Ефим Пермитин - Три поколения
— Тише! Тише, ты, сумасшедший!..
Андрей очнулся. Пьяными от азарта глазами взглянул на Веру и, соблюдая охотничье достоинство, пошел к убитому зверю шагом. Не спеша склонился над лисой и поднял ее за толстый пушистый хвост. Это оказался матерый, досиза выкуневший, горевший на солнце, как грач, лисовин. С лаково-черного носика, с жестких усов его сбегали рубиновые капли.
Андрей осторожно положил лисовина к ногам Веры.
— Это тебе моя первая лисица, — сказал он и опустил счастливые охотничьей удачей глаза.
Глава VIII
Новый директор, Илья Михайлович Ястребовский, приехал рано утром. В конторе, кроме Матильды да усевшегося уже за работу главного агронома, никого еще не было.
Высокий, чуть сутуловатый, длиннолицый человек, в тулупе, в черной шапке и в валенках, прошел мимо уборщицы по коридору и открыл дверь кабинета. Матильда подбежала к незнакомцу и схватила его за тулуп.
— Нелься! Тилектоль не плишоль…
Длиннолицый человек с непобритой бородой, с утомленными красными веками молча вошел в кабинет. Выпуклыми голубыми глазами осмотрел грязную, обшарпанную комнату с продавленным диваном и десятком колченогих стульев, с допотопным телефоном на стене и тяжело опустился в кресло за директорский письменный стол.
Растерянная Матильда побежала к Андрею.
— Там какой-то пришел и ситит… Я убирала, а он пришел, и прямо — пуф!.. — Матильда показала, как незнакомый человек сел в кресло.
«Новый директор!» — догадался Андрей и, одернув пиджак, поспешно направился в кабинет.
Ястребовский, не снимая ни тулупа, ни шапки, все так же сидел за столом и озирался по сторонам.
Андрей рассмотрел немолодое лицо нового директора и по выражению глаз, по тому, как он барабанил пальцами по столу, понял: «Не в большом он восторге от нового назначения!»
За окнами по-утреннему синел снег. Голые тополя, уныло раскачиваясь от ветра, постукивали мерзлыми ветками в рамы и стекла. Ветер завывал в трубе: не на шутку разыгралась декабрьская непогода.
«Конечно, невесело с замечательного завода, от семьи, из благоустроенной квартиры…» — думал Андрей и быстрыми шагами направился к столу.
— Товарищ Ястребовский? — спросил он.
— Правильно, Ястребовский, — приподнявшись и, как показалось Андрею, с тяжелым вздохом сказал новый директор.
Андрей крепко пожал протянутую ему руку с длинными тонкими пальцами и, приветливо улыбаясь, представился:
— А я главный агроном Корнев. Рад…
Ястребовский снова тяжело плюхнулся в кресло. Оба незаметно рассматривали друг друга.
«Видать, не из разговорчивых… Ну и я помолчу…» — решил Андрей.
Прошло не менее минуты, а новый директор даже не предложил главному агроному сесть и не выразил желания поговорить с ним.
«А, ты вон из каких! Ну и мы не из поклонливых…» Андрей направился к выходу.
— Куда же вы? — окликнул его Ястребовский. — Рассказывайте, вводите в курс: я дьявольски устал в дороге, всю ночь не спал. Садитесь, Андрей Никодимович. Так ведь?
Андрей вернулся, сел.
— Я уже слышал о вас в районе. Рад, что горячо взялись за дело. Да, да, рад… Я, понимаете…
Ястребовский помолчал, пытливо, с каким-то смущенным прищуром посмотрел Андрею в глаза, очевидно собираясь сказать ему что-то особо доверительное, и, выкинув на стол белые узкие руки и похрустев сцепленными пальцами, точно разом решившись, заговорил:
— Закоренелый инженер-производственник. Не скрою: с немалым стажем. Еще до войны на Челябинском тракторном начинал… Человек, так сказать, сугубо городской… — Ястребовский смолк и потом еще энергичнее продолжил: — До страсти люблю дело, от которого сталью, железом, машинным маслом пахнет. Обожаю грохот и шум завода, мастерских. Знаю, — он тут же поправился, — мне кажется, что знаю душу рабочего, люблю слесарей, токарей, — сам начинал слесаренком, люблю умных, дотошных механиков. Одним словом, людей, создающих машины, и все связанное с созданием машины. Но, — он тяжело вздохнул, — ни о земле, ни об агротехнике никакого понятия не имею. Понимаете: ни-ка-кого! Таким вы меня, как главный агроном, и принимайте, — с облегчением закончил Ястребовский, высказав Корневу, очевидно, тяготившую его мысль.
Андрея пленила искренность нового директора, и он, взволновавшись, быстро обошел стол и, точно желая успокоить этого большого, по всей вероятности, хорошего инженера и доброго человека, по-юношески простодушно и тепло улыбнулся ему.
— Спасибо, Илья Михайлович, за откровенность!
…В тот же день новый директор согласовал с райкомом назначение отстраненного Кочкина заведующим ремонтной мастерской.
Из бывшего своего кабинета Игнат Петрович вышел точно из бани — потный и красный. Не глядя ни на секретаршу Катю, ни на толпившихся в коридоре трактористов, опустив тяжелую, большую голову, он прошел мимо и отправился в Предгорное.
— Набаловался в машине, теперь с непривычки пехтурой-то далеко покажется.
— Каков-то новый будет? Дайте, братцы, я сплаваю на разведку, посмотрю, что он за птица. У меня и заделье есть… — переговаривались в коридоре механизаторы.
Ночью Андрей долго думал о новом директоре. За день он, кажется, присмотрелся к нему.
Ястребовский внимательно слушал людей, докладывающих о разных делах МТС, не спеша, «в ощупку», как больной после тяжелой болезни, делал первые шаги.
«Умен и как будто трезвенник: очень, очень важно! — думал Андрей о Ястребовском. — Надо будет обязательно подкинуть ему что-нибудь по агрономии. Без этого ему будет очень трудно разобраться… Да и может попасть в неловкое положение перед людьми…»
Андрей всей душой хотел помочь Ястребовскому. Со свойственной ему широкой русской доброжелательностью к людям он старался видеть в новом директоре только хорошее, но что-то и смущало, тревожило его все время. Андрей всячески отвлекал себя от этих «других» мыслей о новом директоре, но они все настойчивее лезли в голову.
«Конечно, нехорошо, что он исключительно инженер-цеховик… Трудно ему будет понять и полюбить то, что любим мы, земледельцы».
Андрей знал, что не уснет до тех пор, покуда не придет к чему-то определенному. «Но ведь сейчас столько требуется людей… А где же их взять, влюбленных в природу и агротехнику?.. Мало ли случаев, когда потомственные заводские рабочие, например двадцатипятитысячники, становились и колхозными вожаками и страстными землелюбами. — Сон, казалось, окончательно отлетел от Андрея. — И семью не думает перевозить. Говорит: «Назначен я временно исполняющим и, по всей вероятности, ненадолго; обещали другого подыскать… Жена работает, получает около трех тысяч в месяц, дети учатся, квартира хорошая…» Как же это он будет разрываться надвое, когда здесь все заново создавать?..»
Электрическая лампочка, трижды мигнув, погасла: вторая смена рабочих расходилась на отдых.
«Надо будет поговорить с Верой, на ней проверить впечатление о Ястребовском: она девушка с острым глазом…»
При мысли о Вере Андрей как-то сразу успокоился, точно, вспомнив о добром друге, невольно переложил на него свои заботы.
Глава IX
Неделю присматривался к людям не вылезавший из мастерских Ястребовский. Потом сделал кое-какие передвижки станков, по-иному организовал ремонт тракторов, переведя все на прогрессивный «узловой метод», завел табель явки и ухода с работы.
Первым нарушил дисциплину бывший директор Игнат Кочкин. В тот же день всей МТС стало известно, что ему объявлен строгий выговор.
«Машину видит насквозь. Механику любит до невозможности; готов с утра до вечера около ремонтников крутиться», — говорили о Ястребовском механизаторы.
Веселее стало в мастерских. Оборудование и запасные части действительно пришли. Начали устанавливать новые станки. Директор окончательно переселился к ремонтникам. Кабинет его пустовал.
Рабочие подтянулись. Даже Кочкин, к удивлению всем, стал являться на работу трезвым. Отечно-желтое бабье лицо его заметно посвежело, безвольные, мягкие губы отвердели.
— Хорошенький резон! Из гвардии — да в гарнизон, из директоров — в заведующие мастерской! А тут еще и контузия по карману, вот и одумался: решил лучше мед пить, чем битым быть, — сказал о Кочкине Шукайло.
Нового директора вскоре вызвали на совещание в краевой центр, потом в районный, а через две недели снова в краевой: большие перестройки, как правило, начинались с совещаний, заседаний, собраний.
Игнат Кочкин к грязи в мастерских относился, как говорили комсомольцы, «веротерпимо».
— Это вам не больница! — говорил Кочкин. — Испокон веков в мастерских грязь. Вы бы еще белые халаты себе потребовали…
Поход за чистоту, за новый порядок в мастерских возглавила молодежь. Вчера комсомольцы выбрали новое бюро, в которое вошли: Андрей Корнев, Маша Филянова, Вера Стругова, Игорь Огурцов и токаренок Витька Барышев.
