибиряке».
В 1959 году по распределению приехал в Новосибирск. Завод, работа инженером–конструктором, слесарем–сборщиком, постижение сути своей специальности; а кроме того, общественная работа — в качестве секретаря комсомольского бюро, отрядного вожатого в заводском пионерлагере.
Потом три года преподавал в техникуме, шесть лет в институте инженеров железнодорожного транспорта, был воспитателем в летней физико–математической школе. Считал и считаю, что преподавательская, педагогическая деятельность — одно из самых интересных, увлекательных занятий на земле.
Ну а еще, конечно, путешествия.
Туризмом увлекся в студенческие годы и с тех пор с рюкзаком за плечами, пешком и на лыжах, прошел Карпаты, Полесье, Крым, Кавказ, Горный Алтай, Саяны, Горную Шорию, Новосибирскую область; побывал в Прибалтике, в Поволжье, на Урале, на Каспии, на Байкале, на Иссык — Куле; участвовал в археологической экспедиции, спускался со спелеологами в пещеры, одно лето провел в экспедиции к месту падения Тунгусского метеорита. Позже побывал и на тех теплых морях, куда улетали птицы моего детства (Италия, Греция, Индия, Цейлон).
И все, казалось, было предрешено в моей дальнейшей жизни: есть специальность, есть уже немалый опыт (семнадцать лет отдано технике!), есть работа, которая нравится, «светит» аспирантура, диссертация… Но в 1971 году мне предложили перейти на работу в редакцию журнала «Сибирские огни», и я согласился. И когда теперь думаю о том, почему оставил преподавание, свою специальность, твердо наметившуюся дорогу и занялся литературой, то миновать понятие «судьба» никак не могу. Почему–то же меня, «технаря», тянуло к газете, к писанию (для себя) стихов, рассказов. Да и дневник, начав вести еще в школе, не бросил, заносил в общую тетрадь «зарисовки с натуры», раздумья о себе, об окружающем, стихи, цитаты из прочитанных книг. К чему, казалось бы? Зачем?.. Судьба, иначе не скажешь.
Первый рассказ был опубликован в 1968 году в журнале «Сибирские огни» и назывался «Хобби инженера Забродина». В том же году в Новосибирске состоялся областной семинар молодых писателей, на котором обсуждалась и моя рукопись. Для меня этот семинар явился настоящей школой писательского мастерства. И я был бесконечно благодарен старшим товарищам, известным сибирским писателям Илье Лаврову, Александру Смердову, Николаю Яновскому, Анатолию Никулькову, Владимиру Сапожникову, Елене Коронатовой, которые поддержали меня, одобрили мою рукопись и тем самым «благословили» на V Всесоюзное совещание молодых писателей.
Совещание состоялось в следующем году в Москве, и те дни — незабываемые. Семинаром, к которому я был причислен, руководители такие выдающиеся мастера слова, как Георгий Марков и Ефим Пермитин; оба тепло отозвались о моей работе. Чувство окрыления — так, пожалуй, можно назвать то состояние, в котором тогда находился. Никогда не забуду напутственных слов, которыми Ефим Николаевич Пермитин незадолго до своей кончины сопроводил публикацию моего рассказа «Поединок» в «Литературной газете». Да и Георгий Мокеевич Марков помнил своего семинариста и в предисловии к сборнику «Трудовые меридианы», изданному в «Роман–газете», написал добрые слова о моей повести «Практикант»; позже написал благожелательное предисловие к моей книге «Молодые люди», вышедшей в издательстве «Молодая гвардия».
Со времени совещания прошло восемнадцать лет. За это время в местном и столичных издательствах издано одиннадцать книг, мои рассказы и повести публиковались в журналах «Сибирские огни», «Смена», «Уральский следопыт», «Советская литература», «Наш современник», в «Роман–газете». Некоторые рассказы изданы в Болгарии, Венгрии, Польше. По книге «Экипажи готовить надо» на центральном телевидении поставлен фильм «Завтрак на траве». Немало приходит сердечных читательских писем. Не могу посетовать и на невнимание критики, по существу все мои публикации были замечены ею и оценены в целом положительно. Однако трудностей с годами не убавляется, а, наоборот, скорее прибавляется. Чтобы книга волновала, чтобы она звала к добрым делам, к благородным поступкам, чтобы подобно некоему аккумулятору заряжала бы душу, необходимо прежде всего, чтобы книга была высокохудожественной. Об этом–то и главная забота, это–то и трудно; настолько трудно, что, честно говоря, порою охватывает отчаяние. Как в слове отобразить наше сложное динамичное время? Как создать живой, правдивый образ современника со всеми его делами, помыслами, страстями? Как найти меру должного и сущего в этом образе? Такие вопросы вновь и вновь приходится решать перед началом работы.
