Григорий Ходжер - Амур широкий
Пиапон тронул лошадь, и она затрусила по укатанной дороге, мальчишка восхищенно закричал, стегнул ее кнутом.
— Ты в каком классе учишься? — спросил Пиапон.
— В четвертом.
— Учительница довольна тобой? Не ругает?
— Не-ет.
Пиапон вспомнил свадьбу Кирки с Каролиной, как он готовил эту свадьбу. В Нярги впервые нанай женился на русской, и никто не знал, как справить свадьбу — по-нанайски или по-русски. Даже Холгитон был в затруднении. Свадьбу назначили на седьмое ноября.
— По-нанайски справим свадьбу, — требовала Каролина Федоровна.
— Ты русская, — возражала мать, и с ней согласились няргинцы; верно, зачем русской играть нанайскую свадьбу, которая, если соблюдать все законы, будет продолжаться многие месяцы. Однажды, когда в конторе вели об этом разговор, Холгитон молча снял телефонную трубку и начал крутить рычажок.
— Опять старый заиграл, не может он без этой игрушки жить, — засмеялись присутствующие.
К их удивлению, Холгитон попросил Троицкое и затребовал председателя райисполкома.
— Как, не может? Скажи, надо, скажи, старый Холгитон его просит, — кричал старик. — Аха, аха. Это ты, Богдан? Бачигоапу! Очень важное дело. Да, Кирка женится на учительнице. Как быть? Как вы там, в Ленинграде, женились, по-русски или по-нанайски? А? По-людски? Чего смеешься? Здесь люди голову ломают, а ты смеешься. А? Понял. Понял. Аха. Все. До свидания, поздравлю, поздравлю.
Холгитон повесил трубку и сказал:
— Комсомольскую свадьбу сыграем.
Легко сказать: «Комсомольскую свадьбу сыграем». А как ее сыграть? Какие обряды исполнять? Никто этого не знал, пришлось самим молодоженам придумывать эти обряды. Свадьба была веселая, такая веселая, что до сих пор няргинцы вспоминают ее.
— Но! Но! — стегал мальчишка лошадь.
Пиапон смотрел на приближавшуюся одинокую фанзу с тощим дымком, вьющимся из трубы, и думал: «Веселья столько в новой жизни, а он обрек себя на одиночество, ничего не слышит, не видит. Да и в молодости он был слепой и глухой, только о богатстве, мечтал, во сне видел себя торговцем». Привязав лошадь, он вошел в фанзу. После солнечного света в фанзе казалось темно, как ночью.
— Приехал? Не надеялся увидеть тебя, занятый ты человек, — раздался слабый голос Полокто. — Сюда подойди, не бойся, не прильнет моя болезнь к тебе.
Глаза Пиапона привыкли к полумраку, он подошел к нарам брата, сел и закурил.
— Что болит? — спросил он.
— Все болит: душа, сердце, голова. Скоро умру, жить не хочется. Зачем жить? Ничего у меня не осталось. Колхоз сыновей отобрал, комсомол — молодую жену… лошадь одну себе оставил, подохла.
«С этой лошадью умерла твоя мечта о богатстве, — подумал Пиапон. — Теперь ты на всех обижен».
— Скоро умру, не хороните меня, обрушьте на меня эту фанзу, тут и будет моя могила.
— Так хоронят прокаженных.
— Я для вас хуже прокаженного, думаете, я не знаю, о чем вы говорите там, в новом своем селе. Все знаю, все слышу, на расстоянии я стал теперь слышать. — Полокто сел, лихорадочно горевшими глазами уставился на брата. — Почему меня все время обижают? Тебя не обижают, а меня всю жизнь обижают. Ты был партизаном, я тоже был партизаном. Вот, гляди, зубы выбиты, рот разодран, это ранили на войне.
Пиапон удивленно смотрел на брата, пытаясь понять, всерьез тот говорит или бредит. Все в Нярги знали, что Полокто эту рану получил от нагайки колчаковца. Он перевозил белогвардейский груз и никогда не был партизаном.
— Я берданку еще отдал партизанам, порохом поделился. Вот. Тебе давали партизанский паек, а мне отказали. Тебя в большевики приняли, а меня не приняли. Тебе хорошо, придет этот коммунизм, ты в магазинах все даром, без денег брать будешь.
«Он бредит», — решил Пиапон.
— Тебе всюду почет, а мне что?
— Может, переедешь к детям, к внукам, они очень просят, — промолвил Пиапон.
— У меня нет сыновей, внуки есть, сыновей нет.
— Зачем ты позвал меня?
— Ты слышал, что я сказал? Позвал, чтобы это ты слышал. Все. Можешь вернуться в свое новое село.
С тяжелым сердцем возвратился Пиапон, встретившему его Ойте сказал:
— Отец твой обижен на весь белый свет и всех ненавидит. …В конторе стояло веселое оживление, и было так накурено, что через синий дым еле проглядывался дальний собеседник.
— Дед, самолет прилетает, — раздался из синевы голос Кирки. — Завтра. Если погода не помешает.
— Какой самолет? — устало спросил Пиапон, усаживаясь на свое место. — Да, да, вспомнил.
Кирилл Тумали после трагической смерти жены года полтора ходил в холостяках, потом привез из села Бельга молоденькую красавицу жену. Когда она забеременела, Кирилл отказался от охоты, чтобы всегда находиться рядом с ней. Он очень беспокоился за нее. Опытные многодетные женщины, глядя на большой живот роженицы, качали головами. Встревоженный Кирилл сам попросил Кирку обследовать жену.
— Радуйся, Кирилл, двойня, — сказал Кирка после обследования. — Трудные будут роды, я не принимал еще таких. Надо опытных акушеров.
Но где поблизости зимой разыщешь опытных акушеров? Только в Комсомольске. А как везти беременную по тряской торосистой дороге, выдержит ли она? Тогда Кирка обратился за помощью в райздрав, а те в крайздрав, и там решили вывозить роженицу в Хабаровск на самолете.
— Кирилл беспокоится, сам собирается лететь с женой, но его не возьмут, — продолжал Кирка.
— Дед, ты был на той стороне, — спросил Хорхой. — Как он?
— Плохо, очень болен, с головой плохо.
— Он даже не порадуется за внуков, сегодня им деньги будут выдавать.
— Не им, а матерям, — поправил Шатохин.
— Им, если бы не было их, и матери не получили б эти пособия.
Пиапон усмехнулся, вспомнив разговор об этих пособиях. В Нярги никто не верил, что женщинам будут выдавать такие крупные суммы.
— На что им такие деньги? Они удовольствие получили, им еще и деньги, — говорили мужчины.
— Вам бы хоть раз родить да грудью вскормить, почувствовали бы, какое это удовольствие, — возражали женщины.
— Да не получите вы никаких денег, враки это.
Выдавать пособия по многодетности решили в школе, потому что присутствовать на этих торжествах желало чуть ли не все село. Короткое вступительное слово сказал инструктор райисполкома. Он упомянул о прежней жизни нанайских женщин, в каких условиях они рожали, о смертности детей, рассказал о том внимании, какое советское правительство обращает на многодетных матерей. Потом начали вызывать к столу виновниц торжества.
— Заксор Несульта, мать семерых детей. Две тысячи рублей единовременного пособия.
Несульта, жена Гары, боязливо, точно по тонкому льду, шла к столу президиума.
— Беги, чего ты так, — подталкивали ее. — За деньгами идешь. Смелее.
Она подошла к столу, приняла толстую пачку денег, прижала к груди. Все Захлопали в ладоши.
— Такие деньги за год не заработаешь. А мы не верили.
После Несульты три тысячи рублей получила Мида, жена Ойты. Последней вручали жене Оненка, которая вырастила десять детей.
— Пять тысяч! Эй, Оненка, ты сам никогда не зарабатывал столько денег.
— Как не зарабатывал? Это же мои деньги, разве она могла бы родить детей без моей помощи. Пусть-ка попробует!
— Правильно, половина твоя!
Жена Оненка, бойкая старушка, которая на одно слово мужа отвечала сразу десятью, теперь лишилась языка. Она стояла возле покрытого кумачом стола, и слезы бежали по ее морщинистым щекам. Концом платка она вытерла щеки, нос.
— Женщины, вот этими деньгами я заткну рот мужу, — неожиданно сказала она. — Он каждый раз твердит, что один нас кормит. Теперь что он скажет? Ничего не скажет. Женщины, правильная наша советская власть, она поняла нашу тяжелую жизнь, помогает нам. Спасибо ей, нашей власти. На все эти деньги я куплю детям одежды, обуви, а мужу ни рубля не дам на водку.
Воцарившаяся было тишина вновь разорвалась смехом присутствующих, аплодисментами.
— Так тебе, Оненка! Надеялся выпить! Шиш тебе!
— Эй, молодые, деньги какие! Старайтесь теперь, меньше спите.
На следующий день в ожидании самолета друзья подтрунивали над Кириллом.
— Ты молодец, Кирилл, правильно делаешь. На первый раз двойню, на следующий год закажи тройню, потом еще двойню или тройню, вот и будет жена пособия получать.
Погода выдалась солнечная, безветренная. Рыбаки на тонях подняли меховые уши шапок — прислушивались. Школьники не слушали Каролину Федоровну, все глядели на реку, где должен был приземлиться самолет. Холгитон занял пост у окна конторы, возле телефона. Но самолет все же появился неожиданно, сделал круг над Нярги, покачал крылом, спустился ниже и сел на реке. Кирилл с друзьями на нарте повез жену к самолету, его обгоняли школьники, молодые рыбаки.
