Вениамин Каверин - Избранное

На этот раз перерыв продолжался долго, потому что когда он кончился, «Онега» уже ошвартовалась; много каких-то невоенных людей спускалось по сходням, другие выгружались. Стрела ходила вперед и назад, опуская на берег мешки и ящики, а потом подцепила и осторожно поднесла к берегу грузовую машину. Высокий толстый моряк на костыле, с перевязанной согнутой ногой ходил вдоль палубы, распоряжаясь. Машина встала на берег и сразу двинулась задним ходом — ее опробовали.

Люди были не обмундированы, и это нисколько не удивило Куркова — из вчерашнего подкрепления многих тоже не успели одеть. Но они не торопились вот что было страшно. Они видели с моря, что идет бой, но не знали, что надо сразу же бежать туда, где речки сливаются у выхода к заливу. По одному через разлог, где мины рвутся среди прибрежных скал, а потом круто повернуть и ударить справа. Он заскрипел зубами, чтобы не дать себе уйти на пруд в деревню, где мальчишки катались на коньках. Да, справа. Слева хуже — помешают утесы.

Он прогнал пруд и этот холод зимы и стал думать, кого послать. Не врача ли? Врач воевал хорошо и мог объяснить. Но все-таки он послал Загибаева, а вслед — Сундукова.

Немцы шли вдоль воложки, то показываясь в мелком березовом кустарнике, то исчезая. Лучше было не смотреть на них. Загибаев добрался первый. Он бежал почти напрямик. Невысокий командир в морской форме встретил его у причала и сразу же бросился к тому толстому с перевязанной ногой, который стоял на палубе, командуя разгрузкой. Теперь добежал и Сундуков. Матрос топором разбил ящики. Раздавали оружие. Роздали. Побежали по одному через тот разлог. Так. А теперь направо.

…На этот раз он увидел себя катающимся на коньках. Шел снег, водоросли, замерзшие в странных положениях, были видны сквозь тонкий прозрачный лед пруда. Ему стало холодно, и он пошел в избу, где мать только что вынула хлеб из печки и теперь пекла для него кокоры. Из печки пахло вкусным теплом, а в глубине, на поду, еще перебегали искры…

«Семь пар нечистых», как называл свою команду Сбоев, собиравшийся, подобно Нельсону и Ушакову, побеждать, командуя эскадрой, не позволили немцам выйти к морю и отбросили их за воложку. Батальон Куркова успел занять оборону, действительно выгодную, потому что ему удалось продержаться на ней до прихода армейских частей и отрядов морской пехоты. Они обороняли этот рубеж в течение трех лет, а потом, перейдя в наступление, разбили немцев и освободили норвежскую область Финмарк.

Бывшая команда заключенных получила обмундирование и другого начальника, вместо Сбоева, вернувшегося на флот. Теперь это было обыкновенное подразделение, занимавшее небольшой участок приморского фронта и воевавшее не лучше и не хуже других.

Никто не помнил о старосте Аламасове, который был убит в первые дни. «Онега» своим ходом вернулась в Мурманск, была отремонтирована и всю войну ходила, перевозя раненых и выдерживая, как ни трудно этому поверить, рейсовое расписание. Веревкин осенью 1941 года был реабилитирован и получил подводную лодку. Жена приехала к нему в Полярное.

Из трюмных пассажиров Будков стал широко известен: он попал в диверсионную группу, ходившую в тыл противника, и отличился в пикшуевской операции. Статьи о нем в газетах Северного флота называются: «Будков рассказывает» и «Слава бесстрашным».

1961

Послесловие

Более сорока лет связано с советской литературой имя Вениамина Александровича Каверина, писателя интересной и сложной творческой судьбы, своеобразного таланта, большой культуры.

В самом начале 20-х годов, когда В. Каверин только еще входил в литературу, Алексея Максимовича Горького привлекла в молодом писателе «озорная, затейливая фантастика». Он писал тогда в одном из писем к В. Каверину, что на почве литературы русской впервые распускается цветок такой «оригинальной красоты и формы». Со временем раскрылась хорошая реалистическая основа прозы В. Каверина и проявилась романтическая настроенность его дарования. Лучшие книги Каверина столь же правдивы, как и романтичны.

О Каверине говорят, как о мастере сюжета. Но если бы книги Каверина не были в такой же степени психологичны, как и остросюжетны, едва ли мы говорили бы о нем, как о большом писателе. Читатель любит Каверина не только за фантастику и захватывающий сюжет, он любит его за честность и искренность, за светлые идеи его книг, за увлекательные рассказы о мужественных людях науки, за романтику научных открытий, дерзаний и подвига.

Вениамин Александрович Каверин родился в 1902 году в семье музыканта. Его родина — Псков. В этом старинном русском городе прошло его детство. В 1918 году В. Каверин приехал в Москву, окончил здесь среднюю школу и поступил в Московский университет, а в 1920 году переехал в Петроград, перевелся в Петроградский университет и одновременно поступил в Институт восточных языков.

Еще в Псковской гимназии Каверин начал писать стихи, а в Москве он даже вошел в один из многочисленных поэтических кружков «Зеленое кольцо». Бросил он писать стихи только после того, как услышал однажды от В. Шкловского небрежное: «Элементарно». Стихи были только первым робким прикосновением к литературе и литературной среде. Зато первый рассказ В. Каверина сразу обратил на себя внимание. Он был написан в 1920 году, послан на конкурс начинающих писателей и получил премию. А через год произошло еще одно знаменательное для Каверина событие. Он познакомился с Алексеем Максимовичем Горьким. Знакомство состоялось на квартире Горького, куда он впервые пригласил к себе только что родившихся «Серапионовых братьев», самым младшим из которых был В. Каверин. После отъезда Горького в Италию между ним и Кавериным завязалась переписка. Эта переписка была для начинающего писателя полезнее всех опубликованных в то время рецензий. Письма Горького поражают тонким пониманием своеобразия таланта Каверина, в них звучит большая вера в писателя.

Литературная юность Каверина прошла в группе «Серапионовы братья», в которую, кроме него, входили К. Федин, В. Иванов, М. Слонимский, И. Тихонов, М. Зощенко и другие. В близком общении с этими писателями и формировались литературные взгляды Каверина. Спустя сорок лет очень трудно себе представить содружество писателей, столь не похожих по биографиям, характерам, литературным вкусам и наклонностям.

Прав был К. Федин, когда писал, что «каждый из нас пришел со своим вкусом, более или менее выраженным и затем формировавшимся под воздействием противоречий. Мы были разные. Наша работа была непрерывной борьбой в условиях дружбы».

Непохожим ни на одного из «серапионов» был и В. Каверин, испытавший на себе огромное влияние формалистического искусства. Никто из писателей не был так последователен и упорен в своем увлечении формализмом, как он. Возможно, это произошло потому, что он был молод, его литературные взгляды еще только формировались и он поддался формализму со всей пылкостью молодости.

Первый рассказ «Одиннадцатая аксиома» Каверин написал под лозунгом: «Искусство должно строиться на формулах точных наук». И он действительно построил его по принципу одиннадцатой аксиомы Лобачевского о пересечении в пространстве двух параллельных прямых. Каверин взял два параллельных сюжета, один из жизни средневекового монаха, другой, из жизни современного студента, и свел их не только в пространстве, но и во времени.

Ранняя проза В. Каверина, собранная в книгу «Мастера и подмастерья», — это формалистическая литература, в которой, по словам самого Каверина, полное отсутствие жизненного опыта возмещалось «стилистической игрой и острыми поворотами сюжета».

Убежденный в том, что той формой, которая принесет обновление литературе, явится сюжетная проза, он в течение нескольких лет упорно работал над остросюжетными рассказами и повестями. Но так как сюжет был для Каверина самоцелью, его ранние рассказы представляют собой лишь сюжетную конструкцию. Усвоив от формалистов убеждение в самоценности и самозначимости приемов, он откровенно играл с литературой и в литературу, обнажая литературные приемы.

В ранних рассказах В. Каверина часто действуют куклы, статуэтки, тени или деревянные люди. Причем он никогда не скрывал своих намерений. Он был очень откровенен, когда писал в «Пятом страннике», что хочет слепить человека из глины. Герои этой книги действительно как бы слеплены из глины и живут в каком-то странном, нереальном мире. В конце концов он сам признает в рассказе «Друг Микадо»: «Не все ли равно, где произошло то, что произошло с Като Садао? Важно, что с ним произошло нечто необычное, фантастическое».

Фантастики в ранних рассказах В. Каверина было много, но фантастика эта была очень странной, подчас забавной! Так, в рассказе «Бочка» (1923) писатель упрятал в винную бочку Лондон, и вот он катится и спотыкается вместе с бочкой, от толчков которой зависит победа «правых» или «левых» в английском парламенте. Но больше всего Каверина поражала фантастика Э.-Т.-А. Гофмана, его волшебное мастерство в умении переводить реальный мир в фантастический, чему Каверин и пытался учиться в «Мастерах и подмастерьях». Легковесность фантастики Каверина очень беспокоила М. Горького, он часто советовал ему перенести внимание из стран неведомых в «русский, современный, достаточно фантастический быт». Впоследствии Каверин с успехом сделал это в сказках.